До нас доходили слухи о том, что император Манчжурии проиграл войну и был вынужден пойти на всевозможные уступки, одна из которых заключалась в том, чтобы помочь иностранцам построить дорогу из железа. Но все они казалось настолько фантастичными, что я не придавал им особого значения.

Мандарин с энтузиазмом кивнул.

– Многоуважаемый господин Томпсон прав во всех отношениях. Но не будет ли он благосклонен выслушать один маленький совет?

Усталый англичанин нетерпеливо махнул рукой.

– Некоторые из местных жителей выражают обеспокоенность по поводу предлагаемого пути железной дороги. Видите ли, они думают, что уже проложенные пути блокируют каналы ци в земле. Это плохой фэн-шуй.

– Что за чушь ты несёшь?

– Это похоже на дыхание человека, – сказал мандарин, несколько раз шумно вздохнув, чтобы убедиться, что англичанин его понял. – У земли есть каналы вдоль рек, холмов и древних дорог, которые несут энергию ци. Это то, что способствует достатку деревень, оберегает редких животных, поддерживает местных духов и богов домашнего очага. Не могли бы вы распорядиться немного сдвинуть намеченную линию путей, чтобы следовать рекомендациям мастеров фэн-шуй?

Томпсон закатил глаза.

– Это самая нелепая вещь, которую мне доводилось слышать. Вы хотите, чтобы я отклонился от наиболее оптимального пути для нашей железной дороги, потому что думаете, что ваши божки рассердятся?

У мандарина был страдальческий вид.

– Ну, в тех местах, где уже проложены пути, происходит много плохих вещей: люди разоряются, животные умирают, боги домашнего очага не отвечают на молитвы. И буддийские, и даосские монахи единодушно согласны с тем, что тому виной железная дорога.

Томпсон подошел к Будде и оценивающе посмотрел на него. Я нырнул за статую и сжал руку Янь. Мы затаили дыхание, молясь, чтобы нас не заметили.

– Он всё ещё обладает силой? – спросил Томпсон.

– В этом храме нет служителей на протяжении уже многих лет, – ответил мандарин. – Но этот Будда всё ещё пользуется почтением. Я слышал рассказы сельчан, что обращённые к нему молитвы часто дают результат.

Потом я услышал громкий треск и единый вздох собравшихся в главном зале людей.

– Я только отрубил своей тростью руки этого божка, – сказал Томпсон. – Как вы можете видеть, я не был поражён молнией, и никакая иная беда меня не постигла. И теперь мы знаем, что это всего лишь глиняный идол, набитый соломой и раскрашенный дешёвой краской. Вот поэтому ваш народ и проиграл войну Великобритании. Вы поклоняетесь статуям из грязи, вместо того, чтобы думать о строительстве дорог из железа и изготовления оружия из стали.

Больше вопрос об изменении пути железной дороги не поднимался.

После того, как люди ушли, мы с Янь вышли из-за статуи. Некоторое время мы смотрели на отбитые руки Будды.

– Мир меняется, – сказала Янь. – Гонконг, железные дороги, иностранцы, провода, передающие речь, и механизмы, извергающие дым. Чудес всё больше и больше, сказители в тавернах всё время говорят о них. Я думаю, именно поэтому и уходит древняя магия. Более сильный вид волшебства пришёл ей на смену.

Её голос был бесстрастным и холодным, как поверхность осеннего озера, но я понимал, что она права. Я подумал о том, как мой отец старается сохранить бодрость духа, хотя к нам обращалось всё меньше и меньше клиентов. Я спрашивал себя – а что если время, что я проводил за изучением заклинаний и упражнениями с мечом, было потрачено впустую?

– Что ты собираешься делать? – спросил я, думая о том, каково ей живётся одной в горах, не имея возможности найти пищу, которая поддерживала бы её магию.

– Есть только одна вещь, которую я могу сделать. – Её голос на секунду прервался, а затем стал решительным и дерзким, словно безмятежную гладь озера всколыхнул брошенный камень.

Но тогда она посмотрела на меня, к ней вернулось хладнокровие.

– Есть только одна вещь, которую мы можем сделать. Учиться, чтобы выжить.

*** 

Железная дорога вскоре стала привычной частью пейзажа – чёрный локомотив, пыхтя паром, пробирался через зелёные рисовые поля, и тянущийся за ним длинный шлейф походил на дракона, спустившегося с далёких, туманных, синих гор. Некоторое время паровоз был удивительным зрелищем, и восхищённые ребятишки неслись вслед за ним вдоль железнодорожных путей, стараясь не отставать.

Но копоть из паровозных труб сначала убила рис на ближних полях, а потом погибли двое детей, игравшие на рельсах и слишком напуганные, чтобы сдвинуться с места. После этого поезд перестал восхищать.

Люди перестали приходить к нам с отцом и просить нашей помощи. Они шли либо к христианским миссионерам, либо к новому учителю, который говорил, что обучался в Сан-Франциско. Молодёжь, наслушавшись разговоров о ярких огнях и хорошо оплачиваемой работе, потянулась из деревни в Гонконг и Кантон. Поля зарастали сорняками. Казалось, что в деревне остались только дети и старики, смирившиеся с новым положением дел. Люди из отдалённых провинций приходили, чтобы разузнать насчёт покупки подешевевшей земли.

Отец проводил дни от рассвета до заката сидя в передней комнате, положив Ласточкин Хвост поперёк колен и неотрывно глядя на дверь, как будто бы сам превратился в статую.

Каждый день, возвращаясь домой с поля, я видел, как в глазах отца на короткий миг вспыхивал отблеск надежды.

– Кто-нибудь говорил о необходимости нашей помощи? – спрашивал он.

– Нет, – отвечал я, стараясь, чтобы мой голос звучал бодро. – Но я уверен, что вскоре объявится прыгающий мертвец. Надо просто немного подождать.

Я старался не смотреть на отца, когда говорил, потому что не хотел видеть, как в его глазах гаснет надежда.

Некоторое время спустя я обнаружил отца висящим на прочной балке в его спальне. Когда я с замершим от горя сердцем снимал его тело, я подумал, что он не слишком отличался от тех, на кого охотился всю свою жизнь – всех их поддерживала древняя магия, которая ушла и больше уже не вернётся, и они не знали, как выжить без этого.

Я сжал в руке Ласточкин Хвост, тяжёлый и тусклый. Я всегда был уверен, что мне суждено стать охотником на демонов, но как быть, если нет больше демонов, нет больше духов? Все наложенные на меч даоистские благословения не смогли спасти моего отца. И, если я застряну здесь, то, возможно, повторю его судьбу.

Я не видел Янь уже шесть лет, с того самого дня, когда мы прятались в храме от железнодорожных топографов. Но сейчас снова вспомнил сказанные ею слова.

Учиться, чтобы выжить.

Я собрал вещи и купил билет на поезд до Гонконга.

*** 

Стражник-сикх проверил мои документы и жестом разрешил пройти через ворота.

Я задержался на мгновение, чтобы проследовать взглядом вверх по крутому склону горы. Уходящие ввысь железнодорожные пути были похожи на лестницу, ведущую прямо на небо. Это был фуникулёр, трамвайная линия, ведущая на вершину Пика Виктория, где обитали новые хозяева Гонконга, и где запрещено было селиться китайцам.

Но китайцы были достаточно хороши для того, чтобы лопатой закидывать уголь в топки и смазывать механизмы.

Пар клубился вокруг меня, когда я спускался в машинное отделение. За прошедшие пять лет ритмичный грохот поршней и стаккато крутящихся шестерней стали мне привычны, словно звуки собственного дыхания и биения сердца. В их упорядоченной какофонии мне слышалась своеобразная мелодия, звучавшая для меня как звон цимбал и гонгов в увертюре народной оперы. Я проверял давление, наносил герметизирующую смесь на стыки, подтягивал фланцы, заменял изношенные зубчатые колёса в шестерёночных механизмах. Я с головой погрузился в работу, тяжёлую, но приносящую удовлетворение.

Когда моя смена подошла к концу и я вышел из машинного отделения, уже стемнело. В небе сияла полная луна, и я увидел, как очередной заполненный пассажирами трамвайный вагон, приводимый в действие моим двигателем, тянется вверх по склону горы.