Следующий день отличался лишь тем, что при выходе из дома муж прихватил собранный чемодан и, подкинув меня до работы, уехал в аэропорт. Он чмокнул меня в щеку, но я по его глазам видела, что он был не со мной. Да и я-то сама уже мысленно посадила его в самолет и помахала ручкой. День был жутко суматошный. Складывалось такое впечатление, что пятница – это какой-то конец света, и понедельник, чтобы все доделать, уже никогда не наступит, поэтому все пытаются втиснуть в один короткий день столько всего.

Выползая с работы, чувствовала жуткую усталость. Даже подумала набрать Ольгу и перенести нашу встречу, но она как будто почувствовала и позвонила сама.

– Лизок, у нас все в силе? Только не вздумай откорячиться! – грозно понизила она голос. – Я тебя тут уже жду!

Я вздохнула и попыталась сориентироваться, как сейчас лучше добраться в район города, где не была столько лет. Наконец сообразила, купила пару бутылок вина и всего по мелочи и села в автобус. Уже на подъезде к нужной остановке сердце начало подпрыгивать и сбиваться. Как так вышло, что за все эти годы мне как-то не пришлось даже побывать в этом районе города?

Все вокруг изменилось до неузнаваемости. На месте стадиона – торговый центр. Сквер из заросшего места наших детских приключений превратился в зализанный и кастрированный, типа, уголок зелени с идеально ровными дорожками и вычурными фонарями. Моего детского сада тоже не было – теперь там красовалось отделение банка. И только войдя в наш старый двор между четырьмя двухэтажками, я словно окунулась с головой в прошлое. Все та же раздолбанная беседка, только выкрашена в другой цвет. Проволоки с бельем, подпертые палками. Длинный деревянный стол с лавочками – «штаб-квартира» всех наших окрестных бабулек. Палисадник три на четыре прямо под окнами моей бывшей комнаты по-прежнему был огорожен крашеными спинками от железных кроватей. Песочница с детьми и бдящими мамашами. И даже старая урна у столба все та же, эксклюзивная. Блин, ее еще мой дед делал. Офигеть! Я словно назад во времени вернулась, и от этого хотелось раскинуть руки и закрутиться, крича от глупой радости прямо в небо! На лавочке, как всегда, стройный ряд «стражей Вселенной». Бабульки щурились на меня, пытаясь своим рентгеновским суперзрением просветить, чисты ли помыслы у незнакомки, вторгшейся на их территорию. Ты не пройдешь! Ага, говорю же, все как раньше!

– Лизка? Ромашина? Ты, что ль? – дрожащий голосок, смутно знакомый.

Всмотрелась повнимательней. Ох, блин, время жестоко!

– Да, тетя Катя, это я, – неуверенно, почти как в детстве, ответила я.

Да уж, от той бой-бабы, что с пеной у рта вечно отстаивала свое мнение на этих самых лавочках много лет назад, осталась, наверное, треть. Полная жизни пожилая женщина превратилась в сухонькую старушку со слезящимися глазами и дрожащими тонкими руками в пигментных пятнах.

– Ты каким ветром в наши края? – широко улыбнулась женщина, ослепляя меня вспышкой желтого металла во рту, и пояснила другим, не менее юным соседкам: – Это Лизка Ромашина, дочка Миши Ромашина, ну, помнишь, роскошный такой был мужчина. А она все шкодила, с мальчишками только и искали, где бы че сотворить. Ох, Лизка, Лизка, не было на тебя тогда управы. А сейчас, погляди ж ты, какая дама стала. Только че така тощая-то? Все по моде? Одни сиськи торчат, прости господи.

Я и правда смутилась, ощутив себя натуральной шваброй под прицелом толстых стекол их очков.

– Лизка, – завопила с балкона Ольга, – ты чего там с этими кошелками старыми застряла? Они ж тебе счас весь мозг вынесут и кости переберут! Давай, поднимайся.

Вошла в подъезд, слыша вслед ворчливое бормотание: «Вот посмотрите на эту Ольку! Кака нахалка! Выро-о-о-осла!» Все те же щелястые полы, выкрашенные рыже-коричневой краской, и запах кошачьей мочи. Интересно, а когда я сама стану такой же, как тетя Катя, тут все будет по-прежнему? Просто петля времени бесконечная какая-то. Поднялась по скрипучей лестнице. Вот, правда, увидела одно отличие: двери у всех стали цивильные, железные, прям как в сейфах. А я помнила этот подъезд еще с простыми, деревянными, и те, впрочем, почти никогда не закрывались.

– Ли-и-и-зка-а-а! Ну наконец-то! – взревела Ольга, оглушая меня, и обняла, втаскивая в прихожую.

Какое-то время мы стояли, изучая друг друга, так сказать, «вживую». Замялись обе, подбирая слова после первого искреннего всплеска эмоций. Фото на страницах – это одно, а тут совсем ведь другое. Ольга всегда была полненькой. И сейчас передо мной стояла смуглая пышечка, с живыми карими глазами и кучерявыми темными волосами, облаком обрамлявшими ее красивое личико с идеально ровной оливковой потрясающе бархатистой кожей. М-дя-а-а, я бы за такую кожу убила, наверное!

– Ох, Лизка! Вот не зря ведь все мальчишки за тобой хороводом вечно ходили! – не выдержав первой, с восхищением проговорила она, и я реально смутилась. – Ты и раньше, в детстве, красивая была, а теперь вообще! Пошли!

Ольга потянула меня в комнату, где уже стоял накрытый стол, как на целую гулянку.

– Я вино принесла, – пробормотала я, оглядывая все вокруг.

Если снаружи дом и двор все тот же, то тут, в Олиной квартире, несомненно, чувствовалось, что мы не в прошлом. Хороший евроремонт, перепланировка, дорогая мебель и аппаратура. Явно чисто женская квартира. Все кругом выглядело очень ухожено и уютно, было наполнено акцентами, подчеркивающими, однако, что хозяйка – одиночка.

Мы, все же обнявшись покрепче по поводу встречи, уселись за стол. Сначала разговор не шел дальше обычных вопросов. Где училась, когда вышла замуж и т.д. Но постепенно вино и старые воспоминания развязали нам языки, и мы начали перебирать всех бывших соседей и знакомых. Кто-то умер, кто-то переехал, кто-то спился, кто-то поднялся или подался в секту… Дошел разговор и до моей «любви».

– Кольку Соринова ты же помнишь? – взмахнула необычайно подвижными руками Ольга, и я кивнула. – Ну, еще бы, вы ж не разлей вода были! Ты, он и братец его младший, пришей-пристебайло к вам. Так сидит он.

Секунда ушла на переваривание слова «сидит».

– Кто, брат? – Я смутно начала припоминать белобрысого мальчишку, что таскался за нами повсюду.

– Да нет же, глупая, – всплеснула руками Ольга. – Колька сидит. Он же в лихие девяностые в бандюки подался. Вот и добандюковался. Посадили. За убийство.

Кусок застрял в горле, и я закашлялась.

– Да ну, на хрен! – сдавлено просипела в недоумении. – Кольку и за убийство? Да он же и мухи не обидит! Это же все понты его дешевые!

– Ох, дура ты, Лизка, – поджала губы прежняя соседка. – Время, знаешь, как всех меняет? Ты его пацаном зеленым помнишь, а я его волком прожженным уже знаю. Другим он человеком совсем стал. Жестоким и безжалостным. А вот брат у него – совсем другое дело.

Закатив глаза, она самым глупым образом чисто по-бабьи вздохнула.

– Ромка? – нахмурившись, припомнила я.

– Не Ромка тебе! – почти грозно ткнула в меня пальцем Ольга. – А Роман Григорьевич Соринов! Крупный бизнесмен, мачо и красавец такой, что у меня аж пальцы на ногах заворачиваются, как его вижу.

Я с трудом воскресила в памяти синеглазое нечто, вечно чумазое и встрепанное, едва догоняющее меня по росту и всегда крутившееся где-то рядом с Колькой и мной, и попыталась его как-то сопоставить с этим закатыванием глаз и томными вздохами. Что-то не особо получалось.

– Ромка – мачо? – насмешливо хмыкнула я. – Этот мелкий…

– Да ты сама теперь рядом с ним мелкая! А вообще-то, он нас на год старше. Просто в детстве медленно рос, да и ты сама долговязая всегда была. Увидев его сейчас, ты не улыбалась бы! Знаешь, какой мужик вырос? Умереть – не встать. Плечи – во! – Ольга раскинула руки, чем сразу стала мне напоминать рыбаков из анекдотов, демонстрирующих вымышленный улов. – Бедра узкие, грудь… м-м-м – да слов нет, одни слюни. Я его как-то утром на балконе без майки увидела и, блин, навечно культурно-эротический шок получила. Вот как такие вообще на белый свет родятся и, главное, почему в таких ограниченных количествах? Эх, жаль, я не в его вкусе, я бы с ним зажгла так, что потом тушить три пожарки вызвали бы… – мечтательно закатила глаза Ольга, завершая проникновенную речь.