Подопытный снова пытается что-то сказать, но тщетно — голос у мальчика уже давно сорван. Грацеда чувствует, что наблюдает за страданиями этого подростка с каким-то удовольствием. Он уже много раз видел, как умирали те, кому был сделан укол с препаратом, который разрабатывал Хоффман. Только в этот раз было что-то новенькое — на руках и лице ребёнка будто начала трескаться кожа, герцог не ожидал такого и вряд ли мог ожидать: лица всех подопытных чернели, глаза застилала белая плёнка, никто из них не смотрел на него так… Этот взгляд раздражал, и старый вампир ещё раз пнул мальчишку. Но тот как будто этого уже не чувствовал. Герцог ощущал, как улыбается — никто из подопытных ещё не переживал этой инъекции. Снова посмотрев на подростка, вампир с удивлением увидел, что тот ещё жив: мальчишка корчился от боли, но не издавал ни звука. Просто не мог. Ребёнок будто сотрясался от беззвучных криков, по лицу его текли слёзы. И герцог вдруг не выдерживает. Зовёт мисс Леманн — это она должна отвечать за «нестандартные случаи», а не старый вампир. Грацеда сам не понимает, как он мог так долго стоять и наблюдать, как кто-то умирает просто из-за чей-то прихоти, не понимает, как он мог так равнодушно смотреть на всё это и не пытаться помочь… Такого раньше никогда не случалось… Герцог вампиров был беспощаден к врагам, но бессмысленно жесток он не был никогда. София прибегает быстро. Она удивлённо смотрит на ребёнка, лежащего на полу.
— Это не совсем то, чего мы добиваемся, но уже ближе, чем то, что было раньше, — бормочет она. — Как его имя?
Грацеда вдруг ловит себя на том, что пытается поймать ртом воздух, который так внезапно вышибло у него из лёгких. Он даже не знает имени этого ребёнка, накатывает осознание. Он не ведает даже номера, под которым его знают София и остальные. Он издевался над мальчишкой, не зная его имени.
— Тысяча триста девяносто пять! — выкрикивает вдруг подопытный.
София оборачивается. Голос у мальчишки охрипший от долгого крика, Грацеда чувствует себя виноватым за тот час страданий этого подростка, который герцогу довелось увидеть. Будто это он, а не граф Хоффман, изобрёл этот препарат, будто он, а не Кримхилд Нойман, вколол его… Старый вампир одёргивает себя. Не хватало ещё оправдывать самого себя за этот проступок! Про себя Вэлэриу Грацеда отмечает, что виноват он в том, что равнодушно смотрел на то, как умирает ребёнок, и в том, что дважды ударил его.
— Тысяча триста девяносто пять, значит? — бормочет София, записывая что-то в свой блокнот.
Грацеда удивлённо смотрит на девушку, наверное, тем, за что ту уважал Хоффман, была именно эта её привычка — записывать всё и всегда. Мисс Леманн нигде не появлялась без ручки и тетради, она записывала каждую мелочь, видимо, этим она и понравилась графу, который хотел видеть и слышать всё, что касалось его подчинённых. Герцог не любил эту девушку: она была несколько вздорной, никогда не признавала своих ошибок и почему-то не хотела признавать, что ей не место в «правящей верхушке» организации. Вэлэриу Грацеда не понимал, почему эта девчонка вообще посмела вылезти. Она должна была сидеть дома, возиться с детьми и заниматься домашним хозяйством, а не бегать по лаборатории и записывать всё и везде. София смела спорить с ним, смела говорить то, что ей хотелось, она, казалось вообще не хотела признавать, что должна вести себя совсем по-другому. Герцога раздражало это. Девчонка не должна была находиться здесь. Она должна сидеть дома и не высовываться оттуда. То, чем она занималась, было не женским делом, и старого вампира сильно раздражало, что она лезла туда, куда не следовало.
Вампир злится на эту девчонку. Она помогает тому мальчику подняться на ноги, помогает ему дойти до двери, тот, это видно, старается идти сам, старается не показывать, что ему тяжело. Дурак! Неужели он думал, что, раз выжил сейчас, останется на этом свете и дальше? Мисс Леманн с укором посмотрела на герцога, когда подошла к двери: ей не открыть её сейчас, когда беспомощный мальчишка фактически повис на ней, но Грацеда стоит в стороне.
— Ваша Светлость, — спрашивает София не слишком довольно, — не могли бы вы мне помочь?
Вэлэриу Грацеда молча подходит ближе, зло толкает дверь и следит за тем, как мисс Леманн вытаскивает этого мальчишку из комнаты, где они находились. Кровь подопытного капала на пол, но девушка, казалось, не замечала этого. Привыкла не замечать. Сколько смертей было на её счету? Больше, чем у кого-то другого, кто присутствовал здесь…
— Мисс Леманн, вы согласились участвовать в судебном процессе против вашего отца, — произносит герцог с отвращением, которого и не пытается скрыть. — Вас не мучает совесть, что, благодаря вашим показаниям, его приговорили к смерти?
София качает головой. Девушка не останавливается, она помогает тому мальчишке дойти до комнаты, отдаёт его какой-то сильфиде, чтобы та отнесла его в отдельную палату, даёт какие-то указания. Старому вампиру кажется, что девчонка просто игнорирует его. Герцогу кажется, что впервые он презирает кого-то настолько сильно. Эта девушка выводила его из себя. Насколько нужно быть подлой и низкой, чтобы оклеветать родного отца? В том, что тот человек был невиновен, вампир не сомневался хотя бы потому, что отметал даже мысль о том, что София говорила правду.
Когда они, наконец, остаются наедине, когда сильфида и подопытный уже ушли, мисс Леманн достаточно резко поворачивается к коллеге, по её взгляду видно, что одно упоминание о том человеке вызывает в её душе бурю эмоций; девушка тяжело дышит, ей с трудом удаётся держать себя в руках, по взгляду Софии можно понять, что эта тема ей неприятна, что она хочет поскорее забыть об этом разговоре. Вампир внимательно смотрит на девушку. Взгляд этих внимательных серых глаз впервые не кажется ему не слишком приятным. Она смотрит так, как смотрела любая девушка, которой пришлось проделать полный трудностей и боли путь, которая едва ли знала о том, что такое семейное счастье и всё, что было связано с этим.
— Он мне не отец! — со злостью выплёвывает мисс Леманн. — И он заслужил куда более мучительную и позорную смерть, нежели повешение!
Сказав это, девушка быстро делает книксен, будто торопясь, и уходит. Так, будто своим замечанием герцог мог обидеть её. Вампир смотрит ей вслед, ему кажется, что он сказал что-то из того, чего говорить не следовало, но он не понимает, что именно. Возможно, конечно, стоило лучше избежать человеческие обычаи, но раньше герцогу казалось, что обычаи вампиров и людей в чём-то схожи, хоть и различаются в некоторых вещах. Вероятно, тут они тоже как-то различались, хоть Грацеда и не совсем понимал, в чём именно. Вроде бы всё было так, как нужно, но почему тогда София Леманн так зло на него смотрела? Нет, она, конечно, всегда смотрела на него несколько раздражённо, но в её взгляде никогда не было обиды вроде той, которая мелькнула минуту назад, и Грацеда не понимал, почему…
В своём кабинете девушка чувствует себя куда спокойнее, нежели рядом с отчимом. Тот превращал её жизнь в ад на протяжении долгих десяти лет, а когда она посмела выступить против него, обещал уничтожить. Девушка куда больше хотела бы жить с отцом: тот, хоть и бедствовал и иногда выпивал, был, во всяком случае, родным, да и вряд ли он был настолько жестоким, как господин Леманн. Мама взяла его фамилию и настояла на том, чтобы дочь тоже носила фамилию ненавистного девочке человека. А что она могла сделать тогда? Ей было всего десять лет, и по закону она ещё не имела права выбирать… тогда. София была уверена, что сменит фамилию на отцовскую, как только достигнет подходящего возраста. Но не сейчас. Сейчас она думает о том, что, если оставит фамилию отчима, сможет отомстить ему за все те страдания куда более изощрённо.
В соседнем помещении слышна музыка. Кто-то играет на рояле. Девушка усмехается, вспоминая о том, как её отец, не слишком популярный композитор, пытался научить её играть на фортепиано… Счастливые были времена! София обязательно найдёт его, как только сможет разобраться с ненавистным мистером Леманном. Девушка поднимается и идёт в соседнюю комнату, ей хочется увидеть, кто это играет, хочется просто посидеть рядом, как она делала когда-то в детстве…
