— Всем плевать, Саша, — прошептал он, наблюдая за тем, как сгорает робот, нарисованный коряво и неаккуратно, зато с любовью.

Такая она детская любовь: корявая, неуклюжая, но всегда уверенная в себе и искренняя. Но не получив ответа, она становится еще одной безликой ненавистью в этом мире, полном чужих и злых людей.

— С днем рождения. — Он провел пальцами по фотографии, единственном напоминании о семье, и сжег ее тоже. — Покойся с миром.

Алекс дополз до стены и осел, подпирая ее. Из него вышел весь воздух, шарик сдулся. Шарик устал так жить. На его глазах горели обрывки детства, целые главы его больной жизни, исчерканные детским почерком. Как же он устал… Устал приходить в этот дом и заново, круг за кругом, бежать этот марафон. Но свою боль не опередить, не побить ее рекорд, не прыгнуть выше ее. Остается только сжечь ее к чертовой матери, выкинуть пепел, развеять по миру. Вместе со своим сердцем.

Ему даже показалось, что где-то посередине грудной клетки кольнуло. Кольнуло больно. В последний раз.

— Вот и все, — пробормотал Алекс, таращась в оцепенении на кучку пепла.

Вот так, за минуту, вся жизнь может сгореть. Жизнь, которую мы храним в записях, фото, рисунках. Не даем этой боли уйти, не отпускаем ее, держим на привязи. Пусть будет рядом, так спокойнее. Но как же он устал держать этого бешеного пса на цепи. Нет больше воспоминаний, нет того дня рождения, нет матери, нет отца. Есть только он.

И Элина.

Есть Элина, и он не отпустит ее. Она будет с ним, он освободил для нее место. Указал на дверь всем своим черноглазым демонам, выгнал всех Церберов с кровавым ртом, только чтобы она была рядом.

— И тебе пора на помойку, — сказал Алекс, поднимая ящик комода. — А это что?

Ко дну прилипла фотография. Та женщина. Вика, кажется.

Пришлось сесть в кресло. Голова снова закружилась. Вика… Он помнил свой животный страх, когда сбил ее. Куда он несся в тот вечер, что так сильно волновало его, что ждало — он и сам не в курсе. Он просто заплатил здоровьем молодой девушки за отсутствие собственных мозгов.

— Золотой мальчик, — усмехнулся мужчина, смотря в глаза этой девушки, чувствуя, как боль впрыскивается в вены через иглу отчаяния. — Урод.

Ему было так страшно прийти к ней. Он так боялся посмотреть ей в глаза. Знал, что его гадкая сущность не выдержит прямого зрительного контакта с инвалидом. Он спихнул проблемы на отца и продолжил жить в своем гниющем мирке, затолкав Вику и ее неходячие ноги далеко в кладовку подсознания.

Это фото хранилось тут так долго, мучилось вместе с маленьким Сашей, пока взрослый Алекс чудил и уходил на дно все больше.

— Пора исправлять все ошибки. Не корректором замазывать, а решать примеры заново. — Алекс достал телефон и набрал отца. — Скажи адрес Вики.

— Какой Вики?

— Ты понял!

Записав ее адрес, он скинул звонок. Что ж, осталось самое «легкое» — все-таки посмотреть ей в глаза.

Путешествия на автобусах оказались куда более захватывающими, чем он представлял себе раньше. Вика жила не в самом лучшем районе Питера, и чтобы добраться до ее дома, ему пришлось поменять несколько трясущихся грязных автобусов, в том числе и маршруток, в которых только стоять и можно.

— Господи, наконец-то, — выдохнул мужчина, выходя на последней остановке.

Желудок стоял уже где-то у неба. Он склонился над ближайшими кустами, но ничего не произошло. Автобусы… Все прелести нищей жизни. Похоже, судьба приготовила ему целое минное поле из унижений, и на каждую установленную мину ему придется наступить.

Солнце исполняло свои сонеты всем прохожим, но над его головой завывала лишь «Лакримоза». Все эти водевильские интриги, в которых он напрочь запутался, затмили его разум. Вместо того чтобы хотя бы раз навестить девушку, чью жизнь он искалечил, он тратил свою, как мелкие купюры, налево и направо. Так жизнь и прошла мимо, даже не задержавшись ни на одной остановке.

Только бы не отступить сейчас, когда он так близок. Его дух, истерзанный и сломленный, все равно воспрял. Нет смысла отступать. Позади только прошлое. А оно так и ждет момента, когда ты приползешь с раскаянием в глазах униженно просить о новых муках.

Алекс нашел нужный подъезд, проскользнул мимо домофона, представившись почтальоном какой-то бабушке из соседней квартиры, и поднялся на третий этаж. Ступеньки рассыпались в песок, когда миновала следующая и следующая, словно отрезая путь назад. Как же она спускается с третьего этажа в пятиэтажном доме без лифта?

У двери он простоял еще пять минут. Руки онемели. Вспотели до того, что перестали слушаться его. Еще можно уйти… Эта мысль не могла быть продолжена, так как именно в этот момент отворилась дверь.

— Викуль, я скоро.

Мужчина врезался прямо в Алекса.

— Ты кто? — Он недоверчиво посмотрел на незваного гостя. — Квартирой ошибся?

— Нет. Я… я к Вике.

Горло пересохло. Каждый сгусток слюны казался клубком намагниченных иголок.

— К Вике? Вик, ты ждешь кого-то?

— Ром, ты издеваешься? Я никого больше не жду.

Ее голос, точно жалобный, умирающий февральский ветерок солнечным мартом, донесся до его слуха. Больше никого не ждет…

— Как вас зовут?

— Александр. Позвольте пройти, она все поймет.

— Ну проходи…

Хозяин квартиры прошел за Алексом вглубь квартиры, сбитый с толку. Инвалидность Вики поставила крест на ее социальной жизни, и гости в их квартире обычно имели лица родителей.

— Добрый день, — Алекс запнулся, увидев то, что так страшило его. Красавица Вика и уродливое инвалидное кресло. — Я… Боже мой…

— Парень, с тобой все хорошо? Ты чего пришел-то? — Молодой человек Вики начал выходить из себя. — Нарик, что ли? — Он схватил Алекса и припечатал к стене. — Наркоша, я тебя спрашиваю?! Видел я вас тут недавно, ищете дозу по квартирам.

— Рома, отпусти его. По нему же видно, что не наркоша. — Вика улыбнулась, и ее улыбка всадила последнюю пулю в сердце Алекса.

Роман отпустил Алекса, и тот сразу же упал на колени перед девушкой. На его глаза навернулись слезы. Усталость крошила вены, хотелось орать, реветь, биться головой о все эти стены. Не было больше сил держать все это в себе.

— Прости меня, прости, — бормотал он, сжимая ее худенькие колени.

До чего он довел эту молодую, когда-то искрящуюся жизнью девчонку. Она потухла, высохла, кости торчали неестественно сильно. Ее каштановая копна волос была теперь короче и поредела. Ведь крутиться у зеркала с масками для волос и утюжками больше не было возможности…

— Точно придурок какой-то. И без тебя живется туго, — рявкнул Роман и собрался вытолкать этого залетного идиота в дверь.

— Я Александр Янг, — твердо произнес Алекс и поднял взгляд на Вику.

Ее глаза расширились от ужаса, делая лицо еще больше похожим на скелет, и она вскрикнула, отталкивая его.

Глава двадцать пятая

Человек стоит столько, во сколько он сам себя ценит.

Франсуа Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль»

— Ты… Неужели…

Вика побледнела. Она знала имя своего палача. Его имя часто сопровождало ее в кошмарах. Но она никогда не видела его лица. У боли была просто черная маска без прорезей на все лицо, теперь появились глаза убийцы.

— Позволь поговорить с тобой, Вика, пожалуйста, — просил Алекс, пока она плакала.

— Постой-ка… — Роман задумался. — Янг? Фамилия у мужика, который прикрывает задницу своего сынка и деньги тебе перечисляет за аварию, такая же.

— Это я, я тот сынок.

— Ах ты мразь. Давно я мечтаю с тобой расквитаться!

Он оттащил Алекса за ворот от Вики и начал бить. Из-за него почти каждую ночь они живут в кошмаре потому, что она подскакивает с криками и слезами снова и снова, когда спортивная машина переезжает ее ноги. Из-за него Вика живет в психологической тюрьме, хотя так молода. Он сократил ее жизнь до стены и стены этой квартиры.