— Матушка зовёт тебя, — говорит девчонка. — А Рахиль случайно распорола одно из твоих платьев на платья своим куклам.
Сабаот отвечает что-то — кажется, что нисколько не сердится на Рахиль из-за платья и обязательно спустится к матери, сказать ей лично, что не слишком хорошо себя чувствует. Вот это — нормальная семья! А не… Деифилия, Танатос, Йохан, Драхомир — и прочие воспитатели…
Когда назойливая гостья уходит, Асбьёрн всё-таки вылезает из-под кровати, но вирджилисская княжна просит залезть его обратно, чтобы его никто не заметил, пока она сбегает на кухню и попросит у кухарки своей любимой еды — чтобы никто ничего не подозревал. А ещё — сходит к матери, чтобы узнать, что именно той было нужно. Это занимает довольно много времени. Но Сабаот всё-таки справляется с этими делами, пока Асбьёрн в обе щеки уплетает принесённую ей еду. И да, ей приходиться переодеться в одежду брата, которая несколько великовата ей в плечах и по росту, а так же обернуть свои косы вокруг головы.
Выбираться из комнаты приходится через окно — других способов просто не найти. Но Сабаот не против. Она даже почти не боится. Лишь крепко держится за руку Асбьёрна, но ступает по камням довольно спокойно. Даже более уверенно, чем сам оборотень. Ещё бы — хочется сказать ему — небось, в детстве они с Абалимом здесь всё облазали. Сабаот не похожа на тех девчонок, что будут сидеть в комнате и играться с куклами, когда можно слезть вниз по почти отвесной стене.
Вирджилисская княжна не выглядит трусихой. И, окажись она в Сонме, Асбьёрн уверен, что она была бы храбрее многих. И она не такая зануда, как Деифилия, хотя внешне они очень похожи. Сабаот говорит и говорит про то, что она всегда хотела побывать за пределами крепости — как можно дальше от неё. И она счастлива была бы видеть его в замке чаще — в Вирджилисской цитадели мало гостей. Но Асбьёрн теперь вполне может решиться на такой подвиг — в крепости просто замечательно кормят, да и девушка там почти постоянно, в отличие от брата, который запросто может оказаться в походе как раз в тот момент, когда Бьёрн явится к нему в гости.
В лесу уже темно. Всякие шорохи и даже обычный ветер пугают княжну, но Асбьёрн даже не сердится на неё. Девушка изо всех сил старается держаться храбро. И у неё почти выходило бы, если бы она не боялась диких зверей и темноты. Но, впрочем, она не бьётся в истерике, не просится обратно, а послушно идёт за ним.
— Долго ещё идти? — спрашивает Сабаот, испуганно хватая Бьёрна за руку.
Говорить о том, что, вполне возможно, они заблудились, так как Асбьёрн смутно помнит дорогу, которой шёл до цитадели, парень не решается.
Когда они доходят до нужного места, костры уже пылают. Стало быть, за хворостом кто-то да сходил и без Бьёрна, что было очень и очень хорошо. Это, правда, так же означало, что праздновать они решили без него, но… Да и ладно. Не велика важность! Асбьёрн помогает Сабаот дойти до места их стоянки и усаживает её на одно из лежащих брёвен, которые будут служить их шайке скамейками, когда начнётся их скромный пир.
Какой-то звук не даёт оборотню покоя — какой-то незнакомый, резкий, пронзительный… Парень едва успевает сообразить, что это, когда видит и причину своего недопонимания. Что же… Асбьёрн привык, что из их шайки поёт только Йохан. Ну — иногда ещё что-то напевает Деифилия, а Драхомир поёт свои серенады, но это пение совершенно другое.
Танатос поёт. Не так хрипло и тяжело, как обыкновенно поёт Йохан — нет, чисто, звонко, во весь голос. Хорошо поёт. Асбьёрн никогда раньше ничего подобного не слышал. А чернокнижник заливается, словно соловей. И смеётся. Смеётся всему миру в лицо и поёт. И голос его звучит… Если бы только Бьёрн не знал совершенно точно, что его предложение будет встречено насмешкой, он предложил бы чернокнижнику выступать на базарах с балладами вместо их барда.
Йохан играет на своём почти сгнившем корыте, умудряясь извлекать из этой рухляди вполне удобоваримые звуки. Странно, что всем так это нравится. Даже Сабаот, которая, должно быть, слышала в своей жизни что получше. Она смеётся и просто светится — словно в жизни не видела и не слышала ничего прекраснее. Её косы растрепались. И они больше уже не лежат вокруг головы — скатились по её плечам.
Драхомир держит Деифилию за руку и улыбается. И сегодня, пожалуй, не ревнует. О… Какой бы сейчас был скандал, если бы Мир сейчас стал ревновать — у Астарна слишком горячая кровь, а Деифилия с досады и из природной вредности могла бы сделать вид, что подозрения демона не были беспочвенными, а уж тогда… Тогда и представить страшно, что началось бы! Впрочем, Мир сейчас ничего не говорит — он улыбается и как завороженный смотрит на сестру оборотня. Драхомир в какое-то мгновение оказывается с другой стороны от Деифилии. Асбьёрн даже не успевает следить за их движениями — вот, его рука оказывается на её талии, вот, сестрица поворачивается к демону и хватает себя за край юбки…
На Дее множество украшений — самых разных, от самого настоящего жемчуга до каких-то деревянных бус, доставшихся ей от мамы — и длинная ярко-синяя юбка. Та самая, которую она шила сегодня утром. И отблески костра словно остаются на этой её юбке. И это не кажется столь смешным, как утром. А волосы — в её длинные тёмные волосы ей Хелен с Лилит вплели цветы. Ромашки и незабудки — в волосах Деифилии это смотрится так необычно и даже почти трогательно. Ей бы в волосы самую настоящую корону да из самых настоящих самоцветов — и то не была бы красивее!
Вся жизнь Сонма словно сосредоточена в этом танце! И Асбьёрн почти не сердится на Драхомира, смотря на них двоих. Прыжки вокруг костра, прыжки через один из костров — и всё босиком… И ленты с цветами в волосах Деифилии, и белоснежная рубашка Драхомира, и перстень с рубином, в котором тоже будто бы отражается костёр…
— Почему никто больше не танцует? — спрашивает Сабаот.
Асбьёрн хочет огрызнуться, сказать что-нибудь о том, что танцы — это очередная глупость холённых жителей замков. Что таким потрёпанным жизнью бродягам никакие танцы не нужны. А Мир и Дея просто так развлекают их всех, воображая себя какими-нибудь лордом и леди, танцующими в своём замке. Впрочем, Драхомир и Деифилия не «какие-нибудь лорд и леди». И танцуют они, Бьёрн в этом уверен, куда лучше. Попробовали бы эти всякие жители замков поскакать через костры! Да под пронзительное пение Танатоса, да под музыку Йохана! Молодой оборотень с удовольствием посмотрел бы на то, как им это всё удалось!
Но Сабаот смотрит на Бьёрна так доверчиво и удивлённо, что тот раздумывает на неё сердиться. В конце концов, она просто спросила… Она же в жизни ничего, кроме своего собственного замка и не видела! Её стоило пожалеть! Оборотень смотрит на неё задумчиво и думает, что именно ответить, когда ответ вырывается сам по себе. Без всякого на то желания со стороны Асбьёрна.
— Так никто больше и не умеет…
Впрочем, кажется, он не совсем прав — Хелен умеет. Впрочем, дочь жреца танцевать не слишком любит. Вон — расселась там, в сторонке. Пусть и смеётся, радуется точно так же, как и остальные. А почему бы и не порадоваться этому ослепительному празднику жизни, празднику свободы…
Пожалуй, этот танец Мира и Деи нравится всем — даже тем, кто видел подобное уже не один раз. Даже Бьёрну, которого это, по идее, должно дико раздражать. Всем — и играющему на лютне Йохану, и надрывающемуся Танатосу, и странно задумчивому Саргону… Всем. И Сабаот тоже. Пожалуй, Асбьёрн даже не ожидал, что она так впечатлится. Абалим никогда не говорил, что его сестра на всё реагирует так чутко и остро.
— А хочешь — я тебя научу?
Это прозвучало так… Так странно, необычно, что сначала Бьёрн просто не знает, что именно ответить. Сначала ему хочется отказаться. И отказаться как можно более грубо — где это видано, чтобы он учился всяким там глупостям! Да ещё и — у какой-то там девчонки, что всю жизнь провела в замке!
Асбьёрн не знает, почему именно у него из груди вырвалось это «хочу». Как будто раньше Драхомир не предлагал ему обучиться танцевать тоже. Как будто Йохан не просил его научиться — чтобы отплясывать на базарах. Он хочет сразу же отказаться от своих слов и отказаться как можно более грубо, но улыбка Сабаот будто гипнотизирует его, будто лишает дара речи. И Асбьёрн ничего не говорит больше. Она мягко кладёт свои руки ему на плечи и заставляет встать.
