– Сюжет этого гобелена вызвал ваш смех, прекрасная Люция? – спросил Юлиан и показал на гобелен, у которого мы остановились. Я всмотрелась, оказалось, что сюжетом был Вселенский пожар.

– О нет, конечно, – смутилась я. – Это просто мои нескромные мысли…

– У вас имеются нескромные мысли? У такой строгой на вид девушки? – Юлиан сверкнул глазами. – Не изволите ли поделиться ими?

– Просто я подумала, – залепетала я. – Ваш вид настолько прекрасен, что у вас наверняка имеется легион поклонниц…

– Я понял вашу мысль, не продолжайте, – тихо засмеялся Юлиан. – Увы, еще ни одна высокородная дама не удостоила меня своим вниманием и бантом. Я ужасно одинок, прекрасная Люция, особенно в этом замке.

– Отчего же? Герцог – поэт, и вы тоже, разве вы не ведете достохвальные беседы о поэзии, о вдохновении…

– Ведем, – помрачнел Юлиан. – Если б вы знали, как мне эти беседы осточертели! Я бы предпочел разговор со скотницей или шорником, но Исцелитель, видно, услышал мою молитву и послал мне вас.

– Вообще-то, я здесь в качестве компаньонки герцогини Оливии.

– Это ничего не значит. Оливия любит быть одна, и мы с вами составим прекрасную пару собеседников, поверьте. О, а вот и его светлость!

И верно. В зал вошел герцог, сопровождаемый двумя огромными поджарыми черными собаками. Фигаро ударил в маленький медный гонг:

– Его светлость герцог Альбино Монтессори! Прошу к столу, господа!

Все немедленно разбились на пары, мужчины подвели к столу своих дам, усадили и уселись сами. Мы – молодняк – не отстали в изяществе. Просто балет какой-то, а не обед! Даже собаки сидели по обе стороны от герцогского кресла с видом аристократическим и высокопарным.

Немедленно за нашими спинами засновали слуги, выкладывая на серебряные тарелки горячие и холодные закуски. Чего тут только не было! Фаршированные телячьим паштетом фазаньи яйца, мясное ассорти с несколькими видами приправ и пряностей, трехслойные жирные рулеты, наколотые на серебряные шпажки, моченные в вине яблоки, резные фигурки из перченого сала дикого вепря… Это лишь то, что я успела разглядеть. Возле меня остановился слуга с подносом:

– Что угодно госпоже?

– Рулет и мясное ассорти из белого мяса.

Слуга немедленно положил это в мою закусочную тарелку, и я возблагодарила Исцелителя за то, что в пансионе нас учили правилам поведения за столом. К закусочной тарелке не полагалось ножа, а лишь двузубая вилка, и нужно было прилагать все усилия, чтобы при помощи этой вилки есть, не роняя ничего в тарелку.

У меня получилось. Тут виночерпий герцога налил вина в его чашу, слуги так же поступили с нашими бокалами.

– Ваше здоровье, господа, – негромко сказал герцог, приподнимая бокал.

Он пригубил вина, и я почувствовала, что атмосфера стала менее напряженной. Гости мессера Альбино принялись пить, есть и трещать меж собой так, будто до этого момента молчали, словно рыбы.

Едва подносы с закусками стали пустеть, слуги принялись обходить стол с несколькими супницами из фарфора густо-синего цвета, кажется, это чрезвычайно дорогой сорт фарфора, его называют «кобальтовый лоск». Было три вида супов: сырно-луковый с сухариками и мясными шариками, рыбный – из трех сортов рыбы и, как я слышала еще в пансионе, входящий в моду у знати суп из капусты, нескольких видов колбас и отварной свеклы.

Я решила попробовать модный суп. И что же? Он почти не отличался от тех щей, что готовила моя приемная мать в своем трактире! Эту знать с ее странными вкусами просто не поймешь.

К супу также подали вино, я отпила из бокала и услышала, как меня окликает Юлиан:

– Прелестнейшая Люция, неужто капустный суп так увлек вас, что вы не хотите одарить меня беседой?

Я посмотрела на Юлиана:

– Отнюдь. Просто этот суп удивил меня.

– Чем же? Капустой?

Я улыбнулась:

– Нет, тем, что в простонародье он называется «щи» и подается в любом приличном трактире за два с половиной сольдо порция. Разве что в трактире в него вместо колбасы кладут свиные шкварки.

– Откуда вы это знаете? – сделал большие глаза Юлиан.

– Так вышло, что свои ранние лета я провела в трактире, – со вздохом молвила я.

– Я вас обожаю! – томно прорычал Юлиан. – Наконец-то в этом гадючнике появилась хоть одна нормальная девушка. А то все виконтессы, принцессы да баронессы приезжают, а от них тоска зеленая! А вы знаете какие-нибудь трактирные песни?

– Множество. От «Только кружка эля на столе» и «Кордосский перевал, ветер западный» до «Я тебе не девочка, видишь – борода?»

– Восхитительно! Вы обучите им меня, и мы будем петь их дуэтом на первом же салонном вечере, который устроит герцог. Это будет незабываемо! Оливии тоже понравится. Кстати, что-то она не явилась к обеду.

– Вероятно, это из-за наказания, наложенного нынче на нее отцом.

– Странно, я ничего об этом не слышал. Впрочем, я был в западном крыле замка, там отличная библиотека – стоит взять любую из книг, начать читать, и после пяти строк тебя неизменно охватывает непреодолимая сонливость. Так что я все проспал над академическим трудом философа Николая Пизанского. Расскажите же мне, что натворила на сей раз наша драгоценная Оливия.

– Ох… Это была отвратительная насмешка над обрядом выноса и отпевания покойника. Оливия играла роль покойницы, а ее приспешники вырядились в монахов и священников.

– Вы сказали это таким тоном, будто осуждаете эту шалость.

– Осуждаю. И не в том дело, что я религиозна и благочестива, не подумайте, этого и в помине нет! Но я все-таки не зря грызла корки прописных истин в пансионе и одну истину выучила назубок: воруешь пирог – выясни сначала, кому он принадлежит.

– Я не понимаю вас.

– Есть вещи, которые делать просто нельзя. Не потому, что это безнравственно или неприлично, а потому, что это верная смерть. Нельзя совать руку в корзину с ядовитыми змеями или целовать раскаленную сковороду, это любой дурак знает. И любой житель нашей страны в курсе, как карает святая юстиция за оскорбление чувств верующих и тем более за насмешки над верой! Одного доноса в ближайшую святую канцелярию будет достаточно, чтобы Оливию и ее тупых дружков растянули на колесе или подвесили на дыбе. Или живьем зажарили в медном быке.

– Но ведь никто об этом не узнает. Я надеюсь.

– А если? И Оливию не спасет даже то, что ее отец – герцог и великий поэт, приближенный к королевской особе. Ему же еще и достанется на орехи – почему вырастил столь неблагочестивую дщерь! Разве непонятно?

– Так вы не за Оливию переживаете, а за герцога?

– Разумеется. Мессер Альбино – мой работодатель, а Оливию я еще толком и не знаю. Послушайте, предлагаю вам после этого обеда отправиться навестить Оливию. Наверняка порка испортила ей настроение, к тому же досадно сидеть без обеда. Я попрошу кого-нибудь из слуг собрать нам поднос с едой, его и отнесем герцогине. А ваша помощь мне нужна потому, что я еще плохо знаю расположение комнат в замке. К тому же я побаиваюсь оставаться наедине с госпожой Монтессори. Пока, во всяком случае.

– С удовольствием поддерживаю вас. Возвращаться в библиотеку и штудировать том какого-нибудь очередного философа – выше моих сил. Хоть развлекусь.

Я почувствовала себя гордой и мудрой оттого, что придумала всю эту затею.

Взрослая часть стола рассуждала на темы, далекие от моих интересов. Такие слова, как «дефолт», «внутренний долг», «стагнация рынка» и «кризис вассально-рыцарской геополитики», вызвали у меня разве что легкий приступ мигрени. Я улыбнулась Юлиану и принялась за фаршированную индейку с пикулями. Хм, если меня тут так будут кормить каждый день, я превращусь в бочонок сала! Надо себя ограничивать.

Обед закончился десертом – фрукты во льду и несколько сортов сыра. Теперь я только и думала, как выскользнуть из-за стола и не тратить времени на пустые разговоры. Но мне помог сам герцог Монтессори.

Омыв в серебряной чаше руки, он встал и сказал:

– Господа, я благодарен вам за компанию. Обед удался. Надеюсь, кто-нибудь из вас составит мне компанию в партии ма-цзяна. Эту презанимательную игру мне прислали из Яшмовой империи. Также к вашим услугам моя галерея изящных искусств и оранжерея. Надеюсь, вы не заскучаете.