Над деревьями всходила полная луна. Все вокруг становилось странным, необычным.

— А что, — глядя на нее, говорила журналистка, — если у них базы на обратной ее стороне?

— Но до Луны им так же далеко, как до Земли, — возразил Валле. — Должны быть где-то ближе.

— Но где? В Гималаях? В сказочной Шамбале?

— Не думаю, — сказал Званцев. — Скорее всего, наш друг Жак обратился к “Теории подобия и многомерности Вселенной”, на чем зиждется кристаллография.

— Вы прочитали мои мысли, Александр. Действительно, приходится вспомнить, что Вселенная не трехмерна…

— И базы пришельцев не в световой бездне, а совсем близко от нас, — продолжил Званцев. — И мы, возможно, порой ходим по этим базам, не замечая их.

— Да, — подтвердил Валле, — в параллельном мире, существующим вместе с нашей на одной Земле.

— Пардон, друзья мои! — вмешалась журналистка. — Я рассчитывала побывать на рыцарском поединке или, по меньшей мере, на корриде, а гуляю с заговорщиками, слышу пароль ”кристаллография”. Я признаю кристаллы только в кольцах или ожерельях, — и она полюбовалась в лунном свете на свои украшенные пальцы.

— Мадам, — мягко вступил Жак Валле, — мы все объясним вам. Нам с Александром удалось без слов понять друг друга.

— Моим читателям нужны слова, весомые и убедительные, а не чуткое общение под луной влюбленных, хотя бы в науку.

— Надеюсь, мадам, вы найдете такие слова, чтобы представить нашу Вселенную не трехмерной, как угол комнаты, а одиннадцатимерной, — огорошил даму Званцев.

— Вы хотите развеселить меня, мсье? Жак, будьте мужчиной, заступитесь за меня.

— Уверяю вас, он говорит совершенно серьезно, — уверил Валле.

— И он всерьез хочет разрубить меня на одиннадцать частей?

— Что вы, мадам. Я не столь кровожаден. Речь идет, как бы, о совмещенных изображениях. Надеюсь, вам приходилось видеть такое двойное, а то и тройное на экране телевизора?

— Разумеется, — поморщилась француженка. — Если старье и надо ручки вертеть, подстраиваться.

— Вот, вот! — подхватил Званцев. — Мы живем — три мира в одном пространстве, как наложившиеся изображения на телевизионном экране, только отстроиться не умеем…

— Еще два мира, кроме нашего? Этого не может быть. Господь создал один наш мир.

— Вы верующая, мадам?

— Французы все католики. И я тоже.

— Нет, почему же? Были и гугеноты, то есть протестанты. И православная церковь в Париже есть.

— Все они верят священному писанию.

— Значит, вы верите в существование рая и ада?

— Конечно.

— А где они находятся?

Журналистка смешалась и неопределенно сказала:

— Где-то вверху и внизу…

— Но где? В Космосе нет ни верха, ни низа и весь он просматривается. В том числе таким видным ученым, как ваш спутник Жак Валле.

— Я не вступаю в религиозные споры, — отозвался Валле. — Я, оставаясь католиком, допускаю существование параллельных миров. Они тоже могут быть созданы актом творения. Что же касается веры, то она сама по себе исключает доказательства. Существование же параллельных миров можно доказать.

— Это какой же софистикой? Вроде того, что дважды два — пять?

— Не рассуждениями, а фактами.

— Факты — это хлеб, жаркое и фрукты репортера.

— Очевидно, Жак, как и я, имел в виду, прямые доказательства в виде посещения нашего мира из двух параллельных миров…

— Даже из двух? — с иронией произнесла француженка. — Речь шла об одиннадцати. Уже отступаете?

— Ничуть, мадам. Одиннадцать измерений, а каждый мир трехмерен: в длину, ширину и высоту. Три мира разделены переходными измерениями, как межэтажными лестницами в трехэтажном доме. Считайте, что мы с вами — в среднем этаже. Под нами в “прамире” время течет медленнее, как скорость у оси вращения диска, а над нами в “неомире” — быстрее, как на ободе колеса.

— И вы думаете, что кто-то поднимается или спускается к нам по этим лестницам, нам почему-то недоступным?

— Потому что мы утратили атавистическую способность пользоваться ими, какую сохранили существа, живущие под нами в “древности”, и не достигли мы знаний ”грядущего”, какими обладают верхние жители, заменив врожденную способность техническими устройствами.

— Но где же обещанные факты?

— Извольте. Из прамира к нам постоянно приходят огромные мохнатые человекообразные существа, какими мы представляем себе наших пращуров. Это снежный человек, бигфут, гималайский йетти. Их видят, снимают даже на кинопленку, но никаких останков умерших, даже косточки нам, хранящим в музеях скелеты динозавров многомиллионнолетней давности, они не оставляют, словно никогда не умирают, Более того, при попытке их задержать, исчезают, растворяются в воздухе — переходят в другое измерение.

— Совсем так, как исчезают в небе неопознанные объекты или тарелки из “неомира”, как назвал его Александр.

— И если современники наших пращуров появляются у нас, чтобы полакомиться корой деревьев, каких у них нет, — добавил Званцев, — то современники наших потомков беспокоятся, как бы мы по нашей дикости не уничтожили, как говорил Карл Саган, все живое на планете, где, кроме нас, живут и они. Как видите, и те и другие наведываются к нам даже не ради выгоды, какую вы не видели, а по необходимости.

Переводчик Николай старался изо всех сил. И было ему это нелегко. Журналистка пожала плечами:

— Не могу представить себя в обнимку с мохнатым бигфутом на плохом телеэкране. Журналистка готова поверить вашим сказкам, но католичка отвергает.

— Попробуем их примирить.

— Мне это не удавалось. Жаку тоже. Он из-за этого уехал в Америку, — и француженка заразительно рассмеялась.

Жак Вале присоединился к ней, и Званцеву ничего не оставалось как поддержать своих гостей. Смеялся и переводчик, восторженно шепнув Званцеву:

— И философский спор превратился в милую шутку. Так умеют делать только французы.

Журналистка, спрятала магнитофон в дамскую сумку, взглянула на часы и ахнула:

— Боже мой! Так поздно! И зачем самолеты у вас вылетают так рано и в Париж и в Петрозаводск?.

— Я же вызвался отвезти вас, — напомнил Званцев.

— Ну что вы, милый рыцарь! Мы дойдем пешком, — запротестовала парижанка. — Схватим такси.

— У вас слишком высокие каблуки.

— Вы мастер находить аргументы.

— Я — мастер шахматной композиции.

— Вся наша встреча — чудесная композиция о параллельных мирах, — заключила журналистка.

Званцев отвез гостей в отель “Националь”. Николай сошел по дороге. Писатель помог французам выйти из машины и даже вошел с ними в вестибюль. Хотел уходить, но парижанка вдруг заговорила на чистом русском языке:

— Подождите, друзья! У меня родилась идея. Николая нет, и я раскрываю из-за нее свое инкогнито. Я — графиня Хвостова или просто Катя, но истинная парижанка до мозга косточек. А вы должны при мне дать слово, что каждый напишет книгу о параллельных мирах и подарит мне, в память о сегодняшней встрече. На более трогательную надпись объявляю конкурс. Пусть вас не удивляет мой профессиональный прием. Интервью с переводчиком производит большее впечатление.

Подошел Валле, взяв у портье только один ключ:

— Идьет, Саша? Будьем написать? — тоже по-русски сказал он, протягивая Званцеву руку.

— Каждый в своем жанре, — уточнил писатель, обмениваясь с американским ученым рукопожатием.

Уходя под руку с Жаком, графиня Катя обернулась и ласково кивнула Званцеву.

Глава вторая. Чур меня, чур!

Мы бездну поняли Вселенной,

Нам дали жуткие видны.

Но неизвестно даже всем нам

На что способны сами мы. Весна Закатова

Неля Алексеевна, бравшая на себя заботу о финансировании задуманного ими со Званцевым фильма, пришла к нему вконец расстроенная.

— Выделение средств на нашу картину отложено на неопределенный срок, — упавшим голосом сообщила она.

— Важно, милая Неля, не терять бодрости и не идти ко дну. Мне придется дописывать звездную эпопею, а вам — поступать сообразно обстоятельствам.