— Да, черт… — прокряхтел Ветров и подполз к ближнему кусту. Голод полностью выключил мозги — участковый начал грабастать ягоды в кулаки, раздавливая, и пихать в рот.

Плевать, что куст колючий, и кожа с ладоней сдирается до крови — главное, есть еда, а поляна проклятая со стеклами привиделась от голода. Да, Ветров обессилел, заснул и увидел кошмар. Ветров обрел разум, когда весь куст обобрал. По губам неприятно тек малиновый сок, он вытер его рукавом. Даром что запачкал — выкидывать уже пора эту форму.

Водянистые ягоды, конечно, не самая калорийная пища, однако у Ветрова, все же, прибавилось сил — он смог встать… И тут же вспомнил про пистолет. Во сне, или в бреду он высадил всю обойму. Рука метнулась к кобуре, рванула оружие к глазам. Табельный пистолет стоял на предохранителе, Ветров вынул обойму — полная. Полная, он не выпустил ни одной пули, все приснилось ему. Чертыхаясь, Ветров вернул пистолет в кобуру. Повертел головой — а место знакомое! Он здесь бывал уже с Авдоткиным, когда прочесывал лес в первый раз. Если направо свернет — он дойдет до «кабаньей» поляны. Там Авдоткин устроил себе вышку, прикармливает с нее диких кабанов и выискивает «бракованных» особей, гибридных с домашними свиньями. Может быть, Авдоткин там, на «кабаньей» и торчит — любит он это дело.

На Ветрова напала эйфория, он почти перешел на бег.

— Авдоткин! — крикнул он, но заткнулся: только что в голову стукнуло, что кабаны — не котята: на клыки подденут, затопчут — и поминай, как звали! Некоторые даже человечину едят — лесничий сам рассказывал.

Ветров притих и на всякий случай взял пистолет: а вдруг, кабан? Свинтусы любят дармовое зерно — стекаются целыми стадами, и «кабанья» поляна подчистую вытоптана копытами, одна пыль на ней.

Мобильный Ветрова разрядился вконец и выключился. Хотел участковый звякнуть Авдоткину — да не судьба. И чего звонить, когда вон она, «кабанья», за пологом ближних кустов, и звуки какие-то доносятся оттуда. Хорошо бы там еще сам Авдоткин был, а не одни кабаны.

Ветров отогнул широкую ветку тихонько, опасаясь привлечь кабанов на себя. И опешил: нет тут «кабаньей» поляны Авдоткина — он вернулся на ту, странную, поляну, где нашел детский скелет. На участкового навалилась безысходность. С одной стороны, он вышел из чащобы, но с другой — он не знает, как отсюда вернуться в Красный Партизан. Поляна была пустынна — лишь камни торчали. Ветров в унынии опустил взгляд себе под ноги.

И тут же до него донесся смех и громкий лай большого пса.

— А? — изумился Ветров.

На поляне, среди травы, кружился мальчишка — Ингин сын. Громко смеясь и вскрикивая, Николенька кидал фрисби своему Джульбарсу, а псина носилась, громовито гавкала и ловила тарелку зубами. Принесет, отдаст, виляя хвостом, а мальчишка снова кидает, и пес широко прыгает, ловит на лету. В другое время Ветров испугался бы, что они своими игрищами разнесут и испортят скелет, но только не теперь, когда он заблудился.

— Николай! — закричал пацану Ветров и потащился туда, на поляну, несмотря на здоровую псину. — Помогите… — выдавил он, хватая воздух ртом. — Я заблудился!

Мальчишка замер на миг, повернул румяное лицо, а потом — юркнул в кусты, а за ним и Джульбарс ускакал.

— Помогите мне! — изнывал участковый, насилу добравшись к тому месту, где видел пацана. — Помогите! Ингаааа!!!

Издав жуткий вопль, Ветров собрал свои силы и бросился в те же кусты, за которыми Николенька исчез. Внезапно его нога не нашла опоры, и участковый ухнул вниз, больно стукнулся о землю и покатился кубарем, царапаясь о колючие ветки, ударяясь о камни, о землю, о корни.

Резкий удар — и Ветров грохнулся в сырую грязь, ощущая кровь во рту и в носу. Тело пронзала боль — особенно, ноги — неужели, сломал? Боль жгла с каждым вздохом — неужели, и ребра — тоже?

— Помогите… — просипел Ветров, выплевывая кровь. Но сил подняться не было, боль даже шевелиться не давала. Ветров хотел уткнуться носом в землю и сдаться, как вдруг впереди мелькнул знакомый белый силуэт.

Она неспешно приблизилась, и в руках Инги торчало что-то длинное. Ветров стал видеть намного хуже, и не сразу понял, что Инга лопату несет.

— И-инга? — из последних сил прохрипел Ветров, подавшись к ней всем измученным телом.

Инга остановилась, взглянула на него бездушно и поухватистей лопату взяла.

— Я хотела красивой жизни, — злой змеей прошипела она, кивая Ветрову лопатой. — Хотела Анисимова привязать ребенком, но потом узнала, что этот козел бесплоден! А ребенок уже был — я переспала с охранником, чтобы у меня был этот ребенок! И Анисимов поверил, что он — от него! Знаешь, господь меня наказал… Нет, ты не знаешь, что такое саркома Капоши у пятимесячного сына! Когда совсем нет надежды! — Инга с шипения сорвалась на истерический визг, безумно колотила воздух лопатой. — А потом Анисимов узнал, что он ему не отец! И тогда я вынуждена была забрать сына и бежать! Бежать, куда глаза глядят, безо всего! Аггеич нас приютил, и рассказал, что тут святые места!

Ветров не успел и рта разинуть, как Инга метнулась к нему и навернула лопатой в висок.

Молнией сверкнула боль, и тело Ветрова будто исчезло. Перед глазами поплыла зловещая рябь, померкли все краски. Ветрову казалось, что его поднимают на руки и куда-то несут — неспешно, мерно ступая. Темные, будто горелые, деревья выступали из зябкого тумана, проплывали мимо и исчезали…

Некто резко остановился и грубо швырнул на мягкую, мокрую и грязную землю, противный запах сырости и червей ударил в нос. Голова участкового бессильно скатилась на бок — ему казалось, он может видеть здоровенные мухоморы перед собой… А может, это просто бред, или сон, или уже смерть?

— Ты — последний, Ветров! — прорычала Инга жутким голосом, как в плохих компьютерных играх — и все стихло. Вместе с болью в голове Ветрова пульсировала давящая тишина.

Ветров не знает, сколько лежал — стемнело уже вокруг, да холодный, мокрый туман все окутал, а может, это в глазах его встала смертельная пелена. Он не мог шевелиться, не чувствовал тела, и даже крикнуть не мог. Рот не открывался, и не было голоса. Ветров лишь тихо ныл и мычал, ощущая на щеках живые горячие слезы. Тишина звенела и сводила с ума, и в этой тишине зародился пугающий звук. Сиплый скрежет ветвей и грузный топот кого-то тяжелого раздался откуда-то из лесной глубины. Сдвинулся туман, будто серый занавес открылся, и сквозь него постепенно проступали кривые темные контуры. Нечто выступало прямо к Ветрову — переставляло толстенные ноги, похожие на древесные стволы, скрипело, шелестело, шуршало. Участковый сдался — обреченно глядел, как приближается к нему перепутанный, неряшливый ком ветвей, из которого палки да листья торчат. Все сильнее веяло гнилью — такой, как бывает в старых, замшелых избах, все громче становилось пыхтение.

Подойдя почти вплотную, чудо лесное наклонило башку, обдало смрадным болотным дыханием. Голый звериный череп у него вместо башки, и над ним вздымаются, ширятся разлапистые рога — не то лосиные, не то просто ветви такие — широкие, толстые. Красные точки в черных глазницах вспыхнули адским огнем, распахнуло чудо зубастую пасть, где, вместо языка, загорелся такой же огонь.

Чувствовал Ветров приближение смерти, но не волновала она его — умрет и умрет, ничего не держит его на земле.

Внезапно на фоне адского света мелькнула приземистая фигура в очертаниях шляпы, встала между Ветровым и лесным существом. Сверкнул желтым котячий глаз, да мелькнула метла — Аггеич! Вот, кого Ветров точно не ожидал.

— Чур-чура! Чур-чура! — сердито пропыхтел Аггеич и бухнул чудище метелкой в лоб. — В лес иди, в лесу скрипи! Обознался — не та душа!

Чудо с треском захлопнуло пасть, погас его огонь. Тихо рыкнуло оно, отступило в туман и будто уплыло в никуда, рассеялось между черных стволов.

Сверкнув разок котячьим глазом, Аггеич громко фыркнул, погрозил метлой чуду вслед и принялся деловито мести вокруг Ветрова, сшибая мухоморы. Он все бормотал, бормотал, а потом — присел возле горемыки-участкового, поднял его битую голову холодными и жесткими пальцами.