У нее кончилось дыхание, когда последнее слово спрыгнуло с трамплина в бассейн с акулами. Столько силы у нее никогда не было. Если он плевал в нее, она подставляла правую щеку, но не плевала в ответ. Пришло время научиться стоять за себя.

— Грамотно построенный имидж. Рукоплещу, — не унималась Римма, пока он еще не пришел в себя и не взял в руки топор.

В дверь постучали и заглянули друзья во главе с Алексом. Дмитрий неподвижно стоял в центре комнаты и испускал взглядом радиацию. На него злобно пялилась Римма, уперев руки в бока. Застывшая кинолента ожила, когда Туманов подхватил сумку и двинулся к двери.

— Мы не закончили, — его слова пулями пронзили ее тело.

— Я закончила, — улыбнулась Римма и, подтолкнув его к выходу, закрыла дверь.

Великолепное чувство победы. Несущее горечь осознания его реванша, когда она не сможет быть сильнее.

Но хоть раз. Пусть даже он будет единственным. Довольная, Римма подкинула дров в камин, и уселась в кресло. Огонь принял форму чувственного вальса, и она закрыла глаза.

***

Чем примитивнее человек, тем более высокого он о себе мнения.

Э. М. Ремарк «Возлюби ближнего своего»

Алый шелк нежными вспышками страсти разрезал сырой полумрак московских улиц. Никогда еще эти улицы, просыпанные камешками по земле, не были так чарующе красивы, не завораживали своими прозрачными глазами, а после дождя никогда еще так легко не дышалось.

Запретная страсть. Наперекор всем устоям и вопреки собственной совести. Духота тут же нахлынула обратно в подворотни и щелки, залезла в каждую дыру и выбоину на дороге, сметая свежесть дождя тонкой ручкой.

— Тебе понравился мюзикл? — мужской голос тихим эхом ступил в безмолвный танец.

Элина молчала. Честный ответ казался ей предательством мужа, но тот факт, что она кружилась по уже почти ночной улочке за руку с чужим мужчиной, делал явным обстоятельство ее измены. Она следила за тем, как платье воздушным потоком следует за ней по пятам, и видела в его темно-красном окрасе кровь, что сочилась из спины Миши. После удара ее ножа.

— Да. А вот это мне уже не так нравится, — вздохнула она, и ее ладонь выскользнула из ладони Димы.

— Почему же? Искусство — это прекрасно! Ты сама сегодня, как лучшая постановка пьесы о женщине.

Румянец бутоном розы робко пробился на щеках Элины, невзирая на количество макияжа. Он говорил так сладко и так верно давил на все эрогенные точки ее души, словно был мастером со стажем. Но ей не хотелось так думать, даже допускать мысль о том, что сладостные речи этого мужчины оборвали лепестки не с одного цветка. Что если у него хранятся целые засохшие букеты таких как она?

Она чувствовала себя героиней романтического французского спектакля, итальянской драмы… Скинуть бы лодочки и пошлепать босиком по теплому влажному асфальту! А потом напороться на шипящие угли, когда дойдет до дома.

— Лина, — Дмитрий развернул ее к себе, опаляя кожу плеч касаниями, — мы ничего предосудительного не делаем. Ни единого движения или даже разговора. Ты ведь можешь завести себе друга?

Девушка неуверенно кивнула. Дружба между мужчиной и женщиной всегда казалась ей ускользающим солнечным зайчиком. С ней либо спали, либо ее терпели. Первое было правдой в ее жизни, пока еще не наступил тот роковой день. Второе стало данностью после замужества.

— Да, я могу, — больше убеждала себя она. — Между нами нет ничего серьезного.

— И быть не может.

Обманчивое успокоение, словно лед, приложенный к ожогу, утешил Элину. Временное успокоение, а ожог-то пылает. Миша до того загнал ее в клетку, выдрессировал своим безразличием, что она стала думать, будто обязана ему хотя бы за то, что он чувствует это самое безразличие. Когда женщина не нужна мужчине, она готова благодарить его даже за безразличие — тоже чувства.

Дмитрий взял ее за руку, заклеивая изолентой рот писклявому голосу, говорившему, что ему нравится держать ее за руку. И гулять по влажным, машущим носовым платком уходящей весне улицам Москвы. Такие простые радости, а в душе ощущение пустоты, будто не было в его жизни пахнущего цветами дождя, щекочущего пятки даже через обувь влажного асфальта и женской ладошки в руке, которая бы приносила столько умиротворения. Не было в его жизни ничего настоящего.

— Между нами ничего серьезного, — снова повторила Элина, — но все кажется серьезным до жути.

— Тебе кажется, — усмехнулся мужчина. — Не переживай.

На миг его уколола совесть, давно взявшая пожизненный отпуск, когда он еще был в утробе матери. Элина явно себя накручивала, как перед походом к врачу: «Это будет не больно, совсем нет, ну если только чуть-чуть…. Нет, я умру от боли!» И она точно знала, что верный ответ где-то в конце цепочки. А он говорил ей, ничего не подозревающей, попавшейся на крючок рыбке, правду. Ничего серьезного.

— Зайдем в кафе? — невинный вопрос вытянул его из болота мыслей.

— Ага. Самое то выпить холодного сока.

Может быть, удастся затащить ее в постель. Опять же, он не мог применить к ней стандартную схему. Рыбка была диковинной. Возможно, они сходят еще на парочку свиданий. Но он уже знал, что случится наверняка: рано или поздно он оставит ее на далекой затертой странице этого альбома забытых фотографий памяти.

— На работе в последние дни кавардак творится. — Элина что-то говорит, но он не может сконцентрироваться на ее словах. — Моя напарница разбила коробку с дорогим лекарством. Это такие огромные деньги! — Перед глазами стояли розы и это слово «Достоевский». Какое же отношение имеет к нему фамилия великого классика? И почему это должно его вообще волновать? Память копошилась своими грязными руками в его нейронных соединениях, однако никак не получалось вытянуть эту ниточку. — Господи, она никогда не…

— Я не хочу, чтобы не было никогда, — выпалил Дмитрий, которого уже укачало от каруселей мыслей.

— Ты о чем? О Тамарке? Надеюсь, найдет деньги…

Какого-то неведомого черта жизнь привела его сюда, в это кафе, к этой женщине, от которой исходят флюиды горечи, хотя она была невероятно мила и притягательна своей собственной привлекательностью. Жизненные пути сходятся и расходятся по не известному никому расписанию, может, стоит иногда не задаваться вопросом "Почему?", а просто брать от жизни все, что ты сможешь унести?

Элина снова открыла рот, собираясь рассказать очередную больничную байку, чтобы заполнить неловкую паузу его молчания. Губы мужчины накрыли ее в пугающем даже его самого поцелуе. Девушка громко вдохнула, сжимая руки в кулаки от неожиданности и желания сопротивляться. Но ее сопротивления хватило лишь на то, чтобы углубить поцелуй.

— Ты… — светлая прядь упала на ее пылающее стыдом лицо, — ты… Невозможно…

Грудная клетка Элины вздымалась и опускалась. Ее душили слезы обиды и не оттого, что она позволила чужому мужчине поцеловать себя, а потому, что хотела позволять и впредь.

— Господи… боже мой… Это конец.

— Почему не начало? — осторожно спросил Дмитрий, ощущая карамельный запах ее помады на своих губах. Он, по всей видимости, извращенец, но впервые запах женской помады после поцелуя не захотелось стереть с губ. — Почему все хорошее, что с тобой случается, ты считаешь концом?

Девушка закрыла лицо руками, мечтая стать чашкой с остатками кофе в руках официантки, чтобы ее вымыли сейчас с гелем и очистили от дурных мыслей. Или… повторить это снова. Порой грехи приводят не в ад, а как раз-таки в рай.

— Как же мой муж? Вдруг кто-то видел нас? — со страхом спросила Элина и даже побоялась оглянуться.

И зачем он это сделал? А почему бы и нет? Захотел поцеловать и поцеловал. Со своим мужем пусть сама разбирается.

— Никого тут нет, — ответил он, и ей померещилось колебание в его голосе.

Паранойя. Отлепив руки от лица, мужественно встречаясь со взглядом Димы, в котором не было и толики волнения от поцелуя с замужней женщиной, будто адюльтер был для него в порядке вещей, она задержала взгляд на свежем маникюре. Роковое ало-черное омбре. Пальцы коснулись упругих локонов. Эластичные блестящие волосы в красивой укладке. Слегка коснулась языком нижней губы изнутри. Поцелуй, каких у нее не было никогда в жизни. Миша сам толкнул ее в объятия другого человека.