— Когда-то давным-давно, еще до Великих Льдов, стоял у отрогов Святых Гор град великий, многочисленными народами заселенный… Не ищи того города на свитках, нет его давно, и гавани нет, потому как отошло давно море от тех мест. Все течет, все изменяется, и реки русла меняют, и горы неспешной походкой из одной земли в другую перебираются, а что уж о городах говорить! Осталась, однако ж, память о тех временах, и даже истории о людях, некогда живших да великие дела творивших. Записаны те истории, да хранятся в местах тайных, ну да ты и сам знаешь, чего тебе говорить…

— Да, теперь знаю, — вздохнул Младояр, чувствуя, как мороз муравьиными быстрыми лапками пробегает по коже, стоить лишь вспомнить о том дне, когда отправился княжич в Храм Любви, — ты рассказывай, я перебивать не буду, и вопросов не будет, и сумненья…

— Что же, — кивнул Иггельд, — тогда расскажу так, как будто мы с тобой там, в тех далеких краях, в те стародавние времена…

***********************************************************************************

Заминка произошла именно в тот момент, когда морщинистые руки Верховного Жреца вкладывали Сосуд Возлияний в нежные руки пятнадцатилетней царевны. Девушка хотела взять сосуд, но жрец продолжал удерживать священную реликвию за серебряную ручку, вперив неподвижный взгляд в юную красавицу, ни дать, ни взять — удав, да и только, сейчас так и проглотит… Наконец, жрец выпустил сосуд, девушка, побледнев, что полотно после выбелки на солнце, пробормотала молитву благодарности Светилу, ее руки наклонили сосуд в сторону восхода, капли драгоценного меда с шафраном — напитка Солнца — упали на раскаленный многочисленными зеркалами золотистый камень.

У царя Лита пересохло в горле. Эх, кабы это все было в сказке, если б жрец влюбился в его единственную дочь-красавицу, потребовал ее в жены… Увы! Царь хорошо представлял, что означал такой взгляд жреца. Ведь Каттах знал только одну любовь, и этим высшим идеалом являлся для Верховного Жреца бог Шанустра, великий, могучий, защитник царства и людей, морей и полей… Все бы хорошо, только Шанустра требовал жертв. А Каттах, год от года, все наглел и наглел. Три года назад в жертву Шанустре принесли двенадцать лучших юношей, среди них — одного из племянников царя, два года назад царь, скрепя сердце, согласился отдать проголодавшемуся богу другого новорожденного племянника, первенца младшего брата, вместе с другими первенцами горожан. Только в прошлом году Лит не добавил седых волос, тогда они захватили уйму пленных, разбив в пух и прах налетевшую, словно вихрь, кочевую орду. Разумеется, победа Литу никогда бы не далась столь легко, но довольный предыдущими жертвами Шанустра сам, по первому призыву Верховного жреца, явился на поле брани. Вид великого божества поверг кочевников в трепет. Еще бы — если, откуда ни возьмись, посреди сечи является чудище подобное скале, с множеством щупалец вместо рук, с восемью паучьими ногами, с головой крокодила, возвышающейся над крепостной стеной… Ну, жертв получил Шанустра тогда вдоволь. Что там овцы, это — еда, она не в счет. Каттах сам отбирал самых сильных пленников среди воинов-мужчин, самых красивых — среди воительниц, а уж юные пленные отроки — те все исчезли в пасти Шанустры, без разбора. Царь надеялся, что пленниц хватит и на этот год. Наивный! Теперь не только он, теперь весь народ знает, какие жертвы принесут Шанустре в День Солнцестояния. Поняла и она, его радость, милая Тана.

— Папа, папа, я боюсь! — шепнула девушка, прижимаясь к отцу. Такому могучему, грозному владыке, но такому беспомощному перед кровожадным жрецом.

Обряд закончился, жрецы ушли, но народ не расходился. Все смотрели на царя. Великое горе, когда на владыку смотрят с жалостью. И великий позор! Его народ жалеет собственного царя… Эх, была не была! Вот миг, когда надо проявить мужество.

— С тобой ничего не случится, не бойся, отец не даст тебя в обиду! — ответил Лит, но не шепотом, а так, чтобы его услышали вокруг.

Народ зашевелился, люди расходились, слышались недоуменные вопросы. Пообещать-то царь пообещал, а что толку? Кто осмелится поднять руку на Верховного Жреца. Да чего там руку, просто сказать против него слово — страшно. А как позовет Шанустру. Тому и город сравнять с землей — потеха, что человеку муравейник разорить… Да, в эту ночь не заснут родители юных дев, каждый будет думать, не упадет ли на его чадо тяжкий жребий, не остановится ли на девочке змеиный взгляд жреца Шанустры…

Девочка плакала, прижавшись лицом к отцовскому плечу. А царь думал, думал… Слов-то он дал, а что дальше? Надо что-то делать, и немедленно. Сейчас дорог хороший совет!

— Послушай меня, царь, — услышал Лит старческий голос.

Таррас, великий воин, ухитрившийся дожить до девяноста лет, не смотря на девяносто полученных за эти годы ран. Часто говорит разные глупости, но, случалось, его советы самым неожиданным образом выручали войско. Так отчего бы и не послушать старика.

— Я всегда слушаю тебя, Таррас!

— Почти на самой вершине Белой Горы, в маленькой пещере, живет старик, звать его Касаг, я видел его стариком еще когда у меня не росли усы и борода. Это великий мудрец…

— Разве Касаг еще жив?! — обрадовался царь. Ему не стоило объяснять, кто такой Касаг, просто Лит полагал, что мудрец давно ушел в другие воплощенья.

— Забегал посланец, быстроногий юноша, он принес мне весточку от мудреца Касага, — Таррас еще долго что-то рассказывал, но царь лишь делал вид, что слушает, главное он уже знал.

Если человеку сорок лет, если он воин, полководец, царь, наконец — то ведь это еще не возраст старика. И почему бы в эти сорок вместо того, чтобы кряхтеть на лавке, опустив ноги в тазик с горячей водой… Вместо этого, почему бы и не взобраться высоко в горы, туда, где холодный воздух пьянит, как меды и пиво, где каждый шаг может стать последним, но, преодолей себя и свои страхи — и мир у твоих ног, там, внизу.

Достичь пещеры Касага оказалось даже легче, чем ожидал Лит. Когда-то юношей он уже бывал здесь. Тогда этот путь показался долгим и тяжелым, сейчас же — ничего особенного, так, и не по таким горам, да с полной поклажей хаживали! Кто о чем, а царь отметил, что — если Судьба позволит — он еще потопчет эту землю, поводит войско, да и сам погуляет. Сил еще — ого-го!

— Чего остановился, царь? — услышал Лит скрипучий голос, — Заходи, гостем будешь!

У входа в пещерку стоял высокий старик, его седые волосы опускались до пояса, а взгляд блестел, как у молодого. Царь лишь слегка наклонил голову — ниже владыкам не позволялось, спросил вежливо:

— Здоров ли живешь, мудрый Касаг?

— Воздух гор пьянит гостей и молодит обитателей, — весело ответил мудрец, — ты зайдешь один, или пригласишь спутников?

Царь оглянулся на друзей-телохранителей. Вотон, его оруженосец уже тридцать лет, Ветлок, мастер меча, учитель в юности и телохранитель вот уже двадцать пять лет. Какие от них секреты?

— Мы зайдем вместе, если позволят размеры твоей пещеры, — решил царь.

— Пещера не моя, просто я в ней живу, — поправил мудрец.