— Электрика! — раздался голос из темного зала. — Сапожники!
И свет зажегся сразу, как будто и не гас.
Виктор стоял все в той же позе, делающего пассы колдуна.
Он обернулся к залу и сказал:
— Извиним электрика за этот досадный перерыв. Тем более, что он едва ли виноват. Возможно вышибло масленнк на подстанции. Ведь электричество погасло всюду. Я не успел закончить процедуру, но, может быть, наш друг уже исчез?
Он подошел к стулу с высокой спинкой, с которой свисала простыня, и снял ее. Под нею никого не было.
— Интересно, что он видит из четвертого измерения? Может быть, там не гаснет свет? — и он накинул на пустой стул простыню.
И свет снова погас. Все так же виднелась красная табличка над дверью — “Выход”.
— Это уже напоминает привычку, — послышался голос Виктора из темноты.
И свет зажегся вновь.
Виктор стоял все там же, держа в руке край простыни, которую только что накинул на пустой стул.
— О привычке есть такая байка: Поп о чуде спрашивал семинариста: “Упал ты с колокольни и не разбился, что то есть?” “Случайность” — отвечал студент. “А второй раз ты упал и жив остался?” — “Совпадение” — не задумался студент. “А в третий раз все то же скажешь?“ — возмущенно спросил поп. — “Тогда привычка!” — был ответ. А вы что скажете теперь? — обратился Виктор к залу, снимая со стула простыню, под которой сидел отважный сибиряк. — Быть может, вспомните о чуде?
— Вот то-то… Я говорил… Чудо, паря — то без дураков, — назидательно заявил исчезавший доброхотец.
— Так где ж они? Все, батя, было чисто.
— Да вот сидит напредь тебя, первый тот дурак. Под саваном все ждал тот свет увидеть. Ан вышло на посмех.
— Пойдемте, батя, я вас провожу и покажу всем изнанку “чуда!.
Зал гремел от аплодисментов. Зрители были в восторге, хотя никто не понимал, как все это случилось.
Занавес задернулся и на авансцену вышел студенческий хор.
Юноши и девушки, пересмеиваясь, выстраивались вдоль занавеса.
Виктор же, проводив сталевара в партер, обратился к залу:
— Нам хотелось веселей закончить вечер и мы пригласили молодежь из Металлургического института. Он прежде был филиалом Томского Технологического института, студенты которого и выдумали то, что я вам здесь показал.
Занавес раздернулся, и зрители увидели два одинаковых стула с высокими спинкамии с накинутой на один из них белой простыней. Рядом c каждым справа высидась одинаковая декорация кирпичной стены.
Виктор подошел к левому стулу и показал зрителям, что перед ним под углом 45 градусов поставлена прозрачная преграда:.
— Стекло клубной витрины. Через него отлично виден хорошо освещенный стул с добровольцем.
По знаку Виктора рабочие сцены прикрыли правый стул придвинутым экраном.
— Но это не экран, а зеркало, поставленное тоже под углом, — продолжал он.
Рабочие повернули экран и с другой стороны он оказался зеркалом.
— Когда левый стул ярко освещен, а правый в темноте, да и прикрыт экраном, вы только левый видите с сидящим добровольцем.
Освещение правого стула погасло, и через витринное стекло был виден только левый стул с оставшейся на нем простыней.
— Когда же свет погас и вновь осветился один лишь правый стул, через витринное стекло не видно стало ничего, оно стало, вроде, как зеркалом, и в нем мы видим отражение правого стула, отброшенное зеркалом-экраном. А этот стул пуст, для ясности, без простыни, чтобы видно было, что стул другой. Зеркальное изображение его точно совпадало со стулом, где сидел наш “путешественник в иное измерение”. Надеюсь, он простит нам эту шутку. При переключении света все вновь увидели его.
По знаку Виктора свет переключали и зрители видели попеременно то стул пустой, то с простыней.
— Выдумщики-озорники в Томске на пустой стул посадили человеческий скелет и освещение меняли постепенно, и всем казалось, что на их глазах человек превращается в скелет. Я заменил такой мрачный эффект загадочным исчезновением. Студенты были шутники, и петь любили озорные песни. Вот и мы решили заключить наш вечер исполнением хором современных студентов их былой задорной песни “Крам-бам-були”.
Занавес задернулся. На авансцене остался только молодежный хор.
И “Вечер чудес” закончился веселой песней:
“Крам-бам-були” — отцов наследство,
Питьё любимое у нас.
В нём утешительное средство,
Когда взгрустнётся нам подчас.
За то монахи в рай пошли,
Что пили все ”Крам-бам-були”!
Крам-бам-бим-бом-були!
Крам-бам-були!
Крам-бам-бим-бом-були!
Крам-бам-були!
Когда мне изменяет дева,
Не долго я о том грущу.
В порыве яростного гнева
Я пробку в потолок пушу.
А как прохвосты в рай прошли?
А пили все “Крам-бам-були”!
Крам-бам-бим-бом-були!
Крам-бам-були!
Крам-бам-бим-бом-були!
Крам-бам-були!
И тех, кто счёл себя изгоем
И не умел с людьми дружить,
Кто не хотел брать счастье с боем.
“Крам-бам-були” научит жить!
А как изгои в рай прошли?
А стали пить “Крам-бам-були”.
Крам-бам-бим-бом-були!
Крам-бам-були!
Крам-бам-бим-бом-були!
Крам-бам-були!
Когда наш бренный мир покинем,
Не станем мы о том тужить.
На свете том скорей прикинем,
“Крам-бам-були” с кем лучше пить!
И те студенты в рай пошли,
Кто с нами пил “Крам-бам-були”!
Крам-бам-бим-бом-були!
Крам-бам-були!
Крам-бам-бим-бом-бул!
Крам-бам-були!
Глава третья. Непреклонный
Он у ковра судил жестоко
И никогда не уступал.
Не знал ни отдыха, ни срока,
Незаменимым стражем стал. Александр Казанцев
— Как можно было допустить, чтобы разбойники вооружились! — возмущенно говорил во время первой Чеченской войны Александр Виктору, когда брат приехал к нему. — Преступно допустили по слабоумию или беспринципности нашего руководства. И теперь не видят выхода, кроме как бросать на смерть школьников и разрушать там наши русские города.
