Это не было обязательным, всего лишь возможным. И если такой удобный случай представится, то можно не сомневаться, что Уилл наверняка им воспользуется.
Уилл двигался, насколько мог, бесшумно, накинув одно одеяло на плечи наподобие плаща.
Ему потребовалось десять минут на то, чтобы отыскать дорогу к маленькому лагерю. Когда он подошел ближе, его надежды обратились в прах. Вахтенный все еще патрулировал. Уилл, наблюдая за ним, понял, что вахтенный сменился, и теперь на посту стоял бодрый, хорошо выспавшийся и отдохнувший человек. Он ходил по периметру лагеря, осуществляя регулярный дозор, а метрах в двадцати от него за деревом прятался измученный голодный мальчишка. Никаких признаков расслабленности или невнимательности у вахтенного Уилл уловить не смог. Он продолжал выполнять свои обязанности, непрерывно вглядываясь в окружающий лес и замечая любое необычное движение.
Уилл завистливым взглядом смотрел на загнутый лук, переброшенный через правое плечо, – вахтенный был готов к стрельбе. Это в точности походило на то, чему учил его Холт. Уилл смутно помнил, что Холт тогда сказал что-то о том, что искусство делать такие луки они переняли у воинов из восточных степей. Сейчас Уилл задумался над тем, не являются ли мужчины, находящиеся в этом лагере, теми самыми воинами.
Лук вахтенного был настоящим оружием, подумал Уилл, не то что эта фактически детская игрушка, которую он носит с собой. Будь у него в руках такой лук и несколько стрел, оперенные концы которых высовывались из колчана, висевшего у вахтенного за спиной, он, возможно, и мог бы совершить что-то. Какое-то время Уилл обдумывал мысль о том, чтобы одолеть вахтенного и забрать его лук, но был в конце концов вынужден отказаться от этой идеи.
Уилл не мог подобраться к этому человеку, оставаясь для него невидимым. Да даже если бы ему удалось это сделать, он был бы не в силах одолеть вооруженного воина. Использовать имевшийся у него маленький кинжал против сабли вахтенного было равносильно самоубийству. Разумеется, у Уилла оставался шанс метнуть в него нож, но это плохо сбалансированное оружие практически не годилось для метания, так как его рукоятка не обладала необходимой массой, а значит, нож не мог войти в мишень.
Съежившись на снегу, Уилл сидел под деревом, наблюдая и ожидая удобного случая, который так и не наступил. На другой стороне лагеря виднелась съежившаяся фигурка Ивэнлин. Вокруг дерева, к которому она была привязана, была чистая от снега земля. У Уилла не было никакой возможности приблизиться к девушке, оставаясь незаметным для вахтенного. Ситуация казалась безнадежной.
Уилл, должно быть, вздремнул, расслабленный холодом и прошедшей беспокойной, бессонной ночью, потому что был внезапно разбужен громкими голосами.
Это произошло сразу после восхода, когда ранние косые солнечные лучи пробирались в промежутки между деревьями, накрывая площадку длинными тенями. Двое из группы воинов стояли недалеко от остальных и спорили. Уилл не слышал слов, но предмет их спора был ему ясен, поскольку один из спорщиков постоянно указывал жестами в сторону Ивэнлин, все еще привязанной к дереву и кутавшейся в одеяло. Теперь она окончательно проснулась и тоже наблюдала за спорщиками.
По мере продолжения спора мужчины становились все злее, а их голоса громче. Наконец старший по чину воин, казалось, перешел черту дозволенного. Он ударил своего противника, чем буквально ошеломил его, кивнул головой, как будто выразил этим свое удовлетворение, затем повернулся в сторону Ивэнлин, и его рука опустилась на эфес сабли.
Уилл на мгновение застыл. Действия этого воина, когда он вытащил из ножен саблю и приблизился к девушке, выглядели настолько несерьезными, что казалось невозможным поверить в то, что он намерен хоть как-то навредить ей. Чувствовалась какая-то грубая бессердечность во всем, что он делал, но при этом казалось неправдоподобным ожидать от него каких-то враждебных намерений в отношении девушки. Однако Уилл испытывал нарастающее чувство ужаса. Воин занес саблю над головой девушки. Рот Ивэнлин раскрылся, но ни единого звука из него не вырвалось.
Когда воин взялся за саблю, руки Уилла, действуя как будто по собственной воле, потянулись и вытащили стрелу. Воин занес саблю над головой Ивэнлин, и девушка согнулась на снегу, подняв одну руку в бесполезной попытке удержать этот убийственный удар. Уилл вышел из-под дерева и поднял лук, со всей силой натянув тетиву; его мозг в это время торопливо оценивал ситуацию.
Его стрела не могла убить. Она практически не отличалась от заостренной палочки для проделывания в почве дырочек, в которые бросают семена, даже при том, что заостренный конец был закален в огне. Если бы Уилл целился в тело воина, толстая меховая куртка, которая была на нем, остановила бы стрелу, прежде чем она добралась бы до кожи. У этого человека было только одно уязвимое место, оно-то неожиданно предоставило стреле Уилла шанс остановить смертоносный удар. Запястье воина обнажилось, когда его рука взметнулась вверх. Уилл подметил это в то время, которое потребовалось ему на то, чтобы уложить тупой конец стрелы на тетиву так, чтобы он касался его щеки. Он медленно перевел лук в положение, в котором его целью стало запястье этого воина. Уилл машинально выровнял дыхание, а потом спустил тетиву.
Легкая стрела полетела в цель, быстро описав дугу над разделяющим их пространством, и вонзила свой острый конец в обнаженное запястье воина.
Уилл услышал сдавленный крик, и его руки, начавшие действовать в четко отработанной последовательности, вынули из колчана другую стрелу и послали ее вслед за первой. Сабля выпала из руки воина, бесшумно потонув в глубоком снегу и заставив Ивэнлин отпрянуть назад, поскольку заточенное под бритву лезвие едва не задело ее руку. Вторая стрела, влетев в толстый мех рукава куртки, повисла, не причинив никакого вреда, а раненый сжимал свое правое запястье, и кровь стекала вниз между пальцами, зажимавшими рану.
Потрясенный, захваченный врасплох, мужчина инстинктивно обернулся в направлении, откуда была выпущена стрела, и, заметив движение, поскольку Уилл выстрелил во второй раз, увидел невысокого юношу на противоположной стороне поляны. Издав злобный рык, воин отпустил раненое запястье и своей здоровой левой рукой схватил длинный кинжал, висевший у него на поясе. На какой-то момент Ивэнлин была забыта, и воин указал на Уилла своим людям, криком приказывая им следовать за собой, а затем и сам бросился в сторону напавшего на него человека. Третья стрела Уилла заставила раненого воина снизить скорость, поскольку пролетела, едва не угодив ему в лицо, тем самым заставив его резко отскочить в сторону. Но затем воин опять помчался к Уиллу, а за ним бежали еще двое из его отряда. В это время Уилл увидел, как еще один мужчина приближается к Ивэнлин. Сердце у Уилла екнуло – он понял, что проиграл. Понимая всю безнадежность своих действий, Уилл послал свое короткое копье в сторону этого человека, осознавая всю тщетность своих усилий. Снова повернувшись к подбегавшему воину, Уилл бросил бесполезный лук и потянулся за ножом, висевшем на поясе.
Но тут он услышал звук, донесшийся до него словно из прошлого, – зловещий звук, оставшийся в памяти после долгих часов, проведенных в лесу, окружавшем замок Редмонт.
Негромкое, но мощное гудение донеслось откуда-то позади Уилла, затем послышалось рассекающее воздух тяжелое шипение летящего поражающего снаряда, пущенного за его спиной на невероятной скорости и необычайно сильной рукой. Наконец, Уилл услышал громкое «чмоканье», когда стрела поразила цель.
Стрела, стержень которой был черным, а оперенье серым, оказалась в груди приближающегося воина. Он упал на спину в снег. Следующее гудение-шипение-чмоканье – и второй воин тоже оказался на земле. Третий повернулся и побежал к лошадям, стоявшим на привязи на другой стороне лагеря. Топот копыт в ритме галопа известил Уилла о том, что оставшимся двум мужчинам удалось скрыться, поскольку они не пожелали испытывать на себе необычайную сноровку нападавшего.
