Бурцев покинул Россию в апреле 1907 г. и с тех пор все время жил в Париже. Он попытался было сообщить там все собранные им факты ЦК партии, но к величайшему его изумлению наткнулся на всеобщее недоверие, а его разоблачения вызывали одни только насмешки.
Прошло еще несколько месяцев. 9 февраля 1908 г. весь "северный летучий отряд" попался в руки царской полиции. Все члены этой организации были взяты одновременно в различных местах. Это было для партии настоящей катастрофой, неожиданной и страшной. "Северный летучий отряд" должен был совершить грандиозный террористический акт, но все его планы и вся подготовительная работа до мельчайших подробностей стали известны правительству... Если в уме Бурцева до тех пор шевелились еще кое-какие слабые сомнения, то это событие окончательно уничтожило и рассеяло их. Отбросив всякие колебания, он выступил открыто и решительно, как обвинитель Азефа. Через своих друзей и знакомых он стал доводить до сведения революционеров, без различия организации, что Азеф агент-провокатор.
Приблизительно в это время (апрель 1908 г.) Бурцев впервые произнес перед Бакаем имя Азефа. Он попросил Бакая сообщить ему все, что тому было известно о главе "боевой организации". Бакай, знавший наперечет имена всех террористов, даже самых малозначительных, с удивлением ответил, что он никогда не слыхал о существовании террориста Азефа... Ко всем остальным доказательствам прибавилось новое. Бурцев рассуждал так: если главари сыска не считали нужным осведомлять своих второстепенных агентов о личности верховного вождя "боевой организации",- значит, на это у них были свои причины, и причины немаловажные.
Опыт, произведенный с агентом охраны Дубрицким (он же Доброскоков), дал не менее решительные результаты. По, указаниям Бурцева Бакай вступил в переписку с этим своим бывшим сослуживцем, специально заведовавшим наблюдением за террористами. Он притворялся слепо доверяющим Дубрицкому и всем сведениям, которые тот счел бы возможным ему сообщить. Бакай описывал ему кампанию, которую он вел в печати против провокации, и говорил о долге всякого честного человека помогать этой работе общественного оздоровления.
Дубрицкий выразил полное согласие помочь ему и воспользоваться этим случаем, чтоб сообщить ему список мнимых провокаторов и кучу якобы подлинных документов, между прочим, апокрифический поддельный доклад министра Макарова. За провокаторов, конечно, выдавались безукоризненно честные и преданные работники, которых полиция хотела таким, образом дискредитировать в глазах их товарищей.
Бакай под руководством и по совету Бурцева ответил Дубрицкому, что он ему очень благодарен за присланные сведения, и просил, не может ли тот ему что-нибудь сообщить о тех лицах, насчет которых в партии возникли некоторые подозрения. И он ему указал также на Азефа, поместив его имя между именем одного воображаемого лица и именем настоящего, недавно разоблаченного провокатора. Дубрицкий поспешил сейчас же написать, что "охране все три имени совершенно неизвестны". Нельзя было более грубо и неуклюже себя выдать и обнаружить связь Азефа с полицией.
Весною 1908 г. Бурцев формально довел до сведения центрального комитета партии с.-р. свое обвинение, основанное на глубоком убеждении и на ряде почти неопровержимых доказательств против Азефа как предателя.
Заявление Бурцева вызвало неописуемое волнение. Настоящая буря ярости и возмущений поднялась в высших кругах партии социалистов-революционеров, когда стала известной эта резкая попытка выступить с обвинением против человека, "который, благодаря своим необыкновенным способностям, огромным услугам, оказанным им партии и революции, поставил себя выше Гершуни и рядом с Желябовым"1.
"Если Азеф - провокатор, так мы все - провокаторы!" - заявляли члены центрального комитета. "Если Азеф - провокатор, то нам пришлось бы всем пустить себе пулю в лоб",- заявляли другие2.
Целый ряд резких нападок посыпался на Бурцева. В "Знамени Труда", центральном органе партии, его "обвиняли в шпиономании и провокаторомании"3. Центральный комитет одновременно постановил допросить всех, кто способствовал распространению "грязных клеветнических слухов", и привлечь их к ответственности.
Вера в Азефа была так велика, так безгранична, что даже прозорливый, непримиримый Гершуни, лежавший, на смертном одре в Швейцарии, чуть ли не потерял сознание от охватившего его глубокого возмущения при вести о том, что на Азефа возводятся подобные обвинения. Придя в себя, он воскликнул, что "как только поправится, он уедет в Петербург и там совместно с Азефом организует покушение против царя, чтоб раз и навсегда положить конец
1 См. заявление Парижской группы партии с.-р. от 25 февраля 1909 г.
2 Цит. по: Революционная Мысль.- 1909.- No 4.- Февр.- С. 11.
3 Там же.
всем этим басням, всем этим бессмысленным слухам".
16 марта левая группа с.-р. вынесла, однако, резолюцию, наделавшую много шуму, "о провокации в партии". Группа подверглась многочисленным нападкам, но она все же мужественно стала на сторону Бурцева. Между этим последним и центральными учреждениями началась открытая борьба.
Согласно инструкциям, данным центральным комитетом, "специальная комиссия по расследованию провокаций" решила в апреле, мае, июне и июле допросить целый ряд лиц и, между прочим, Бурцева.
Бурцев с настойчивостью и жаром отстаивал свое обвинение. Большинство членов комиссии соглашалось, что в партии сидит провокатор, занимающий очень крупное положение, но энергично отвергало, что этот провокатор Азеф.
К концу июля и в начале августа в Лондоне состоялась конференция партии социалистов-революционеров; с глубоким чувством беспокойства и изумления Бурцев узнал, что Азеф принимает участие в ее работах. Его негодование вылилось в резком письме, досланном на имя одного эмигранта, Теплова, который присутствовал на съезде в качестве "почетного гостя"1.
Бурцев бесхитростно, прямо заявил в этом письме, что "глава боевой организации-агент-провокатор". Теплов передал письмо центральному комитету. Однако этот последний не счел нужным ни поднять вопрос об обвинениях Бурцева на самой конференции, ни ознакомить с этими обвинениями совет партии, состоявший из 5 представителей от 13 областных федераций и 5 представителей центрального комитета. По окончании конференции собравшемуся совету был только сделан доклад о работах комиссии, образованной для расследования причин, вызвавших последние неудачи в области террора2.
Но Бурцев не сложил оружия. Он с еще большей резкостью продолжал поддерживать свои обвинения и заявил, что будет преследовать свою цель до конца, то есть до полного обнаружения истины.
Центральный комитет решил покончить со всеми этими "клеветническими обвинениями" и привлечь Бурцева к товарищескому суду3, назначения такого суда потребовал с бесстыдной смелостью сам Азеф.
Но какой характер должен был иметь этот суд? Центральный комитет некоторое время колебался между двумя формами: вначале предполагался третейский суд, назначенный по выбору с обеих сторон, потом предпочтение было отдано суду чести, все три члена которого должны были быть назначены центральным комитетом.
Это решение ЦК стало известно Бурцеву только к концу сентября. Раздраженный бесконечными затруднениями, оговорками, проволочками, он 20 сентября послал центральному комитету корректурный лист заявления, которое он намеревался выпустить только в нескольких экземплярах и в котором он кратко формулировал свои обвинения против Азефа.
Он просил указать ему те изменения, которые ЦК найдет, может быть, нужным сделать в тексте. Он требовал, чтобы документ не был сообщен Азефу. Ему ответили, что его условия неприемлемы4. Одновременно с этим он получил извещение о том, что суд соберется в самом ближайшем будущем.
Центральный комитет был твердо уверен, что на первых же заседаниях невинность Азефа ярко обнаружится в глазах всех и Бурцев будет осужден за клевету.
Но не таково было мнение самого Бурцева. После неимоверных усилий, после всех пережитых волнений, тревог, несмотря на насмешки и издевательства слепых приверженцев Азефа, на недоверие одних и третирование в шпиономании других Бурцев, наконец, добился суда, а следовательно, серьезного расследования дела. Правда, его еще ожидали тяжелая борьба и действительные, не воображаемые опасности, но развязка была близка...
