— Я знаю.
Мне удалось остановить проходившую мимо стюардессу.
— Мэм, я должен попасть в Кито. У меня назначена операция. Мне очень нужно быть в Кито.
— Мне жаль, сэр. Здесь много людей, которым очень нужно быть в Кито, но мы просто не можем приземлиться там из-за тумана.
— Но у меня запланирована операция…
— Простите, сэр, мы не можем приземлиться в Кито.
— Но…
Стюардесса уже шла дальше по проходу.
Мама молча повернулась к иллюминатору, застыв от ужаса. Внизу была белая пелена облаков.
Самолет пошел на посадку в сумерках. Мы вырвались из облаков. Внизу светящиеся ленты улиц разбегались к горизонту. Это место казалось большой, страшной расползающейся кляксой. Вообще-то Гуаякиль второй по значению город в Эквадоре, после Кито. Кито расположен высоко в Андах, а Гуаякиль раскинулся на прибрежной равнине.
Мы с мамой совершенно не знали, что будет дальше.
Самолет приземлился. Меня в коляске снесли по трапу и поставили на взлетно-посадочную полосу.
По одну сторону от аэропорта раскинулся город, по другую виднелась рваная бахрома пальмовых деревьев. Я сразу узнал этот воздух: жара и влажность, запах сырости, гниения и буйной растительности. Жужжали мириады ночных насекомых. В памяти у меня вмиг возникло задание, когда мы прыгнули с парашютом, чтобы подстерегать в засаде лодки с наркотиками.
«Господи, что на меня нашло, когда я решил сюда вернуться?»
Пассажиры толпой хлынули к терминалу. Мы с мамой двигались, как на автопилоте. Что нам еще оставалось? Мама была в таком шоке, что не замечала сотрудников таможни и не волновалась из-за денег у себя на поясе. Она как будто скрылась куда-то, где проблемы просто не могли ее достать. Словно в тумане, мама тащилась через зону прилета. Потом ей пришлось взять с конвейера все наши сумки и рюкзак и сложить в тележку. Когда она отъезжала с тележкой от конвейера, к нам обратился сотрудник Continental Airlines.
Он махнул рукой, указывая на выход:
— Там стоянка такси. Таксист знает, куда вас везти. Идите туда, хорошо?
«Хорошо?!» Нет, черт возьми, ничего хорошего тут нет. Но мы были слишком обессилены, чтобы спорить.
Мы двинулись на стоянку. Мама толкала перед собой тележку с горой наших сумок, я катился в своей коляске.
Во время операций в Эквадоре наше подразделение было расквартировано в захудалом городке Коко. Там было полно кокаина. Улицы вокруг аэропорта в Гуаякиле показались мне точно такими же: шумным царством хаоса и беззакония.
Мы направились к первому в очереди такси, маленькой желтой машине, похожей на японскую «тойоту». Водитель выскочил нам навстречу и схватил тележку. Я даже представить себе не мог, как он собирается засунуть меня, маму, весь наш багаж, коляску и матрас в свою машину.
Я смог подъехать к пассажирской дверце, приподняться над коляской, подтянувшись на руках, и перебраться на сиденье. Но мама еще не успела научиться разбирать и складывать коляску. Водитель отсоединил колеса — это было довольно легко. Потом посмотрел на крышу своей машины. На ней не было багажника, но это не помешало таксисту пристроить там мой матрас, а сверху — коляску и привязать все это веревкой.
Он широко улыбнулся нам с мамой:
— Ningun problema. Todo va bien![1]
Водитель не говорил по-английски, но мама знала испанский достаточно хорошо, чтобы понять, что он сказал дальше: «Мне известно, куда нужно ехать. Я отвезу вас в отель».
Что касается нас, нам ничего известно не было. Таксист мог завезти нас куда угодно.
Он сорвался с места, как сумасшедший. На моей коляске и так остались вмятины и царапины после утреннего происшествия на железной дороге. Теперь же я подумал, что ей конец. Когда мы во весь опор влетели за поворот, я повернулся к маме.
— Так и есть. Нет больше моей коляски. Хорошо бы операция прошла успешно: у меня нет другого выбора, кроме как уйти отсюда на своих двоих!
Я пытался шутить, но на самом деле ужасно нервничал.
Наконец мы добрались до отеля. Мама вышла из машины и — о чудо из чудес! — коляска была на прежнем месте. Они с водителем заново собрали ее и придерживали, пока я усаживался.
Мы отблагодарили таксиста как могли и двинулись к отелю. Там не было пандуса для инвалидных колясок.
— Ningun problema! — сказали нам портье. — Está bien! Bueno![2]
Они подняли меня в коляске по лестнице и внесли внутрь.
Когда мы поселились в отеле, я повернулся к маме:
— Знаешь что? После всего этого мне чертовски хочется выпить.
Она нашла бар. Конечно же, к нему вела длинная лестница.
— Как же ты попадешь туда, Джейсон? Тут столько ступенек…
— Мама, я хочу выпить, и мне все равно, сколько тут ступенек.
Я помахал барменам и жестами показал, что меня нужно поднять по ступенькам. Едва они успели понять, что мне нужно, как расплылись в улыбках:
— Ningun problema! Está bien! Bueno!
Бармены перенесли меня в бар. Я заказал нам с мамой по пиву «Bandido Alta». Это было как раз то, что нужно: держать в руке пиво. После всего, что случилось за последние сутки, мы это заслужили.
Мы выпили пива и что-то съели, стараясь успокоить издерганные нервы. Когда наши сердца начали биться более-менее спокойно, мы с мамой попросили парней из бара перенести меня в номер. Мы были так измучены, что отключились, даже не раздеваясь. Нам сказали, что мы должны быть готовы снова отправиться в аэропорт в шесть утра.
На следующее утро мы выехали еще затемно. Названия отеля мы так и не узнали. Мы прибыли в аэропорт, но никто, казалось, не понимал, что происходит. Мы ждали, и через некоторое время нас попросили пройти на посадку. Мы так и сделали, хотя никто и не объяснил нам, куда мы летим. Самолет оторвался от земли. Мы терялись в догадках, попадем ли мы в Кито и будет ли нас там кто-нибудь встречать.
Представьте себе наше облегчение, когда самолет приземлился в Кито. Я понял это по пейзажу — вздымающимся горам, поросшим джунглями и увенчанным клочьями белоснежного тумана. Меня снова вынесли из самолета.
Не успела моя коляска коснуться земли, как раздался крик:
— Джейсон! Джейсон Морган! Джейсон! Мы ждем вас!
Я взглянул на людей, толпившихся в зоне прилета. Нам отчаянно махала рукой какая-то женщина. Думаю, ей легко было узнать Джейсона Моргана. Тут не было других гринго в инвалидных колясках.
Мы с мамой направились прямиком к ней.
— Вы Джейсон, а вы, наверное, Патти! И я Патти! Меня тоже так зовут!
Мама больше не могла сдерживаться. Нагнувшись поверх ограждения, она вцепилась в свою тезку и разрыдалась. С тех пор как мы уехали из США, мама практически за все отвечала одна. У нас почему-то не работали мобильные телефоны, и мы не знали, найдем ли мы Интернет. Она рыдала от облегчения, что у нас все получилось и нас встретили.
Меня и маму усадили в мини-фургон и вывезли из Кито. Я воспрянул духом, когда увидел, что фургон оборудован для людей с инвалидностью. Там была платформа для въезда и место для хранения коляски. Дела налаживались.
В часе езды к востоку от Кито находился Кумбайя, чистенький городок, который доктор Као выбрал для своей клиники. Здание было опрятным и удобным на вид. Там были свои жилые помещения, и нам с мамой выделили комнатку с одной кроватью. Учитывая обстоятельства, моя мама неплохо держалась. Она постелила себе на диване, чтобы я мог спать на кровати. Потом избавилась от наличных: тридцать тысяч долларов она положила в сейф клиники, вздохнув с неимоверным облегчением.
Пока меня готовили к операции, мама вышла с Патти купить немного роз. Выращивание цветов — крупный бизнес в Эквадоре, и целая охапка этих цветов стóит меньше доллара. Мама сказала мне, что каждое утро будет выходить с Патти на улицу и покупать свежие цветы, просто чтобы наш день был ярче.
Мою операцию и так уже отложили больше чем на сутки, поэтому мне сделали анестезию, как только я был готов.
Девять часов спустя доктор Као закончил операцию. Я очнулся, когда он мыл свои инструменты. Хирург спросил, как я себя чувствую. Думаю, это был формальный вопрос, чтобы убедиться, что я нахожусь в сознании, в мире живых людей.
