- Какие будут приказания? - спросил Полбин, хотя у него уже сложился в голове свой план.

Васильев медлил с ответом. Он прикидывал, сколько самолетов нужно будет послать на Морозовскии, какое потребуется истребительское прикрытие. Цифры получались внушительные. При таком боевом напряжении хорошую группу сколотить нелегко. К тому же склад, конечно, имеет мощную зенитную защиту, не избежать потерь. А что, если?..

Васильев еще раз пристально посмотрел на Полбина. Командир "Петляковых" стоял прямо, хотя без напряжения. Из-под низко надвинутой фуражки с вышитым золотым "крабом" смотрели спокойные серые глаза. Взгляд был уверенным и в то же время чуть дерзким. Видимо, в этой голове билась какая-то очень смелая мысль.

Васильев знал, что Полбин бомбил с изумляющей точностью, его называли снайпером пикирующего удара. Был известен случай, когда Полбин со звеном самолетов нанес удар по железнодорожному узлу и, будто ножницами, перерезал все подводящие к нему линии, а станцию оставил нетронутой. Гитлеровцы не могли двинуть ни одного из скопившихся на станции эшелонов, а следующим ударом, уже более массовым, "Петляковы" уничтожили много танков и машин, стоявших на платформах.

- Полетите звеном. Хватит? - опросил Васильев.

- Много, - ответил Полбин, сузив глаза.

- Что? Бросьте шутить, не время, - недовольно сказал Васильев, сдвинув брови и наморщив лоб.

- Я не шучу, товарищ полковник, - ответил Полбин. - Разрешите лететь парой. Меньше машин - меньше потерь от зениток.

- Ну, это не всегда так. Шалопаев из ружья сбивают. Кого возьмете с собой?

- Майора Ушакова.

- Хорошо. Истребителей даю два звена. Не много?

- Нет. Только я хотел бы с ведущим истребителей договориться насчет работы над целью. Вот как надо бы...

Полбин вынул из планшета карандаш и, на обороте карты быстро набросал схему. Она изображала двух "Петляковых" в крутом, почти отвесном пике. Траектория пикирования была отмечена пунктиром. В верхней точке находилась одна группа истребителей. Другая была показана внизу, где "Петляковы" выходили из пике.

- Понял, - сказал Васильев, вставая со складного стульчика с полотняным сиденьем. - Вы хотите застраховать и верхний и нижний "этаж".

- Да.

Дело было в том, что в те короткие мгновения, пока пикировщики с огромной скоростью летели к земле, вражеские истребители не могли причинить им вреда. Но "Мессершмитты" подстерегали "Петляковых" вверху, при вводе в пикирование, когда все внимание летчика и штурмана было поглощено бомбардировочными расчетами, и внизу, при выходе из пикирования, где скорость "Петлякова" падала и он становился более уязвимым. Полбин предложил разбить прикрытие истребителей на две группы: одна оставалась в районе цели на высоте ввода самолетов в пике, другая снижалась и ждала "Петляковых" на той высоте, на которой они, сбросив бомбы, должны были выходить в горизонтальный полет. Если бы "Мессершмиттам" вздумалось устроить засаду па нижнем этаже, они встретили бы здесь не толыко "Петляковых", но и огонь советских истребителей.

- Дельно придумано, - сказал Васильев. - Сейчас я дам команду истребителям. Мне подбросили сегодня группу "Яковлевых", они сели на воропоновском аэродроме. - Он покрутил ручку телефонного аппарата, лежавшего плашмя на другом стульчике с полотняным сиденьем, пощелкал клапаном, подул в трубку, сложив колечком пересохшие губы: - Вызовите мне Звонарева. Да. Пусть позвонит.

- Звонарев? Мишка Звонарев? - Полбин расплылся в улыбке, сбил фуражку на затылок.

- Кажется, Михаил. Майор Звонарев, - сказал Васильев. - А что - знали его?

- Учились вместе! Инструкторами работали... Лихой парень!

- Да, мне его аттестовали как смелого командира. - Васильев тоже улыбнулся. - Вот и встретитесь с ним в воздухе, только рукопожатие не состоится до посадки. Давно не видались?

- Девять лет.

- Гора с горой не сходится... Ничего, столкуетесь на маршруте.

- Столкуемся, - все еще улыбаясь, сказал Полбин. - От склада только щепки полетят...

- Ну, ни пуха ни пера, - Васильев, задевая головой шуршавшую маскировочную сетку, оперся о стол ладонью и пожал Полбину руку. - Готовьтесь.

Дневная жара начинала спадать, когда два "Петлякова", взметнув облако пыли, поднялись в воздух и начали набирать высоту. На круге к ним пристроились истребители, взлетавшие с соседнего аэродрома Воропоново.

Полбин до вылета успел поговорить со Звонаревым по телефону. Звонарев хотел посылать ведущим истребителей одного из своих помощников, но узнав, что надо прикрывать Полбина, выразил бурную радость и заявил: "Сам пойду. Дадим жизни!"

В воздухе они приветствовали друг друга покачиванием крыльев.

Высоту набирали над аэродромом: "Мессершмитты" могли встретиться в самом начале маршрута. Когда прибор показал тысячу метров и в кабине стало прохладно, Полбин тихонько ткнул Факина в колено: "Смотри!" Справа в голубой дымке открылся Сталинград. Дома были ярко освещены солнцем, резко распределились свет и тени, и город казался огромным красивым макетом, искусно вылепленным на ровной доске. Но сравнение с макетом тотчас же исчезло: из заводских труб поднимались столбы дыма, сливаясь вверху, на высоте полета, в неподвижное облако. За одноэтажными домами Ельшанки и Бекетовки открылась широкая лента Волги, по которой сновали катера и буксирные пароходы. Город жил.

Факин еще раз бросил взгляд в окно кабины, пытаясь разглядеть Дар-гору, Мамаев курган, но в это мгновение Полбин положил самолет в крутой вираж, - и город, и Волга, и дымы из труб, быстро повернувшись, исчезли под стабилизатором.

Полбин тоже любовался городом ровно столько, сколько позволял радиус разворота. Когда мелькнул голубой кусок Волги, оправленный сверкающими на солнце песками, он вспомнил слова поэта: "О, Волга! После многих лет я вновь принес тебе привет..." И подумал: "Давно не вспоминал некрасовских стихов".

Перед глазами вдруг встало лицо жены, каким оно было очень давно, перед вылетом эскадрильи на Халхин-Гол. "Сокол ты наш сизокрылый, куда ты от нас улетел", - грустно сказала она и оправдывалась: - Я тебя первый раз на войну провожаю..."

Самолеты уже легли на курс, прямо в глаза било клонившееся к западу солнце, а Полбин думал о тех, кто сейчас находится у него за спиной, на востоке. Легко сказать "за спиной": тысячи километров отделяют его от трехэтажного дома в Чите. Но он легко может представить свою квартиру, расположение предметов в комнате, может даже без особой ошибки сказать, что сейчас Виктор и Людмила сидят за своим столом с игрушками, а Галка - ей уже скоро полтора года - ходит по комнате с матерью. Он может себе это представить, но каково им? Они не знают, где он, какие люди его окружают, что видит он. просыпаясь по утрам: лес или поле, крутые горы или морскую гладь. Им известно только, что он всегда у самолета и в самолете, что он каждый день летает на бой с врагом, для них он всегда в полете...

Да, в полете. Полбин включил кабину стрелка-радиста, окликнул его:

- Васюк! Получше за верхней полусферой...

- Смотрю! - ответил Васюк.

По бокам летели истребители Звонарева. Чтобы не обгонять "Петляковых", они изредка делали горки, небольшие развороты, и казалось, что самолеты резвятся, как стайка рыбок в прозрачной воде.

Слева, чуть сзади, самолет Ушакова. Скосив глаза, Полбин видел кабину ведомого. В стеклах фонаря иногда ослепительно вспыхивал солнечный луч и скрывал на миг лицо Виктора, сидевшего прямо, почти касаясь головой бронированной спинки. Полбин усмехнулся, подумав, что если бы он спросил сейчас Ушакова, как у него дела, тот непременно ответил бы: "Нормально".

- Дон, - сказал Факин, указывая вниз. - Сейчас Нижне-Чирская.

Когда эта большая станица с белыми домами в садах проплывала под самолетом, Факин наклонился к нижнему стеклу, пристально разглядывая ее.

- Что там увидел? - спросил Полбин.

- Ничего. - Факин выпрямился. Не рассказывать же об утренней встрече с пехотинцем, который ехал в Сталинград, в госпиталь. Пока шофер копался в машине, остановившейся на дороге около аэродрома, солдат неловко свертывал цыгарку одной рукой. Факин перепрыгнул через ров и помог ему. Солдат, проведя языком по газетной бумаге, сказал с сокрушенным видом: