— Ну, это бабушка еще надвое сказала. В эти “парадоксы времени”, о которых я слышал, мало кто верит, а понимают их еще меньше. Я поговорю в Звездном городке с нашими мудрецами. Впрочем, если сказать по правде, мне перед каждым испытательным или космическим полетом с родными прощаться “навечно” надо было бы.

Проводив гостя, Званцев вдруг почувствовал, как нечто непостижимо огромное накатывается на него. Левая рука заходила сама собой в “дрожащем параличе”, не подчиняясь его напрягшейся воле. Судорогой свело все тело. Неодолимо потянуло лечь на пол. Он только успел крикнуть:

— Таня! Нина! Худо… — и рухнул на ковер.

Испуганные жена и дочь, приехавшая с Урала погостить к отцу, вбежали в кабинет.

Таня тотчас достала из ящика стола “пожарные средства” — люминал и клофелин, передала Нине:

— Положи ему в рот. От эпилепсии и высокого давления.

Нина, склонясь к отцу, пыталась удержать ходившую ходуном его левую руку, приговаривая:

— Ничего, ничего… Сейчас пройдет…

А он уже ничего не слышал и не воспринимал.

Женщины попробовали переложить его на диван, но это оказалось им не под силу.

— Позову кого-нибудь на помощь и вызову “скорую”, — решила Таня.

Позвонила по 03. Ей показалось, что ее бесконечно долго расспрашивают кто и почему вызывает и кто такой потерпевший, и сколько ему лет. Повесив трубку, она высунулась из окна и закричала:

— Алеша, Алеша! Скорей на помощь!..

Алеша Аграновский, сын известного писателя и журналиста, молодой ученый, подъехал на машине пообедать у матери, жившей в этом же подъезде, не поднялся, а взлетел на второй этаж и вбежал в открытую дверь.

Через минуту Званцев общими усилиями был уложен на диван, но в сознание не приходил. На губах его выступила пена.

— Это все от перегрузки. Себя и меня не жалеет. Мало того, что неистово работает, стоя за пишущей машинкой. Принимает посетителей со всего света, — жаловалась Таня.

— Да вижу, — отозвалась Нина, — на чистой раме Лукьянцевской Галактики прибавилось автографов. Шаляпин, конечно, сын Федора Ивановича, художник из Нью-Йорка, космонавт Береговой и какой-то Томас из Австралии.

— Это Томашевский, уфолог. Итальянец Пинотти тоже уфолог. Больше 200 автографов. И каждый требовал умственного и нервного напряжения. Ну что же “скорая” не едет?

Но Званцев ничего не воспринимал и не пришел в себя, даже когда приехала скорая помощь и ему сделали укол противосудорожного средства и второй для снижения артериального давления.

— И давно это у него? — спросил доктор, пока фельдшер звонил по телефону, получая новое направление.

— После фронтовой контузии, — пояснила Таня. — Он инвалид Великой Отечественной. Писатель.

— Ну, ничего! Петр Первый, без контузии “падучей” страдал. Наполеон тоже ни разу в своих шестидесяти выигранных сражениях ранен не был, а в судорогах корчился, писатель же Флобер тем более. И все они после припадка брались за дело с удвоенной энергией. Положите ему грелку на место укола, чтобы магнезия рассосалась. Она болезненна.

Но Званцев ничего не чувствовал. Не ощущал ни боли, ни заботы любящих женщин, хлопотавших около него.

Ему показалось только, что к дивану подошел Береговой, бодрый, веселый.

— А я явился к вам для исцеления, — шутливо представился он, — и доложить, что командир звездолета Бережной к звездному рейсу готов. Прощаться “навечно” не будем, а скажем “До скорого свидания”.

— И вы уверены в таком возможном свидании?

— А как же! Я все, как положено, выяснил. Когда я у нас о “парадоксах времени” заикнулся, меня на смех подняли. “Ты что, Тимофеевич, — говорят, — тысячу лет прожить хочешь? Богу относительности поклоняешься? Вот и скажи, когда два звездолета разлетаются, каждый со световой скоростью, какая относительная скорость у них будет?” “Как какая? — отвечаю, — Двойная.” “И еще спроси советчика своего как объяснить по Эйнштейну такую нелепицу: “Когда мы тебя в звездный рейс провожаем, ты молодым вернешься, а нас, если застанешь, то дряхлыми стариками. А если по принципу относительности посчитать, что не ты от нас, а мы от тебя на космическом корабле “Земля” со световой скоростью улетаем, то в “Земном корабле” молодыми-то мы должны остаться, а дряхлым, вроде, ты со звездолета сойдешь. Как у крокодила — от хвоста до головы семь аршин, а от головы до хвоста двенадцать! Абсурд, не правда ли? А это в самом принципе относительности заложено. Вот и спроси — как так? Ответить нечего!”

— Нет, почему же? Если спросите, ответ найдется, — продолжая лежать, произнес Званцев, хотя вразумительного ответа в литературе не было.

— Раз вы Бережного в командиры звездолета произвели, то Береговому знать надо: брать ему барьер световой скорости или не брать? И что мне в Звездном сказать?

— Тайна нуля здесь зарыта. Сейчас вместе ее раскопаем.

— Тайна нуля? Это уже интересно. Но я, признаться, штурвалом лучше владею, чем высшей математикой.

— И не надо. Чтобы понять суть явления, достаточно самых элементарных знаний.

— Ну, если просто, давайте, — и Береговой, потирая руки, взял стул и сел рядом с диваном Званцева. — Где копать?

— Во всех случаях на Земле относительная скорость расходящихся тел равна лишь приблизительно сумме двух скоростей, потому что они ничтожны по сравнению со световой. Мне лежа писать неудобно, пожалуйста, возьмите со стола блокнот, ручку и запишите: относительная скорость двух движущихся тел всегда равна…

Береговой записал под диктовку формулу:

V — относительная скорость,

V₁, V₂ — скорости разлетающихся тел,

с — cкорость света.

— В земных условиях даже скорость звука меньше световой в миллион раз. В формуле их отношение в квадрате близко к нулю, и практически относительная скорость равна сумме двух скоростей. Но если они равны световой, то дробь становится равной единице, а знаменатель — 2, и относительная скорость звездолетов, разлетающихся со световой, разделенная на 2, будет равна не двум световым, как вы сказали, а только одной, в Природе предельной. Скорее света не полетишь.

— Так, — потер лоб Береговой, — значит это и есть ваша “тайна нуля”?

— Нет, будем копать дальше, чтобы отмести “Парадокс близнецов”, узнать кто из них состарится, когда один улетит, чем вас в Звездном поставили в тупик.

— Ну, тупик — это не для меня.

— И ведь можно с помощь вас, космонавтов: доказать или опровергнуть Эйнштейна.

— Так я вам докладывал как у нас его опровергают.

— Так это все на словах. Но всякая теория требует подтверждения на практике. Нужен опыт в космосе.

— Как же его провести, если кораблей со световой скоростью пока нет?

— Будут. Но ждать их нет необходимости. Двое американских ученых на свой страх и риск провели первый опыт. По теории относительности время с увеличением скорости замедляется вот по такой формуле. Пишите, Георгий Тимофеевич:

;

t — время на корабле; t₀ — время на Земле;

v — скорость корабля; с — скорость света.

— Американцы сели на реактивный самолет, — продолжал Званцев, — взяв с собой атомные часы, а другие, такие же, оставили на Земле. И облетели со своими часами Земной Шар.

— Молодцы, ребята! — одобрил Береговой. — Я бы с ними слетал.

— Если Эйнштейн прав, то их часы должны были хоть немножечко отстать. И они отстали. Правда, в пределах точности измерений.

— Так ведь Время вроде одинаково для всей Вселенной?

— Оказывается, не так, и это можно доказать. И не только формулой, которую вы записали, но и на орбитальной космической станции.

— Буду проситься в такой полет. И что там надо сделать?

— Повторить американский опыт в грандиозном масштабе. Ведь скорость корабля в десятки раз больше самолетной, а время полета — в сотни раз.

— Какой же это будет опыт? Не скажут, что больно сложно?

— В Космосе вокруг Земли годами летает орбитальная космическая станция. Один из членов ее экипажа, проведший на ней чуть ли ни год, как и вы, дважды Герой Советского Союза Севастьянов…