Хелен скоро засыпает, разомлев от тепла. Положив голову себе на руки, на широкой и жёсткой лавке. Должно быть, ей непривычно спать в таких условиях, но она слишком устала, чтобы думать об этом… Сам Танатос был бы рад таким условиям. В ордене приходилось куда хуже. Да и теперь спать было нельзя — должен же был кто-то следить за огнём в очаге… И Танатос не мог доверить это кому-то ещё. В конце концов, Тан привык не спать подолгу. И пусть он тоже очень устал, мальчик уверен, что сумеет не заснуть и сейчас.

У Йохана какие-то раны на ногах. Танатос заметил, что всю дорогу бард хромал. Если так пойдёт и дальше, неизвестно, сможет ли сопровождать их этот парнишка до самого Меливерта. Возможно, его кто-то ранил. Возможно — рана уже начала гноиться… И Танатос прекрасно помнит, что было, когда послушник Ричард был ранен и когда его рука начала гнить… Зрелище было ужасное. И лихорадка, которая столько дней мучила Ричарда перед тем, как… Всё тело Ричарда покрывали красные пятна и мелкие пузырьки, пульс его был частым-частым, а ещё несчастный порой не мог нормально дышать… Он умирал так мучительно… Бедный Ричард дрожал от холода, хотя лоб его был ужасно горяч, а ещё послушник бредил… Иоланди — один из самых добрых жрецов в ордене по мнению большинства послушников — сказал, что его болезнь называется заражением крови и смертельна…

— Сядь и сними сапоги, — отчего-то неожиданно строго говорит бывший послушник. — Иначе, возможно, ты не сможешь идти дальше. Я не собираюсь останавливаться только потому, что ты упадёшь и не сумеешь подняться.

Сапоги у барда совершенно не подходят для такой ужасной погоды — тонкие, только из кожи, не обшитые мехом внутри. Танатос такие не решился бы надеть даже для того, чтобы на минутку выбраться из подземелий наружу. И это видно даже до того, как Йохан решает послушаться.

Должно быть, в голосе Танатоса снова проскакивают те нотки, которые так раздражали родителей и жрецов — когда этот мальчишка явно чувствовал себя умнее и главнее, чем все они. Мало того, когда этот юнец и был умнее, решительнее… Пожалуй, останься Танатос в ордене, где-нибудь через два года — когда было бы завершено его обучение у Эрментрауда, он пошёл бы учиться к Иоланди. К травам, снадобьям и тем, кто стонет и страдает. Иоланди хороший лекарь. И хороший наставник. И, пожалуй, неплохо, что часто Тану приходилось прятаться неподалёку от кельи этого жреца.

В келье старого Иоланди множество различных трав — и откуда только он их берёт? А ещё — всевозможные настойки, которые он хранит в тёмных бутылках. Там есть и лекарства, и яды… И какие-то минералы, которые старик-жрец размельчает, растворяет в воде, а потом даёт больным. Танатос часами мог наблюдать за тем, как Иоланди кого-нибудь лечит. И, пожалуй, знает о том, что нужно при какой болезни или ране лучше, чем Констандинос — послушник, к которому приставлен старый лекарь Иоланди.

Танатосу нравилось наблюдать… И порой Иоланди просил его помочь растолочь какие-то камни или растения. И Тан послушно выполнял всё это. Только бы лишь увидеть, как старый лекарь будет врачевать. Однажды Толидо даже пришлось присутствовать при том, как из бока Эрментрауда нужно было достать обломок копья. Жрец тогда шипел от боли и почти дёргался, а Иоланди попросил Танатоса прокалить иглу, которой рану пришлось позднее зашивать. Мальчишке нравилось греть воду для того, чтобы промыть чьи-то раны. И, пожалуй, вовсе не из-за того, что хотелось облегчить чьи-то страдания — скорее, понять, что делать в том случае, если всё это случится с ним самим.

У Йохана почти синие ступни и огромные волдыри на них. Должно быть, это очень больно… И, пожалуй, даже дотронуться до ног лишний раз невозможно… Скорее всего, это обморожение. На воспалённую рану или заражение крови совсем не похоже. Нет тех повреждений, какие могли бы быть вызваны ушибом или чем-то острым. Танатосу приходилось видеть такое и раньше. Но тогда это было даже хуже — Иоланди вскрывал трупы послушников, сумевших выбраться за пределы ордена. Без тёплой одежды. И это было ужасное зрелище. И всё же, Танатос смотрел… Иоланди называл то, что теперь бывшему послушнику приходится видеть на ногах Йохана, обморожением.

Подумав немного, Тан начинает искать в домике, где они остановились, какое-нибудь ведро или тазик, чтобы набрать туда снега, а после растопить. Конечно, было бы намного лучше, если бы это была вода из колодца, но снег тоже подойдёт. Где тут ещё искать колодец? В такую темень… Пожалуй, стоит обойтись снегом — растопить его и разогреть получившуюся воду. Потом следует начать отогревать ступни. Сначала — в тёплой воде, а потом уже постепенно в горячей. Кажется, примерно это как-то говорил Иоланди Констандиносу… Пожалуй, после нужно будет сказать Йохану, чтобы не двигался и лежал где-нибудь рядом с костром — чтобы его ноги снова не замёрзли. А после этого Танатос, когда найдёт, чем перебинтовать, обязательно займётся поиском в доме более тёплых сапог для барда. А когда они трое доберутся до Меливерта, необходимостью будет найти для Йохана какую-нибудь знахарку или ведунью.

— Нельзя их прокалывать чем-то самостоятельно, нужно найти какую-нибудь знахарку в Меливерте, — с видом знатока говорит Танатос. — Иначе твои ноги почернеют, и будет совсем больно. Или ты умрёшь из-за заражения крови, а твои последние дни будут полны страданий и лихорадки. Знаешь, я видел человека, у которого было заражение крови… Так что — не дёргайся.

Зачем он это говорит? Пожалуй, только для того, чтобы отвлечь барда от боли. Когда жрец Орайон пробыл на морозе слишком долго, и пальцы его рук были красными, а Иоланди приходилось лечить Орайона, тому было довольно больно практически весь процесс отогревания. И всё же, Йохан терпит. Послушно терпит, хотя мог бы послать Танатоса куда подальше… И даже не кричит — только стонет едва слышно. Должно быть, ему действительно очень больно. Что же… Когда они втроём доберутся до Меливерта, Йохан получит нужное ему лечение.

Тану совсем не хочется думать о том, что станет с ним и Хелен, когда они доберутся до Меливерта. Йохан, скорее всего, их покинет. Кому охота тащиться с двумя оборванцами, у которых даже взять нечего, если за ними охотится целый орден сумасшедших и невероятно сильных жрецов? Кому охота умирать за тех, кто тебе едва знаком? Толидо прекрасно понимает, что сам ни за что на свете не стал бы защищать Хелен, если бы это не было ему жизненно необходимым. И уж тем более не стал бы рисковать из-за неё жизнью, если бы она была случайной знакомой.

Йохан оставит их. Как только они доберутся в Меливерт. Или даже раньше. Он бард. Для таких как он всегда найдётся работа. Если уж Меливерте отнесутся прохладно — Йохан просто потащится куда-то ещё. И всё равно — найдут ли его жрецы или нет. Потому что вряд ли им даже в голову придёт, что кто-то забрался тогда в орден. Йохан будет преспокойно блуждать по деревням и городам — а, возможно, ему даже повезёт, и он окажется в каком-нибудь замке — со своей мивиреттой и рассказывать свои сказочки. Ну и петь, конечно. Люди любят, когда другие поют.

— Знаешь, Танатос, я даже рад, что вы оказались там… — говорит Йохан задумчиво. — Мне было так одиноко… Лучше быть снаружи с кем-то ещё, чем в самом тёплом месте одному.

Танатос категорически не согласен с ним на счёт одиночества. По правде говоря, одиночество в жизни Толидо всегда было тем, что ещё можно было назвать приятным. В одиночестве можно было думать о чём угодно, не боясь разоблачения, можно было шептать что угодно, не боясь быть услышанным, можно было ненавидеть, радоваться, мечтать — всё сразу… И никто никогда не замечал этого.

Танатос Толидо отдал бы всё, чтобы на некоторое время оказаться в одиночестве. Чтобы изучать — спокойно, а не втихаря — старинные фолианты… Бывший послушник не любит сказки. Нет, послушать страшилки или ещё что-то в таком духе было весьма интересно, но сказки… Взрослые вкладывали в свои истории мораль. Но Тан давно уяснил одно — в жизни морали не существует. Как не существует и героев…