Дороги сошлись и тут же продолжились

Развилкой, не перекрестком.

Вот в кой-то веке в коитус клонит

Прикосновением легким, робким.

И тут же лежит жмурится, в монотонном стоне,

В качестве дополнения койки.

В считанные дни от счастья в нервы сорванные,

В рутины размеренный такт.

В друг друге заметили, что тела жаждут нового:

От любви до ревности один шаг.

Вдруг она в слезах. Её родителя забрал рак.

Держу её плечи, в бесчувствии пресен.

От любви до Henessy один шаг.

И этот шаг мы сделали вместе.

Вспоминаю, матери частенько уродами в сквирте брызжут -

Понимаю, большинство незамедлительно стоит повешать.

Но есть те, кого стоит расчленить еще при жизни -

От любви до экстази шагов, поверь, не меньше.

Рёв настиг

Слов не понимание,

То ревностью,

То припоминаниями

Тех, с которыми спал.

И тех, что спать еще могут.

Тот шумный вокзал

И правила эти.

Едва различал

Её тихий шёпот

И толком не знал,

Что должен ответить:

Бродил по комнате. Нашёл бритву.

Вслушался её слова, понял, что безумна,

Словно хлестала барбитураты литром,

Словно проглотила ретранслятор бессвязного шума.

С психу голову на лысо обрил,

Извилинам дабы не дать запекаться.

И тут из под её скул голосок заскулил:

"Нам видимо нужно расстаться".

Шаркнул в тихие зори

Маститый мастак,

Сгорбившись вдвое,

Втрое меньше стал.

В сотню раз тише,

Вовсе безмыслен.

Плинтуса ниже,

С привкусом кислым.

Знал, куда шагал.

Где был обласкан и сожран.

Так поступает шакал -

Уходя, прихватить побольше

***

На десять больше, чем три с половиной сотни градусов поворота до её глаз.

Вроде и здесь, однако невероятно далеко.

От трахеи поршней лавиной вредоносный паралитико-нервный газ.

И застегнутая молния невнятной души за расстёгнутым мятым воротником.

В тот день был трезв. В тот день был скован дрожью похмелья,

Кожа чесалась с обратной стороны, а в прямоугольнике головы со стороны торца.

Бритву вогнал между рёбер. Ещё. Ещё. Пока не пропало рук сопротивление.

Затем своими трясущимися стал отделять куски от её лица.

Выпачканный, у стены, обнявши, замечал, как темнеет, снова светает.

Высохшие пальцы с хрустом ломали корку запекшейся крови, осыпая её пылью.

Решил бежать. Одумался -- долго отмывал руки, лицо, одежду. Пока штормил слезами.

И вот час за часом шёл по дорогам, но травит ядом каждый вздох приторный запах мыла.

Внутри - тяжело, гораздо легче -вне.

Прочь с поля боя, праздничный марш в тыл...

Редок тот, кто в любви признавался человечине -

Человеку в любви признавался каждый.

Словно башня растет к солнцу путь,

Но мечты о свете превратили их рот в пасть...

В тот день, когда решили, что руку не протянуть -

Не тоже самое, что в пропасть толкать.

Наедаясь всласть, напиваясь в запой,

Меня ветром бредёт по неделям.

"У всего должна быть цена!", "Немедленно стой!".

Мной город рыдает в похмелье.

Безутешится любвеобильная человечина

В бесконечном беспамятстве у стойки в баре.

И вихрями рыл улица смерчится,