После этого сразу иду к своему взводу. Командиры групп – Джирядэ, Бакриу, Гашпар, Тутикэ и Лунджяну приближаются ко мне. Под холодным дождем наши каски почти соприкасаются, и я им шепчу:
– Если отсутствует хотя бы один из солдат, я несу прямую ответственность, чтоб вы знали…
– Никто не отсутствует, товарищ лейтенант, – говорит Джирядэ низким голосом, – мы всех пересчитали. Куда мы, к черту, денемся, товарищ лейтенант? Эти больны на всю голову: держать нас здесь под дождем, делать перекличку…
Бакриу тоже вмешивается:
– Товарищ лейтенант, неужели они не хотят избавить нас даже от переклички под дождем?
– Не знаю! – говорю. – Если нагрянет сверхконтроль от секуритате, а люди не все, то ночью мы все шестеро будем ночевать на улице Рахова, в отделении секуритате, а завтра утром нас будут кормить настойкой из дубины.
Слышится нетерпеливый голос старшего лейтенанта Паскала:
– У вас все, товарищ лейтенант? Докладывай!
– Никто не отсутствует! Личный состав в сборе! – кричу я.
В других подразделениях докладывают в иерархическом порядке об отсутствующих военнослужащих (по уважительной или неуважительной причине). Силуэт командира, который застыл вдалеке, перед фронтом, в плащ-палатке с надвинутым на глаза капюшоном и руками, заложенными за спину, наконец двигается к нам.
Наверняка что-то не так, что-то случилось! Нам сообщат о новых приказах. Или наказаниях. Фактически для этого мы и собираемся. Никогда нас не собирали, чтобы похвалить кого-то, а наоборот, чтобы мы выслушали решения о наказаниях. Именно по этой причине, даже когда мы приходим на партсобрания или на ежедневные сборища, мы напоминаем разбойников, которые собираются для того, чтобы спланировать убийство или грабеж. А собрания – это центральный пункт всей нашей жизни, мы вращаемся вокруг них, как рукава галактики вращаются вокруг собственного центра. И не проходит дня, чтобы мы не собирались! Континенты могут погрузиться в океан под ударами сейсмического катаклизма, реки могут выйти из берегов, солнце может не взойти на следующий день, но собрания в воинской части не могут не состояться!
– Внимание!
Тишина становится еще более гнетущей, слышно только бормотание дождя. В свету прожекторов кажется, что лужи на стадионе вскипают. Голос командира звучит мрачно:
– В последнее время в нашей части снизилась дисциплина. Товарищ полковник Блэдулеску познакомит вас с некоторыми фактами по этой части. Предоставляю вам слово, товарищ полковник!
Инженер-полковник Блэдулеску выходит вперед, таща за собой огромный портфель. Это человек примерно шестидесяти лет, носит очки и иногда бывает не лишен чувства юмора. Несмотря на это, с ним опасно иметь дело или пытаться вступать с ним в разговор. Большая ошибка – судить о нем по внешнему виду.
– Я закончу быстро, чтобы вас не задерживать, – начинает полковник Блэдулеску.
Слова его, перекрываемые шумом дождя, звучат глухо и как будто идут издалека:
– Вчера ночью умер призывник. Умер, сгорел живьем. На него опрокинулся котел с кипящей смолой. Между прочим, он был пьян… Идиот лейтенант, который бросился ему на помощь и пытался оттащить его от огня, наступил в лужу разлитой смолы, и ему прожгло мясо до костей. Он остался без пяток на ногах и сейчас находится в военном госпитале. Другого призывника раздавило кипой стальных листов, сорвавшихся с троса крана. Всмятку… Он тоже был пьян. Лейтенант, который стоял рядом с ним, Наумеску, находится в военном госпитале в состоянии между жизнью и смертью… Тоже пьяным умер капрал срочной службы Опреску, на которого обрушилась балка…
Капитан Кирицою, стоящий рядом с полковником, в какой-то момент нервно возражает:
– Товарищ полковник, давайте говорить серьезно, черт возьми, ведь не все они умерли пьяные!
Блэдулеску на секунду теряется:
– Кирицою… Я говорю, что… надо, чтобы все знали… пьянство приводит к несчастным случаям…
– Это другой разговор, но мы не можем заявлять, что все, кто погиб, были пьяны! Здесь две тысячи полноценных мужчин. Вы хотите их напугать стаканом ракии? Или вы думаете, что та смола вылилась на призывника, потому что увидела, что он был пьян?
По всей видимости, я вижу то, что до сих пор еще никогда не видел. Ни один партсекретарь не позволяет себе подобных выходок перед строем военных.
Полковник Блэдулеску продолжает:
– Хочу обратить ваше внимание, что на стройках по стране отмечены случаи холеры. И у нас были обнаружены трое больных дизентерией. Во всех подразделениях ДРНХ нашей социалистической армии работают десятки тысяч военнослужащих, но многие из них проявляют недисциплинированность и этим создают большие, очень большие проблемы для руководства партии и нашей армии. Сорок тысяч военнослужащих работают в трудовых воинских частях, в народном хозяйстве, тридцать пять тысяч военнослужащих распределены в сельском хозяйстве для сбора осеннего урожая и подготовки полей для весенней вспашки, двенадцать тысяч военнослужащих находятся в распоряжении экономических министерств, более двадцати пяти тысяч военнослужащих работают на Румынских железных дорогах и в 35-й Бригаде по строительству дорог, другие…
– Давайте я скажу, – прерывает его Кирицою. – Cто двадцать тысяч румынских военнослужащих работают в трудовых военных бригадах в народном хозяйстве, и около трех тысяч офицеров и младших офицеров командуют ими. Мы выполнили свой долг и довели до вашего сведения, что вы должны соблюдать нормы гигиены и дисциплину, чтобы вы могли вернуться домой в пальто из ткани, а не в пальто из сосновых досок…
– А из тех, что с дизентерией… одного нашли в нетрезвом состоянии, – упрямится Блэдулеску, чтобы продолжить свою идею фикс.
Это опять выводит из себя капитана Кирицою:
– Господин полковник! Не имеет значения, господи помилуй, был ли он пьян или нет, – какого черта, это смешно!
Полковник Блэдулеску поднимает руку, чтобы поправить очки и произносит обескураженно:
– Конечно… да… все так, я только довел до вашего сведения… Но, – продолжает он со свежими силами, – все эти несчастные случаи произошли исключительно по вине командиров взводов, которые практически не командуют. Вопиющая халатность в ротах, мы выявили старшин, у которых на вещевых складах царит беспорядок. С товарищем Станку мы проверили вещевые склады. Полный кавардак, ничего нет, что было бы в порядке, кальсоны лежали вперемешку с ватниками, резиновые сапоги рядом с дождевиками. Но зато первым делом господа старшины пили кофе и играли в нарды. Другой вопрос – мы заметили, что никто больше не чистит ботинки гуталином – так, как положено по уставу…
Дождь безжалостно поливает нас. Мы стоим и слушаем эту галиматью. Стоим под дождем и слушаем. Мы устали, мы на ногах с пяти утра, сейчас половина девятого вечера, нас поливает дождем, а полковник льет нам в уши полную ерунду. Ладно бы еще говорил о серьезных проблемах, с которыми мы сталкиваемся: еда, жилье, транспорт, гражданские, которые воруют, приписывают себе нашу работу, вши и клопы в комнатах. Но нет, стоим под дождем, а наши командиры говорят нам о кальсонах, лежащих не на месте на вещевых складах у ротных старшин и о необходимости начищать гуталином ботинки.
Целое столетие генералы Румынской королевской армии и затем генералы нашей социалистической армии воровали по-черному из бюджета армии и покрывали огромные недостатки в оснащении и подготовке войск пышными военными парадами, с демонстрацией танков, пехоты, ракетных частей, с самолетами, которые пролетали над глазеющей толпой, собранной ради зрелища и падающей на спину от восторга. Потому что, глядя на эти грошовые парады, румын накапливает гордость, как жир на спине у поросенка. Но если гражданских можно одурачить, с военными так не получится.
И тогда для военнослужащих изобрели собрания и содержание на казарменном положении, арест и Военный трибунал плюс тетради командира взвода с вписанными в них планами развертывания, а туда надо было заносить все, что ты делаешь как офицер в течение дня военной подготовки, поминутно. И я именно этим занимался в танковом полку в Пантелимоне. И меня вызывали «на проверку» к командованию батальона и подвергали вопросам комиссии, в которою входили секретарь комитета партии батальона капитан Марин (горбатый карлик с крючковатым носом, куриными мозгами и телом-скелетом, не весившим и сорока килограммов – вместе с ботинками и со всем прочим), майор Аксимов (безграмотная бестия, который приводил к дисциплине своих подчиненных с помощью кулаков и воспитывал их в духе нашей коммунистической идеологии дубинкой, которую он держал за дверью канцелярии) и полковник Василиу, тип лицемерный и совершенно бесхарактерный.
