- Милая, милая! И пел теплый ветер в груди.

Он услышал шаги в прихожей и весь осекся, вскочил на кровати.

- Отлично, отлично! - слышал он Наденькин голос. - Что ты ищешь?

- Булавку. Булавку от шляпы.

Первый раз услыхал ее голос Санька, подкрался к двери, припер ее ступней, как будто к нему собирались ворваться, сердце колотилось.

- Дуняша, тут не видали, булавку обронили.

- Ничего не было. Да на что она мне, булавка. Я шляп сроду не носила. Не было ничего.

- Ничего, дойду как-нибудь, - опять услыхал Санька ее голос.

- Найдется, я принесу, - сказала Наденька. Дверь хлопнула.

Шашка

У ПОРТНОГО на примерке в зеркале выходило, будто еще только делается квартальный: зеленый казакин весь был в белых нитках, как дом в лесах. Виктор украдкой взглядывал, боялся угадать, какой он будет в новом мундире. Хотел, чтоб сюрпризом сразу из зеркала глянул новый: околоточный надзиратель Виктор Вавич.

- Гимнастики делаете? - бормотал портной, сопел, едко пах материей и тыкал мелом по Виктору, как будто чертил на деревянной доске. Виктор стоял навытяжку.

От портного он пошел покупать шашку. Ему хотелось по-франтовитей, но боялся, что будет несолидно. Сразу скажут: "ветрогон".

- Больше такие берут, - и приказчик протянул Вавичу легонькую шашку. От ножен приятно пахло новой кожей. Вавич вытащил клинок. Клинок был дрянненький, но эфес галантно блестел.

- Не на войну-с ведь, для формы.

- Да, для формы, - сказал Вавич с солидным равнодушием.

- Прикажете завернуть?

Виктор кивнул головой. Не о такой шашке он мечтал.

- Присмотрюсь, там можно и другую купить.

А это была "селедка". Правда, новая, блестящая, но та самая, которую они в полку звали "селедкой". Потом выбрал погоны: черные суконные с серебряным широким галуном вдоль. Тут рядом под стеклом блестели золотом офицерские погоны. Черной замухрышкой казались эти полицейские погоны среди золотой знати. Все эти подпоручики и штабс-капитаны со звездочками чванно молчали под стеклом - "даже руки не протяни", подумал Виктор. Горькая слеза шевельнулась в груди.

- Две пары возьмете?

- Все равно, - хмуро сказал Виктор и пошел платить.

На улице стало веселее. Казалось, что все смотрят, что вот несет шашку, и, наверно, думают, что офицер. Ну, хоть прапорщик запаса.

Вавич ходил с шашкой по разным улицам: а то заметят, что нарочно показывается. Так он ходил часа два. Усталым шагом вошел Виктор в парк. Мокрый гравий шептал под ногами. Мокрые красные листья падали с кленов. Вавич присел на сырую скамью. Зажал между колен шашку и закурил. В парке было пусто. Никто не проходил и не смотрел на шашку. Вавич закинул ногу на ногу, раскинул руки на спинке скамьи. Сырой, ясный воздух плотно стоял вокруг, облил руки, лицо.

"Вот так бы сидеть офицером, подпоручиком", - думал Вавич. Даже почувствовал с волнением, как зазолотились на плечах погоны. Чуть плечами повел. Он оперся на завернутый эфес шашки. Сидит подпоручик. И чуть поднял подбородок. Зашуршали листья и зашлепали босые ноги. Двое мальчишек выбежали из-за поворота.

- Теперь моя, не дам, - кричал старший, рука была в кармане.

Младший бежал сзади и всхлипывал:

- Отдай, сво-ла-ачь!

Виктор строго взглянул на мальчишек, повернул подбородок. Оба пошли шагом, молча. Виктор видел, что оба они взглянули на шашку. Старший сел на край скамейки. Завернув конем голову, исподнизу глядел - все на шашку. Поерзал, подвинулся ближе. Младший стоял, выпуча заплаканные глаза. Виктор улыбался мальчикам. Он даже чуть заискивающе глянул на старшего. Мальчишка примерил лицо Виктора, смелей двинулся.

- Сабля? - спросил полушепотом.

- Ну да, - весело сказал Вавич, - шашка. Это, милый, шашка.

- Самделишная?

- Настоящая, конечно. Обыкновенная офицерская.

- А вы офицер - переодетый? А? - мальчишка ерзнул ближе.

- Офицер, - сказал Виктор.

- А она вострая?

- Нет, голубчик, не наточил еще. Это новая. У меня дома есть, та как бритва. Огонь - чик и шабаш, - и Виктор махнул рукой в воздухе.

Мальчишка был совсем рядом.

- А на войне были?

- Да, на маленькой, - сказал Виктор. - Повоевали.

- Много набили - шашкой?

- Ну да разве там разберешь, голубчик. Там, брат, пули - ввыть! вввы-ить! А в атаку идешь, тут уж не смотришь, какой подскочил, - раз! раз! А уж там солдаты штыками.

- Раз! раз! - повторил мальчишка и махнул накрест рукой.

- Аас! - махнул младший.

- А кого из пистолета, правда? Сразу его - трах! - мальчишка сделал рукой, будто целится. - Бах! бах его! ба-бах.

- Да, уж тут не разбираешь, - сказал Виктор.

- А можно потрогать? - мальчишка потянулся к шашке.

- Так ты, братец, ничего не увидишь. - Вавич надорвал бумагу. Заблестели золотом эфес и черная лакированная рукоятка.

- Только подержать, дяденька! Ей-богу! - и мальчик мокрой маленькой рукой вцепился в рукоятку. Виктор огляделся, не видит ли кто.

- Ну, довольно, братец мой, вырастешь, заслужишь офицера. Тогда... тогда, знаешь... заслужить, брат, офицера сперва надо... - говорил Вавич, уворачивая шашку в бумагу. - Подпоручика хотя бы. Вот как.

Виктор покосился на старика, что лениво сгребал палые листья.

Только подходя к гостинице, Виктор вспомнил о швейцаре. Он купил на углу у мальчишки на четвертак газет, зашел в ворота и укутал ими шашку, чтобы нельзя было узнать - что.

"Пусть и не подозревает до времени", - думал Виктор про швейцара.

Виктор быстро прошел в дверь и через две ступени заспешил по лестнице.

- Господин! А господин! Из двадцать девятого! - крикнул вслед швейцар. - Пожалуйте-ка сюда. Виктор шагнул еще два маха.

- Пожалуйте, говорят вам, - крикнул швейцар.

- Что... такое? - огрызнулся через перила Виктор. - Чего еще? - и остервенело глядел на швейцара.

- Ничего еще, а вот распишитесь, из полиции повестка, - швейцар говорил зловеще.

Виктор сбежал и не своим почерком расписался на бланке. Швейцар через очки проверял - там ли.

А Виктор, оступаясь на ступеньках, тер плечом стенку и все читал бланковый конверт:

"М. В. Д. Канцелярия Н-ского полицмейстера, №2820.

Номера "Железная дорога".

В. Вавичу".

Он заперся в номере и распечатал конверт, запустил трясущиеся пальцы.

"Окол. надз. В. Вавичу.

По распоряжению его высокоблагородия господина Н-ско-го полицмейстера вам надлежит явиться для отправления служебных обязанностей в Петропавловский полицейский участок 20-го числа сего месяца.

Упр. Канц.".

И тут шел целый частокол и росчерк.

Виктор торопил портного, раза по три на день заходил. Хмуро, ругательными шагами топал мимо швейцара в гостинице. По вечерам садился писать Груне. И не мог, ни одного слова не мог. Тушил свечку так, что стеарин брызгал на стол, ложился, натягивал одеяло, крепко с головой уворачивался, сжимая в кулаках колючую материю, стискивал зубы и шептал: "Господи, Господи, Господи", - а утром, не умываясь, бежал торопить портного.

За день до срока поспела форма. Ее в бумагах, в газетах, принес к себе в номер Виктор: был уже первый час ночи. Он спешил, хмурился, и подрагивали ноги от волнения, когда он просовывал их в новые брюки. Пристегнул погоны погребальные, серебряный галун по черному полю, казакин приятно облегал талию, - это бодрило. Но Виктору жутко было глянуть в тусклое зеркало в дверцах шкафа. Он уж боком глаза видел, как кто-то чужой копошится в зеркале. Спиной, к зеркалу, чтоб не взглянуть, Виктор продевал под погон портупею. Чужими шагами стукнули новые ботфорты. Виктор достал из картонки новую фуражку с чиновничьей кокардой и серебряной бляхой - гербом города. Теперь он был готов. Было тихо по-ночному. Тонкая свечка плохо светила. Виктор решил глянуть сперва на тень - он чуял, как ее огромное пятно ходило за спиной по грязным обоям. Он повернулся решительно и глянул. Чужая, не его, тень стояла на стене, как будто был кто-то другой, незнакомый, в комнате. Виктору стало жутко, но он зашагал прямо к тени, чтоб уменьшить ее, чтоб яснее видеть: незнакомые шаги заскрипели по полу, и Виктор на ходу видел, как в зеркале в шкафу прошел квартальный - и это он скрипел сапогами.