***
У меня есть друг Серёга. Учились вместе на Подготовительном Отделении Саратовского университета, на филологическом. В 90-е мы сошлись с Серёгой на музыке, но были абсолютно разные и тогда, да и сейчас тоже неодинаковые. Серега жил в районе, который примыкал к Городскому парку и водил дружбу с одним из бандитских бригадиров парковых. Это и был Роджерс. Редкостный отморозок – грабил, насиловал, убивал. Где была милиция? В демократичные 90-е у милиции дел хватало и без роджерсов.
Не смотря на брутальность, Роджерс сильно ревновал ко мне друга. Поводы были. Почти всё свободное время мы с Серёгой проводили вместе: писали и играли свою музыку, бегали по девчонкам и читали одни и те же книжки. Кроме того, Роджерсу не нравилось, что я заносчив, ношу очки и хайер ниже лопаток. И не пролетарий. Ещё нужны поводы для ненависти?
Как-то ночью в мою дверь позвонили. За дверью стоял Роджерс. За его спиной угрюмо молчали несколько быков из парковых.
– Я тебя убивать шел. Серёга отговорил. Сказал, что дружить со мной перестанет. Убивать не буду. Но хочу убить.
И Роджерс ушёл.
В моей крохотной однушке спали жена и 4-летняя дочь. За час я выкурил пачку.
Демократия в стране только начиналась.
***
И сейчас этот самый Роджерс стоял передо мной, а за его спиной стояли еще человек шесть гопников.
– Чего в сумке? – делано равнодушно поинтересовался Роджерс. И я показал ему щенка.
– Ух-ты, бля! Смешной. И уши висят, как у тебя патлы. Ну, ладно, топай дальше, патлатый.
Метров пятьдесят ещё я ждал, что меня вот-вот окликнут. Передумают и окликнут. Не окликнули.
***
Джим стал Джимом не потому, что «Дай Джим на счастье лапу мне». Своё имя мой пёс получил благодаря Рони Джеймсу Дио. Очень я тогда увлекался хард-роком. Я и сейчас им увлечён, но совсем не так, как тогда. Спроси меня сейчас, когда я последний раз слушал Дио и я не вспомню. А тогда и вспоминать было нечего, ответ был – всегда!
Неделю щенок скучал по маме и братьям-сёстрам и плакал. Не скулил, а именно плакал. Неделю я спал рядом с его подстилкой на кухне. Варил ему кашу из гречки на мясном бульоне и выводил гулять шесть раз в день, ради чего прогуливал лекции. Мы стали закадычными друзьями с Джимом.
Тем же летом я впервые вывез щенка на турбазу на Волге и уже на второй день Джим потерялся. Я обыскал весь остров. И когда отчаялся найти, случайно обнаружил щенка в нашей же палатке. Джим во сне завалился за матрас, сладко спал и не слышал, что его ищет вся турбаза.
Пёс обожал воду, поэтому на Волгу мы с ним ездили регулярно. Эта фотка сделана на турбазе «Три тополя». Правда, на путёвке название турбазы почему-то было написано по-английски: «Three popla
n
s». В нашей стране тогда все очень любили, чтобы по-американски было. Хотя бы название. И сейчас любят, но уже не так.
Так, вот, эта фотка сделана в августе 1991 года, в «Трёх тополях».
В тот же вечер Джим влез лапой в костёр. Уголёк застрял у него между пальцами, и я минут пять ловил своего пса по берегу. Поймал, вытащил уголёк, успокоил, лечил потом. Соскучиться с Джимом было нельзя.
Когда мы гуляли, и нам навстречу попадалась красивая девушка, Джим всегда останавливался, оборачивался и долго смотрел девушке вслед, словно оценивал. Кобель явно копировал своего хозяина.
Когда рядом с тобой по улице идёт такой жизнерадостный красавец, познакомиться с девчонками было парой пустяков.
– Это у него натуральный красный цвет?!
– Ага.
– Ой, я тоже такой хочу!
– Можешь погладить. Он не кусается.
***
2001-й год.
Джим поднял меня в четыре утра. Обычно гулять мы выходили в семь. Чертыхаясь, я оделся, и мы спустились во двор. В то утро мы выходили ещё трижды, и каждый раз Джим поднимался на пятый этаж всё медленней. Я злился – лифт в нашем доме на ночь отключали.
В семь утра, когда Джим без сил лёг на лестнице, не дойдя этаж до дверей квартиры, я наконец-то сообразил – Джим заболел. Серьёзно. Телефона у нас в квартире не было. Добежал до работы, вызвал знакомого ветеринара и вернулся.
Джим встретил меня у порога. Мёртвый.
Прикрыл за собой входную дверь, сел рядом на пол и завыл.
Похоронил Джима в саду бабушкиного дома под яблоней и запил. От водки становилось только хуже. Я стоял под душем, но продолжал чувствовать запах своего пса. Казалось я сам и есть мой пёс.
Утром четвёртого дня запоя я заставил себя поесть, вылил в раковину остатки спиртного, открыл настежь окна и убрался в квартире. Потом собрал в сумку самые необходимые вещи и уехал в Москву. Жить.
***
1990-й. Мастерю поводок для Джима.
В 90-е с деньгами у меня было очень тяжело. Поэтому, что мог, мастерил своими руками. Карабины для поводка, срезал с
дядьмишиного планшета. Таких карабинов ни у кого больше не было. И второго такого Джима тоже не было. И не будет.
УПК
Учебно-производственный комбинат. Была и такая форма обучения в СССР. Взрослые люди учили здесь сотни школьников на слесарей и токарей, продавцов промышленных и продовольственных товаров, на инженеров-радиомонтажников и на швей. Мы считали это игрой, весёлой понарошкой. А всё было всерьёз. Когда после сдачи экзамена на профпригодность, мне вручили удостоверение…
…это была не какая-то бумажка, а самый настоящий документ. И он давал мне, 17-летнему пацану, право работать по полученной в школе специальности на всей территории СССР.
Дело было в 1983-м году, в девятом классе.
А начинался мой УПК совсем не радужно.
***
– Дедушка – токарь шестого разряда, говоришь? – трудовик с сожалением смотрел на меня сверху вниз, – Не в дедушку, значит.
Ну, а как он должен был смотреть и что сказать, если за 10 минут я угробил три резца?
– Знаешь, как называется этот станок?
– Токарный?
– "ДиП" он называется. То есть, Догоним и Перегоним Америку. Но с твоими талантами это вряд ли.
Огромный токарный станок из 50-х годов и худенький прыщавый я, почти на тридцать лет станка моложе – у нас не было ни шанса на взаимопонимание.
