С самого раннего детства она привыкла к этому. Привыкла, что её всегда обо всём просят. Привыкла, что она никому никогда не отказывает в этих просьбах… Отказала лишь однажды. Тогда, когда она должна была уехать в Реондейм. Саре так часто вспоминался тот день, и хоть девушке порой и казалось, что она — жалела об этом, она ни за что на свете не хотела бы что-то в жизни поменять.
Старая серая кофта велика ей, и поэтому её возможно только запахнуть, а не застёгивать на четыре деревянные пуговицы… Сара чувствовала себя удобно в такой одежде, на такой работе… Ей нравилось так жить… Она, действительно, жила всеми этими вызовами, растерянными пациентами, путающими всё подряд, жила этими старыми изношенными вещами, которые были такими удобными… Сара никогда не пренебрегала возможностью помочь кому-то ещё. Пожалуй, не стоит пренебрегать и возможностью помочь этому несчастному перепуганному Эрику. Пусть она не сможет всё сделать так, как нужно, но… Разве не стоит попытаться?
Говорят, от долгой жизни в одиночестве, душа черствеет… Говорят, человек от этого становится грубым, раздражительным, усталым, куда меньше переживает за беды и несчастья других — живёт своей жизнью. Саре хотелось, чтобы это состояние повлияло и на неё, чтобы она куда меньше стала пытаться спасти тех, кого спасти невозможно, чтобы она куда меньше переживала из-за каждого несчастного случая или смерти, которые случились даже не с тем, кто хоть как-то был связан с ней…
За окном дождь льёт как из ведра. Крупные капли скатываются по стеклу, оставляя за собой мокрые дорожки. Они падают так часто, что кажется, что дождь идёт не маленькими своими частичками, а сплошной стеной… В такую погоду пропадает всякая охота кого-то слушать, кого-то слышать. В такую погоду хочется запереться дома в самом тихом месте, накрыться пледом с головой и, не произнося ни слова, читать. Рейчелл так и делает. Она забирается на подоконник — оттуда всё кажется немного светлее — и пытается читать. Девочке хотелось бы уже заснуть, но она не могла оторваться от безумно увлекательной истории о молодом маге, которую подарила ей Сара не так давно… История о том, как кто-то занимается не спасением мира, а научными исследованиями, как ни странно, Рейчелл нравится.
Сара любила такие истории… Она любила истории, в которых рассказывалось не о героях, чьей доблести мог бы позавидовать любой. Она любила истории об обычных людях, с обычными проблемами, пороками, увлечениями… Девушка всегда казалась многим странной. Слишком тихая, слишком покладистая, она никогда не грубила, не огрызалась в ответ на какую-то просьбу, была слишком идеальной во всём — в учёбе, в рукоделии, в умении разговаривать со взрослыми… К ней всегда относились по-особенному. Она всегда и во всём была лучшей. С самого детства. Рейчелл было четырнадцать сейчас, а Саре, следовательно, шестнадцать, и она помнила те дни в детстве, когда их семья приходила в праздничный день в церковь, и маленькая Рейчелл вместе с маленькой Софи и чуть менее маленькой Моникой носились по двору, пытаясь выплеснуть скопившуюся энергию. Сара всегда стояла или сидела где-нибудь в сторонке, тихо читала что-нибудь или просто разглядывала цветы…
Сара всегда любила читать. Рейчелл нравилась эта серьёзность старшей сестры, вечное понимание и возможность в любой момент что-то попросить у неё. Игрушек у сестёр Эливейт было не слишком много — родители потеряли огромную сумму денег, когда были ещё только Моника и Сара, и теперь приходилось выкручиваться с тем, что было. Моника и Сара старались сделать игрушки своими руками, что получалось, конечно, не слишком хорошо. Да и сделать их, если так подумать, было не из чего.
Рейчелл тихо сидела на подоконнике и слушала, как капли бьют стеклу, пыталась читать, пыталась заснуть, но… Нет, заснуть прямо здесь было бы не слишком хорошо — завтра мама опять будет недовольна этим. В комнате, где сидит сейчас девочка, три двухэтажных кровати… Дженни и Шарлотта, как самые маленькие, спят всегда слишком крепко. Их почти невозможно разбудить, когда они сами не желают проснуться. Рейчи не раз приходилось выливать на них по стакану воды, чтобы эти две девчонки проснулись… А вот Софи спит чутко. Достаточно любого не слишком тихого звука. чтобы она проснулась… Моника давно уехала в Реондейм, а Сары пока нет в комнате. Она не поднималась наверх после ужина, на который был какой-то противный суп, сделанный, очевидно, из самых дешёвых продуктов, которые только можно было найти…
Звук бьющегося стекла. Громкие всхлипывания, причитания… Звук удара. Чей-то тихий вскрик. Девочка лет одиннадцати-двенадцати вскакивает с кровати, бежит по коридору и останавливается у лестницы. Рейчелл видит это со своего подоконника. Она и сама встаёт, тихонько идёт туда же, где сейчас оказалась и Софи. Сара стоит внизу в своих привычных истёртых чуть ли не до дыр серой кофте и зелёной юбке, и почему-то едва не плачет. Рейчелл редко видела её такой.
А рядом стоит босая, в мятой потрёпанной одежде мать, которая пристально смотрит на Сару, которая почему-то отводит взгляд. Рейчелл осторожно подзывает к себе напуганную Софи. Та не понимает, что именно происходит. Впрочем, Рейчи сама не совсем понимает это. Она ни разу не видела мать и сестру такими… Сара всегда была послушной и тихой, она ни разу за всё то время, когда Рейчелл стала хоть что-то понимать, не сделала ничего дурного, что могло бы разозлить родителей. Это Рейчелл была непослушной. Ещё Дженни с Шарлоттой, но уж точно не Сара, не тихая, гордая, правильная Сара, никогда в жизни не позволившая себе чего-то лишнего, того, что было бы запрещено родителями и учителями, всегда всё делавшая очень хорошо, учившаяся, беспрекословно выполнявшая всю работу по дому, которую её только просили сделать…
Одежда девушки идеально выглажена. И эта старая истёртая серая кофта, которая когда-то принадлежала Монике, и эта старая материнская юбка, когда-то бывшая более яркого цвета, чем сейчас… Волосы Сары заплетены в привычную косу. Рейчелл думается, что Сара даже в таком простом наряде выглядит благороднее многих богатых барышень…
— Почему ты не можешь хоть раз сделать то, о чём тебя просят?! — кричит мать срывающимся от рыданий голосом. — Почему ты не можешь понять, насколько это важно?!
Софи прижимается к Рейчелл и беззвучно всхлипывает, девочке хочется спуститься вниз, попросить мать и Сару не шуметь, но она чувствует, что не может этого сделать, чувствует, как ей становится страшно от одной этой мысли… Девочка толкает младшую сестру в направлении их комнаты и шёпотом просит сидеть там тихо, пока она посмотрит, чем всё закончится. Мать рыдает. А Сара пока просто молчит, не произносит ни слова.
Стоять босыми ногами на полу довольно холодно, и девочка присаживается на корточки, чтобы растереть ступни. Сара продолжает молчать. Упрямая! Упрямая, гордая Сара! Она всегда была такой — даже выполняя порученные ей задания, в школе или дома. Рейчелл пытается дышать как можно реже и тише, чтобы не обращаться на себя внимания со стороны взрослых. Не хватало ещё того, чтобы её заметили! Ладно, хоть Софи удалось уложить обратно спать…
Рейчелл прислушивается — Дженни и Шарлотта, кажется, спят. Как хорошо, всё-таки, что Софи их не разбудила! Их ещё не хватало тут! Слишком маленькие они ещё, чтобы лезть во взрослые проблемы… Тем более, такие серьёзные, как эта.
— Это очень важно! — продолжает мама, громко всхлипывая. — Сара! Ты хочешь уехать не в Реондейм, а в Саторхейм, но к кому ты там пойдёшь?! Сара! Подумай, пожалуйста! Езжай ка в Реондейм, к сестре, к тётушке…
Со своего укрытия Рейчелл видно красный след на лице Сары и то, как сильно дрожат её губы. Сестра молчит. Это так обычно и естественно для Сары — молчать, когда её обидели. Просто гордо молчать. В те мгновения, когда обидчик уже не знает, что делать с переполняющим его гневом — молчать. Рейчелл видит красные следы на тоненьких запястьях старшей сестры. Останутся синяки. У Сары они долго не проходят.
Мать рыдает. Она вымотана той жизнью, которой ей приходится жить. Моника всегда говорит так, когда приезжает. Кажется, Моника сама вымотана той жизнью, которой приходится жить ей самой, но об этом девушка не говорит никогда. Мать рыдает. Она всегда рыдает, когда кто-то из дочерей её не слушается. Просто Сара никогда не делала ничего, за что на неё могли бы кричать…
