– Ну вот, Олег, я тебе и исповедовалась… Такая у меня судьба горемычная…

Он чувствовал, что должен был бы сейчас указать ей па источник всякого утешения, но не смог. Он абсолютно не знал, что ответить. Фразы, которые он обычно в таких ситуациях говорил, показались ему вдруг плоскими и никчемными. А, может быть, он даже не хотел в данный момент произносить эти старые, не раз испытанные фразы? В глубине души он точно знал, что не хотел. И чувствовал, что это плохо.

– Вот такая жизнь у меня. А тут ещё и болезнь подкрадывается, – продолжила попутчица. – Что делать, не знаю. Вся жизнь моя такая неустроенная, сумбурная… К тому же, мама полгода тому назад умерла. Осталась я одна с детьми. Боюсь, как бы муж их у меня не отсудил. Тогда совсем – хоть в прорубь головой…

Её лицо было грустным и от этого ещё более прелестным. Её руки перестали двигаться и лежали напротив, на столике. Лишь изредка, когда на них садилась муха, они нервно вздрагивали. Вдруг в нём неожиданно откуда появилось непреодолимое желание погладить эти такие красивые, но обиженные судьбой руки. Несмело протянул он свою правую руку и положил на её руки. И тут они как бы открылись ему, её руки разомкнулись и впустили его руку внутрь, между ладонями. Какие они были тёплые, мягкие и нежные, ладони этой несчастной женщины!

Они как будто истосковались по такому прикосновению и теперь несмело ласкали его руку. Вначале он немного испугался, но потом положил вторую руку сверху и стал гладить её руки.

– Какие нежные у тебя руки, – прошептала она, – очень мягкие для токаря…

Он сам не заметил, как его бросило в жар. «Эх, надо было снять пиджак», – подумал он. Потом, не разнимая рук, как будто в трансе, поднялся и сел рядом с ней. Осторожно высвободил правую руку, расслабил немного галстук и обнял её за талию. И сразу почувствовал, как она прижалась к нему. Это ощущение чужого тела молодой, красивой женщины заставило его сердце лихорадочно биться. Приятный запах незнакомых духов действовал таинственно и маняще. Она запрокинула голову, губы её были полуоткрыты, дыхание частое и зовущее. А глаза блестели таинственно маняще… Он прижался к этим губам своими.

«Боже мой, неужели это со мной происходит?! – подумал он. – Что это со мной? Я что, с ума схожу? Что я делаю?! Ведь нельзя же, нельзя… Господи, помоги мне! Останови же меня…» А сам всё сильнее прижимал её к себе, всё лихорадочнее гладил её тело. Всё его естество захотело вдруг любви. Он так истосковался по запаху женской кожи. А Бог его не останавливал.

Когда он возвращался из поездок домой, то, переступив порог, первым делом ставил на пол чемодан, дипломат и обнимал жену. Прижимал её к себе, дышал её запахом и на несколько мгновений забывал тогда обо всём на свете. Он расслаблялся, отдыхал, выгружал отрицательные эмоции, заправлялся как бы новой энергией. Дети отходили молча в сторону, знали – теперь родителям хорошо.

«Боже, прости… Ведь нельзя… Что я делаю? Ну, ещё немного, ещё самую малость… Ведь я так истосковался… Слишком далеко я не пойду… Слишком близко к обрыву не подойду… Я остановлюсь… Но не сейчас… Ещё чуть-чуть… Потом…»

Всё происходило, как в тумане. Ему казалось, что это вовсе не его руки становятся всё смелее. Голова кружилась, сердце колотилось, как бешенное. Поцелуй становился всё более страстным. Красивое лицо чужой женщины было совсем рядом. Запах пьянил. Странно, что его никто не останавливает, никто не бьёт по рукам… Нет ангела, который гневным окриком призвал бы его к порядку. А если бы и был, то послушался ли бы он его? Всё проходило естественно и, в то же время, страшно.

– Олег, ну что ты делаешь, не надо, зачем? – прошептала Светлана, на мгновение отодвинувшись от него. – Ты что, со всеми такое делаешь?

Этот вопрос подействовал на него, как холодный душ. Но только на мгновение.

– Да нет, понимаешь, я сам не знаю, я это в первый раз… – Невнятно пробормотал он.

– Так я тебе и поверила! Берёшься за дело, как опытный мастер…

– Нет, Света, честное слово, я никогда ещё не обнимал чужую женщину. Просто сам не понимаю, что это такое со мной происходит. Тянет меня к тебе… Ты какая-то такая…

– Да ладно уж, не оправдывайся! Закрой только дверь на защёлку…

Теперь она сидела справа, примерно в седьмом ряду и не сводила с него глаз. Он увидел её только минут через пять после того, как вышел вперёд. «Почему же я её раньше не заметил? Может быть, успел бы переговорить или хотя бы собрался с мыслями, отдышался!»

Как всегда, когда ему приходилось выступать перед неверующими, он приготовился призывать людей к покаянию. Он хотел рассказать им об ужасе греха, о гибельном положении человека, о Голгофской жертве Сына Божия и возможности обрести прощение, мир с Богом. Но присутствие этой женщины парализовало его. Она сидела молча, но ему казалось, что она кричала. Он не слышал, но чувствовал этот крик.

Он начал было говорить проповедь, которую уже неоднократно говорил на евангелизационных собраниях. Но, увидев Светлану, оторопел. Слова застревали у него в горле, мысли путались, хотелось всё бросить, покинуть помещение и бежать, бежать без оглядки. Внутренняя сила, с которой он обычно начинал свои выступления, динамика, которой с самого начала захватывал внимание слушателей, вдруг резко исчезли. Ему казалось, что все знают о его грехе и того и гляди, начнут смеяться.

«Господи, помоги! Ведь это не ради себя я здесь стою, а для прославления Твоего Имени. Помилуй меня, Боже, грешного!» Но произносимые слова казались ему пустыми словесными гильзами, во рту было сухо, в голове – путаница. Его опять, как и тогда в поезде, бросало то в жар, то в холод.

Он старался держаться как можно более уверенно, старался не смотреть на неё. Но когда всё же непроизвольно повернулся в её сторону и его взгляд скользнул по её лицу, ему показалось, что она улыбнулась. Боже мой, всё та же прекрасная улыбка, всё то же красивое лицо!

«Света, не надо… Ради Бога ничего не говори, я прошу тебя… Я знаю, что я во всём виноват, только не обличай меня… Потом мы побеседуем, потом я тебе всё скажу, всё объясню, извинюсь… Только, пожалуйста, не сверли меня таким взглядом… Я умоляю тебя! Только не при всех, пожалуйста!»

Он откинулся на свою скамью. Пот катился по нему градом, он тяжело дышал. Сердце колотилось так, будто хотело выпрыгнуть из грудной клетки. За окном проплывал очередной полустанок, по окну ползала всё та же заблудившаяся муха, а рядом с ним одевалась молодая, красивая женщина. Когда она раздевалась, он помогал ей. Теперь же ему хотелось, чтобы всё поскорей кончилось, чтобы она вышла, исчезла и он остался один. Он знал, что это невежливо, но не мог совладать с собой.

Когда она села напротив, он выдавил из себя:

– Светлана, я должен тебе сказать… – Голос его звучал неестественно, сдавленно.

– Обычные фразы, что будешь помнить и не забудешь? – Её голос тоже звучал не так, как раньше, ещё тоскливей. – Не надо, зачем. Что было, то было… Понравился ты мне, а то б не согласилась, не позволила. Участие проявил к моим словам. Да и сильно уж я истосковалась по мужским объятиям. Спасибо, пригрел, приласкал. Ведь хорошо было… Сам то ты тоже какой-то тоскливый, давно из дому, что ли? Или, может, жена не любит?

– Да нет, понимаешь, жена-то у меня ничего, любит меня, да и я её тоже уважаю. Только вот эти вечные поездки… Две недели как из дому, – зачем-то добавил он, – всегда один, да один…

«Что за глупости я говорю? – подумал он. – Ведь неправда всё это. Почему я ей говорю неправду? Почему выкручиваюсь? Трус я, жалкий трус… Да ещё и грешник. Господи, помилуй меня!»

– Эх ты, токарь на колёсах, – задумчиво сказала она, – хотя никакой ты не токарь, темнишь… – Усмехнулась, потом вдруг резко встала: – Пора собираться, скоро мне выходить. С тобой и не заметила, как время пролетело.