Если бы у Танатоса был меч, он так и поступил бы. Воспользовался бы моментом и пронзил обоих — и наставника, и этого странного человека. Но меча у мальчика не было. Бывшему послушнику остаётся только ждать, когда меч незнакомца выпадет из ножен. Вот если бы Эрментрауду хватило глупости и ловкости, чтобы выбить меч у незнакомца из рук, когда они будут драться!..
Такое впечатление, что Эрментрауд попросту забывает о своём ученике — теперь он смотрит только на этого человека. Его волнует только этот человек. Танатос этому может только радоваться. Радоваться этой передышке, которая может оказаться для него спасительной.
Они не дерутся на мечах. Конечно, наставник плохо умел это делать, да и меч с собой никогда не носил, а незнакомец кажется слишком благородным или слишком умным — возможно, наверное, и то, и другое одновременно, но Танатос такого ещё не встречал ни разу за свои тринадцать лет, — чтобы бросаться на Эрментрауда с мечом.
Удар. Какое-то проклятье, сверкнувшее на чьих-то пальцах — Толидо едва ли может сообразить, кому что принадлежит. Ещё удар. Кажется, на этот раз бьёт Эрментрауд. Незнакомец тут же отражает удар. Мальчишка видит, как на скуле наставника проступает красное пятно. Вспышка. Вот незнакомец держится за живот, а с руки Эрментрауда капает кровь. Движения незнакомца более отточенные, но жрец проворнее. Ещё одна вспышка. Темнее предыдущей. Танатос видит в ней одно из самых серьёзных проклятий, которые только мог видеть за свою жизнь. И принадлежит оно не Эрментрауду. Тот шипит от боли, и мальчик понимает, что незнакомец задел этим проклятьем шрам на спине наставника. Возможно, это он и был, появляется мысль в голове у Толидо. Возможно, этот человек и был тем, кто вырезал птицу на спине Эрментрауда.
Наставник Танатоса почти повержен. Он оказывается стоящим на коленях. Шипящий от боли, раненный… Незнакомец оказался сильнее и опытнее в бою. Зеленоглазый жрец проиграл. А это значит, что Толидо может перейти во власть победителя. Но от этого почему-то ещё более страшно. Этот человек кажется настоящим аристократом. Танатос таких не любит. Лучше иметь дело с такими же отбросами, как ты, чем с тем, кто считает себя избранным.
— Как тебя зовут? — спрашивает незнакомец властно, но довольно мягко — как раз тот тон, от которого хочется дёрнуться и задрожать.
Танатос Толидо не успевает ничего ответить — Эрментрауд кинулся сзади. Подло. Низко… Одним рывком. Толидо отчего-то распирает гордость за наставника. В его руке кинжал. Кажется, тот самый, который жрец перед каждой вылазкой зашивал в свой плащ. Кинжал из заговорённого металла. Если бы Танатос мог, он обязательно бы прихватил с собой что-то подобное. Если бы только ему доверяли в ордене хоть что-то… Должно быть, потому послушникам и не доверяли практически ничего, так как те почти всегда лелеяли надежду когда-нибудь сбежать.
Кровь хлынула из горла мужчины. Он успел лишь схватиться за него, пытаясь остановить кровь руками, перед тем как рухнуть прямо на снег. Танатос видит, как он ещё пытается бороться со смертью, но безуспешно. Толидо прекрасно знает, что будет через пару секунд — человек просто перестанет дышать. Незнакомец борется неожиданно долго. Танатос видит его тяжёлый взгляд. Он сражается со смертью. В его глазах ещё не исчезло той уверенности, той силы, которая в них была. Мальчик считает его смерть красивой. Наверное, первая по-настоящему красивая смерть, какую он видел за свою жизнь.
— Вот видишь, в этот раз — закончили! — Эрментрауд усмехается. Зло. Удовлетворённо. Победно.
Танатоса восхищает это. Безумно восхищает. Он смотрел бы на это ещё долго — он любит всё красивое. Он видит, как гаснут глаза незнакомца — серые и чистые. Как вода. Даже его лицо, искажённое предсмертной судорогой, кажется мальчику красивым. Толидо мог бы долго за этим наблюдать.
Эрментрауда шатает. Должно быть, он сильно ранен. Впрочем, вряд ли Танатосу стоит из-за этого огорчаться. Наставник только что хотел убить его. Пусть и спас от этого странного человека. Эрментрауд был убийцей, мучителем и только иногда хорошим наставником. Изредка. Скорее в качестве исключения. Но Толидо уверен, что при всей жестокости жреца, они бы сработались, если бы тот поменьше колотил его палкой. У послушника всё тело в синяках — до сих пор не сошли.
Танатос не спешит покидать своё укрытие — ту небольшую нишу в одном из домов. И не зря. Один из жрецов — Толидо плохо его знает, появляется очень рядом. Он тоже довольно молод. Он кажется довольно внимательным, поэтому мальчик старается ничем не выдать своего присутствия. Пожалуйста, думается ему, пожалуйста, пусть его убьёт Эрментрауд. Пусть его не пытают в ордене. Пусть он умрёт быстро и безболезненно — это всё, о чём мальчишка может просить.
— Поворачивай, — слышит Танатос металлический голос Эрментрауда. — Из своих врагов в Меливерте я почувствовал его. Ни мальчишки, ни девчонки тут нет. Поворачивай! Должно быть, они пошли другим путём!
Бывший послушник даже вздрагивает от неожиданности. Голос наставника оказывает на него почти магическое воздействие. А слова, когда Толидо вдруг осознаёт их смысл — ещё более сильное магическое воздействие. Он почти боится дышать. Во всяком случае до того, как тот жрец послушно уходит. Лишь когда снег под ногами того перестаёт скрипеть, Танатос осмеливается выглянуть.
Всё, что мальчик видел несколько минут назад, остаётся неизменным. Разве что появляется ещё дорожка следов, оставленных тем жрецом. Даже странно — как эти двое всё здесь не затоптали?..
Человек остаётся лежать на снегу. Недвижимый. Мёртвый. Убитый из-за подлости своего соперника. И что-то в этом кажется Танатосу ужасно неправильным. Он и сам толком не может понять, что именно. Должно быть, тот человек действительно был из нивидийцев — тех называли в шутку людьми снега. Или нет… Эрментрауд был жесток, когда дрался с ним. Нет, Эрментрауд был в ярости… Он злился, его грудь тяжело вздымалась и опускалась, а этот человек казался спокойным и полным холодной злости одновременно. Они оба казались неправильными в своей борьбе и очень логичными одновременно — Эрментрауд был огнём, пламенем, что всё сметало на своём пути, а незнакомец был водой, очень холодной водой, но ещё всё-таки не льдом. Окажись он ледяным — он не погиб бы так нелепо. Окажись он ледяным, он сначала добил бы поверженного противника, удостоверился бы в его гибели, а уж потом подошёл бы к странному мальчишке, наблюдавшему за боем. Он оказался бы жёстче. И безжалостнее.
— Кем он был? — сиплым от волнения голосом спрашивает Толидо. — Кого вы убили, наставник?
Эрментрауд всё никак не может отдышаться. Он сумел пересилить себя и крикнуть подчинённым достаточно уверенно, но Танатос прекрасно видит, что он сам ранен, что его руки дрожат. До этого Толидо никогда не видел, чтобы у его наставника дрожали руки. И это зрелище наталкивает его на мысль, что Эрментрауда тоже вполне можно победить. Как и вендиго. Как и любого. Танатос видит теперь в своём бывшем наставнике обычного человека, а уж обычному человеку Толидо ни в коем случае не собирается проигрывать. Эта драка дала Танатосу осознание того, что Эрментрауда не стоит бояться. С ним можно сразиться. Его можно победить. Просто для этого стоит стать сильнее. И когда-нибудь Толидо станет сильнее.
Эрментрауд ранен. Ему больно. Танатос с удовольствием огрел бы его палкой по спине, припоминая одно из тех избиений, когда сам Толидо тоже получил некоторые травмы в драке с другим послушником. Эрментрауд тяжело дышит. И кажется, едва может что-либо думать от боли.
— Его звали Вильгельм Ярвинен, малой, — усмехается жрец. — Он был ландграфом, оборотнем и тем ещё подонком. И тебе очень повезло, что он оказался здесь, и я сумел его убить. Иначе бы наша братия пришла по твою голову. А теперь проваливай. Я больше не желаю тебя когда-либо видеть. Если я тебя ещё когда-нибудь увижу, то точно убью.
Танатосу не нужно повторять дважды. Ему не хочется и минутой дольше пробыть рядом с Эрментраудом. Ему не хочется и минутой дольше подвергать собственную жизнь опасности. Будь его воля, он никогда в жизни больше не сталкивался со своим бывшим наставником. Будь его воля, он забыл бы обо всём, что творилось в ордене и принялся жить обычной сытой жизнью.
