Им не стареть. Лишь мы считаем годы,

А время больше не коснется их.

В закатный час, в рассветный миг природы

Мы будем мертвых помнить, как живых.

Лоуренс Биньон, «Павшим»

Самолет пролетел над Хэнбери-стрит, над домом из красного кирпича с синей дверью и серебряным дверным молоточком. Сквозь стены проник низкий, рокочущий шум. Из-за неожиданного звука один мужчина впервые за час оторвался от газеты, другой нахмурился и сделал радиоприемник погромче.

— Это бомбардировщик Армстронг Уитворт Уитли, — пробормотал Майкрофт, возвращаясь к чтению.

— Это точно бомбардировщик, — ответил Грегори, отключая приемник и ложась на спину на красный ковер. — Но не уверен, что это был именно Армстронг Уитворт.

— Сейчас за ним последуют и другие, — сообщил ему Майкрофт. — Подожди секунд пятьдесят.

Грегори нахмурился и встал, поправляя галстук, а затем направился к окну. Он приоткрыл его еще немного и высунулся посмотреть на безоблачное голубое небо.

Он слушал, как часы на руке отмеряют секунды. Почти как по команде над домом пролетел еще один самолет, выше, чем первый. Тише.

— Армстронг Уитворт, — признал свое поражение Грегори, изучив машину, и закрыл окно. — Так значит, полагаю, я проиграл и должен заварить чай.

Майкрофт глянул на него с торжествующей улыбкой.

— Если не возражаешь.

Грегори прислонился к подоконнику, продолжая выглядывать в окно на улицу.

— На этой неделе было очень шумно, — заметил он. — Они к чему-то готовятся?

— Я не в праве говорить об этом.

— Значит, да, — сказал Грегори с полуулыбкой. — Хорошо. Я устал ждать неизвестно чего. Уверен, что, если мы одержим победу в небе, тогда все встанет на свои места.

— Твой оптимизм неуместен, — сказал ему Майкрофт, переворачивая страницу газеты.

Грегори закатил глаза.

— По крайней мере, у меня есть оптимизм.

Майкрофт опустил газету, посмотрев поверх нее на своего партнера.

— Включи радио, — попросил он. — По Би-би-си сегодня днем должны повторять отрывки из речи мистера Черчилля.

Грегори кивнул и снова встал на колени перед приемником. Он покрутил ручки, подождав, пока не стихли помехи и ясный голос диктора Британской радиовещательной корпорации не начал говорить.

— Эту речь он произнес сегодня перед Парламентом, — сказал диктор.

Последовало несколько секунд тишины, а потом раздался голос мистера Черчилля, громкий и чистый:

— То, что генерал Вейган называл битвой за Францию, окончено, — говорил он. — Со дня на день начнется битва за Англию. От исхода этого сражения зависит судьба христианской цивилизации. От этого зависит наша собственная британская жизнь и длительная непрерывность наших учреждений и нашей Империи.

Если мы потерпим поражение, весь мир, включая Соединенные Штаты, включая все, что мы знаем и любим, погрузится в бездну нового Темного века, который лучи извращенной науки сделают более губительным и, возможно, более длительным. Поэтому соберемся с духом для выполнения нашего долга и будем держаться так, что если Британская империя и Британское Содружество просуществуют тысячу лет, то и тогда, через тысячу лет, люди скажут: «Это был их звездный час» [1].

— Это был их звездный час? — повторил Майкрофт, хмурясь. — Уж у него должно быть достаточно ума, чтобы не говорить о войне с легкостью. Он совершал экскурсии в «ничейные земли», так же, как и слишком много других людей.

Грегори поднял голову и посмотрел на Майкрофта. Тот редко говорил о своей службе офицером во время Великой войны [2]. И, в самом деле, он едва ли об этом вообще упоминал.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Грегори.

— В войне нет «звездного часа», — ответил Майкрофт, закрывая газету. — Он видел все. Уж у него должно быть достаточно ума, чтобы не говорить подобные вещи.

Грегори встал и собрал чашки и блюдца.

— Это значит, что мы будем помнить и отмечать это время, — сказал он. — Это значит, мы признаем их вклад.

— Если победим.

— Когда победим, — поправил его Грегори с улыбкой. Он отнес чашки и блюдца на кухню и принялся кипятить воду.

Грегори снова взглянул на потолок, когда над домом пролетел еще один самолет. Он вернулся в гостиную и тихо сказал:

— Бомбардировщик Хендли Пейдж Пемпден.

Майкрофт одарил его полуулыбкой.

— Да, — сказал он. — Ты делаешь успехи.

— Возможно, на следующей неделе все время заваривать чай будешь ты.

— Это маловероятно, — ответил Майкрофт, глаза его искрились весельем. — Однако приятно видеть, что твой оптимизм простирается во все сферы жизни.

Грегори рассмеялся, прошел за кресло Майкрофта и легко коснулся его плеч кончиками пальцев. Он погладил ткань жилета, а потом принялся потирать плечи Майкрофта сквозь ткань, улыбаясь тому, как его партнер на глазах стал расслабляться.

— Не так уж много в моей жизни поводов для жалоб, — сказал Грегори. — Все, кто мне дорог, в безопасности. Мы с тобой вместе. Я не позволю этой войне разделить нас, как было двадцать лет назад.

— Ты был знаком со мной всего восемь месяцев, прежде чем я отправился на фронт, — напомнил ему Майкрофт.

— Я писал тебе каждую неделю, — сказал Грегори.

— Я никогда не получал твоих писем.

— Я никогда их не отправлял.

Майкрофт развернулся в кресле и изучающе посмотрел на Грегори. Они уже не раз говорили об этом, часто — в темноте своей спальни. Тысячи ночей, полных ожидания конца той мучительной войны, полных надежды снова отыскать друг друга, надежды, которую они никогда не теряли.

Когда Грегори склонился, чтобы поцеловать Майкрофта, он сделал это с нежностью, накопившейся за более чем двадцать лет, с любовью и привязанностью и немного с ощущением тихого счастья под рокочущий шум пролетавших над головой самолетов.

— Вода вскипела, — пробормотал Майкрофт, когда чайник принялся свистеть.

— Вечно ты нарушаешь минуты затишья, — сказал Грегори и, тем не менее, улыбнулся.

— Это вода, достигнув точки кипения, нарушила затишье, — сказал Майкрофт, возвращаясь к газете. — Лучше чай, чем самолеты.

Грегори вздохнул, прислушиваясь к реву над головой.

***

Грегори всегда волновался, когда Майкрофт был в Уайтхолле. По его мнению, любое место неподалеку от Парламента было обречено на бомбардировки. Грегори сидел и ждал его каждую ночь, хотя Майкрофт часто возвращался лишь под утро.

Грегори служил в полиции большого Лондона с тех самых пор, как вернулся с Великой войны. Он воевал в Северной Африке. Майкрофт воевал в Европе.

Число полицейских заметно уменьшилось с начала второй войны. В обязанности Грегори входила подготовка множества добровольцев, поскольку и он, и Майкрофт были уже совсем не так молоды, чтобы мобилизоваться на этот раз.

Грегори держал зонт над женщиной с ребенком, показывая им жестом спускаться вниз по лестнице на платформу метрополитена, чтобы укрыться от бомбежки.

Он стоял у входа, внимательно следя за тем, чтобы не появились торговцы с черного рынка. Вслушивался в гудение самолетов. Слышал взрывы. Вздрагивал при каждом грохоте.

— Ночь сегодня бурная, — сказал детектив-инспектор Диммок, пожимая плечами. — Столько самолетов за одну ночь мне слышать еще не приходилось.

— Да, стало хуже, — согласился Грегори. — Ваша семья в безопасности?

— Мы построили в саду убежище Андерсона [3]. Сегодня они должны быть там, но детей на следующей неделе эвакуируют из города. У вас есть дети?

— Нет, я не женат, — сказал Грегори и вздрогнул: над ними снова пролетели самолеты.

— Как вы думаете, мы победим? — спросил Диммок.

— Да. Думаю, да. Но может статься, я слишком оптимистичен.

— Уж лучше быть слишком оптимистичным, чем слишком напуганным, чтобы хоть что-то сделать. Это великая страна. Мы должны встать плечом к плечу и защитить ее.

— Да, — согласился Грегори, — да, должны.

Они стояли у входа, пока солнце не начало подниматься. Грегори поехал домой на велосипеде, молча поблагодарил — кого он и сам не знал — за то, что их дом все еще стоял, и открыл дверь ключом. Майкрофт как раз одевался, повязывал галстук и прицеплял карманные часы.