Он кивнул на мониторы, в каждом из которых что-то происходило — десятки и сотни фильмов, сюжетов, клипов, молниеносная смена операторских планов, дрожанье очертаний и диафрагм, вращение гримас и жестов.
— Вы Варцабыч? — умудрился догадаться Пепа.
— В частности, да. У меня слишком много имен, чтобы я успел тут огласить полный перечень. Да и зачем они вам? Надеюсь, немного попустило? Как, в общем, дышится?
Артур Пепа и вправду чувствовал непередаваемое облегчение, оставив всю свою тахикардию где-то там, в брошенной на пожелтевших газетных пачках телесной оболочке.
— Я должен выразить свое восхищение вашей супругой — гражданкой Вороныч, — продолжал хозяин. — Она попросила заступиться за вас — и я не могу ей отказать.
— О чем вы говорите? — возжелал ясности Пепа.
— О телефонной мобильной связи, — мерцающий хозяин снова кивнул в сторону мониторов, откуда клоунско-демонические голоса вмиг заверещали, как на заказ: «Спiлкуйся Вiлно — Живи Мобiльно!»[110] А потом, изо всех мониторов разом, один другого перекривляя: «Спiлкуйся Вумно — Живи Бездумно! Спiлкуйся Гiдно — Живи Фригiдно! Спiлкуйся Стильно — Живи Дебiльно! Спiлкуйся Чемно — Живи Нiкчемно!»[111], после чего вся эта мониторская кодла зашлась гадким хохотом и хохотала до тех пор, пока хозяин не взмахнул своим насыщенно-желтым лучом.
— К счастью, она имела при себе эту игрушку. Собственно, даже не свою, а бедного Карла-Йозефа. Возможно, надеялась, что он начнет звонить на свой собственный номер? Хотя в этих наших горах никогда и никуда не дозвонишься — это правда! Но с того света — отчего бы и нет? Как бы там ни было — хорошо, что она догадалась взять эту штуку с собой, а еще лучше — что сумела вызвать в памяти мой — я имею в виду Варцабыча Ылька Ыльковича — телефонный номер.
— Все это жуткая чушь, — фыркнул Пепа.
— Я бы так не сказал, — слегка обиженно возразил хозяин. — Когда так называемые правоохранители отвезли ее к себе на дознание, чтобы поскорее, как они это называют, расколоть по делу неудобного австрийского трупа, она еще ничего не знала об убийстве, как, собственно, и вы. Но она знала, что должна вас спасать — вас ударили автоматом в грудь, как последнего бандита, вы упали на снег — вот и все, что она видела, потом ее отвезли на так называемую дачу — бывшая психушка для женщин — где держали в закрытой холодной камере, и тут у нее нашлось время, чтобы как раз кстати вспомнить обо мне, она добрый час промучилась, вспоминая мой номер, а потом ее осенило, что Карл-Йозеф должен был этот номер сохранить в телефонной памяти, и он действительно сохранил — вот только не на W и не на V, а на B — как будто я Бартсабытш какой-нибудь… Да что там говорить — рассеянный крайне был человек этот Цумбруннен Карл-Йозеф!.. Хорошо еще, что он когда-то переписал ей свой личный телефонный код — вы ведь понимаете, отношения были достаточно интимными…
Мажорный комсюк незаметно превращался в увлеченную собственными скороговорками и домыслами старосветскую даму-сплетницу.
— Она вам позвонила — и? — напомнил о нити истории Пепа, вытаскивая впереди сплетницы более привычного комсюка.
— И сказала так…
Далее последовал телефонный гудок, и оно заговорило Роминым телефонным голосом:
«Пан Варцабыч, я вас не знаю, и вы не знаете меня, но они схватили меня и моего мужа, все-таки мы ваши гости тут, неужели вы ничего не сделаете для нас, может, они вас послушают, все только и говорят о вас и вашем всемогуществе, они его бьют, они его убьют…»
— И так она это приговаривала своим женским трепетным голосом, — продолжило оно, выключив телефонную Рому, — и больше всего о моем всемогуществе, пока я не сказал: «Хорошо, как-нибудь поспоспешествую».
Последнее слово уж никоим образом не могло принадлежать даме-сплетнице — это снова был расчесанный на пробор деятель.
— Потом она расплакалась в телефон — и вовремя, — продолжил он, — ибо как раз приехала майорша из района, чтобы ее обыскать, тогда и мобильник у нее изъяли, вот только раскодировать его им так и не удалось — слишком низок уровень профпригодности, спецы с нормальными головами на плечах в приватный бизнес, а кто и в загранку чухнули, так и я им не такой, чтоб за двадцать баков в месяц грыжу наживать (Пепа отметил, что Варцабыч делается на минуточку местечковым компьютерным гением с претензиями брутального взломщика кодов), вот они и смотрят теперь на ту мобилу, как чукчи. Подумать только — они из вас уже убийцу лепят, пинкертоны долбаные! Пародия на пародию! Ну какой же вы убийца?
— А что, — вздохнул Пепа, перед которым внезапно стали разверзаться иные глубины их истории. — Все мы немного убийцы. Но кто же, кто на самом деле это сделал?
С крайнего левого монитора в шестом верхнем ряду ему подмигнул большой, иссеченный красноватыми прожилками мутный глаз. Потом камера отъехала и оказалось, что глаз принадлежит нещадно помятой щетинистой роже. Собственно говоря, таких рож было целых две — обе перепуганные и заслюнявленные, они плоскими рыбами метались в мониторном пространстве, словно пытались из него куда-то вырваться.
— Их уже колют, — раздался комментарий со стороны Варцабыча, на этот раз бультерьера и мордоворота. — Два отморозка из пригорода, так себе, никто — грязь из-под ногтей, шелупень и шелупонь. Дорвались до его бабла — показалось немеряно, ну их на телок потянуло — гулять так гулять. Одно падло — ты его знаешь — сдало им Лильку и Марленку в Чертополе, типа там адреса, телефоны. Ну, они там туда-сюда, потом дела-дрова, потом из них одна девчонка у Душмана чисто случаем бумажник этого вот Карлуши засекла и вспомнила, что это Карлушин бумажник, чисто случайно ей запомнился — у него там такой бумажник фирмовый с наворотами, ну, там, подумала, чисто украли или на дороге валялся, прикинь. Тут у них по пьяни ссора, отморозки сразу в стакан, стали телок обижать, наезды там всякие, фуё-муё, Марленку защемили и давай душить, на двоих типа распишем, а Лилька когти рванула, давай моим пацанам звонить, с бригады — так и так, отморозки борзеют, закордонным баблом швыряются, мои сходу налетели, пиздюлей там, фуё-муё, потом раскололи на сознанку — а-а-а, так они фирмача замочили, ну ни я себе… Знаешь, мои пацаны в такие расклады не клеются, передали чмошников ментам — нехай колют по-своему. Вот они сейчас и колются, а то совсем уже без понятий — взяли и гостя мне замочили…
— Причем замочили в буквальном смысле, — вмешался на миг болезненный школьный вундеркинд, выскочив из желтого мерцания вместо умолкшего бультерьера. — Тело упало в Поток — и замочилось. В данном случае этимология, как никогда, сработала в пользу семантики: ударили по голове и замочили. Хотя, на самом деле, они лишь орудие.
На левом мониторе шестого верхнего ряда нарисовались отпечатки пальцев, искривленные физии допрашиваемых и допрашивающих, дрожанье рук, стоны, вопли, скрежет зубовный.
— Хотя, на самом деле, они лишь орудие, — повторил самый первый голос, Варцабыч-1.
И все прочие (дама-сплетница, мажорный банкир-комсюк, бультерьер, виртуоз-хакер) подтвердили из желтого мерцания:
— На самом деле лишь орудие.
Артур Пепа немного помолчал, глядя на мониторное мельтешенье. Ему показалось, что он уже внутри тайны и сейчас произойдет озарение.
— Зачем вам понадобилась его смерть? — неожиданно для себя самого спросил он.
— А зачем смерть вообще? — ответил ему из инвалидной каталки маньяк-изобретатель.
— Для вечного обновления! — нехорошо захохотал злой цирковой лилипут с бородой до колен.
— Для воздания почестей Антонычу, — напомнил школьный отличник-вундеркинд. — В честь его вечного возвращения.
— А значит, для того, чтобы ваша дочка, простите, падчерица, избавилась, наконец, от гнета своей девственности, — снова вылезла наперед всех дама-сплетница.
— А ваша супруга, гражданка Вороныч, — растолкал всех локтями мажорный комсюк, — выбирая между вами и любовником, все-таки выбрала вас, а не, скажем, Орфея…
