– Десять луидоров вам и вашему экипажу, если вы будете в Пуэрто через двадцать минут! – вскричал он, бросаясь в лодку.

От сильного толчка та чуть не перевернулась. Матросы взялись за весла, и лодка заскользила по воде. Граф де Бармон, не сводя глаз с городка Санта-Мария, беспрестанно повторял задыхающимся голосом:

– Скорее, скорее!

Они стрелой пролетели мимо фрегата, который готовился сняться с якоря. Наконец они достигли Санта-Марии.

– Никто не должен идти за мной! – крикнул капитан, спрыгнув на берег.

Но Мигель не обратил ни малейшего внимания на этот приказ и бросился вслед за своим командиром, не желая оставлять его в таком ужасном положении. Хорошо, что матрос решился на это, – когда он добежал до дома, где жила донья Клара, он увидел, что молодой человек лежит без сознания на земле, дом пуст, а донья Клара исчезла. Матрос взвалил капитана себе на плечи и добежал до шлюпки, где уложил его так осторожно, как только мог.

– Куда плыть? – спросил один из гребцов.

– К французскому фрегату, и как можно скорее, – отвечал Мигель.

Лодка подплыла к фрегату, Мигель заплатил гребцам обещанную мзду и с помощью матросов поднял капитана на судно, а затем перенес в каюту. Прежде всего необходимо было сохранить тайну и не возбудить подозрений команды и начальства, поэтому Мигель в своем рапорте лейтенанту приписал состояние, в котором находился капитан, падению с лошади. Потом, сделав знак Дрейфу следовать за ним, спустился в каюту. Граф де Бармон лежал неподвижно, как мертвый. Судовой врач фрегата ухаживал за ним, но не мог пробудить его к жизни. Казалось, она покинула его навсегда.

– Отошлите ваших помощников, довольно будет и нас с Дрейфом, – сказал Мигель доктору.

Врач все понял и знаком отпустил помощников. Когда дверь затворилась за последним из них, матрос отвел доктора в сторону и тихо сказал:

– Майор, командир узнал страшное известие, вызвавшее тяжелый кризис. Я сообщаю это вам, майор, потому что врач – это все равно что духовник.

– Можешь быть спокоен, мой милый, – отвечал майор, – тайна командира в надежных руках.

– Я убежден в этом. Пусть весь экипаж думает, будто командир упал с лошади, понимаете?.. Я уже написал об этом лейтенанту, подавая рапорт.

– Очень хорошо. Я подтвержу твои слова.

– Благодарю, майор. Мне остается задать вам еще один вопрос.

– Говори.

– Вы должны получить от лейтенанта разрешение, чтобы из всего экипажа никто, кроме Дрейфа и меня, не ухаживал за командиром. Видите ли, майор, мы его старые матросы, он может быть с нами откровенен. Кроме того, ему будет приятно видеть нас возле себя. Вы получите разрешение от лейтенанта, майор?

– Да, мой друг, я знаю, ты человек честный и очень привязан к командиру, знаю также, что он полностью доверяет тебе. Не тревожься, я все устрою. Пока граф болен, только ты и твой товарищ будете входить сюда вместе со мной.

– Крайне вам признателен, майор. Если представится случай, я отблагодарю вас. Говорю вам по чести, как баск, вы – предостойнейший человек.

Врач расхохотался и, прекращая разговор, сказал:

– Вернемся к нашему больному!

Несмотря на все принятые врачом меры, обморок графа продолжался целый день.

– Потрясение слишком сильно, – заметил врач, – могло произойти кровоизлияние в мозг.

Только к вечеру, когда фрегат, оставив далеко позади кадисский рейд, давно уже шел под парусами, состояние графа несколько улучшилось.

– Сейчас он придет в себя, – сказал доктор.

Действительно, судорога пробежала по телу Луи де Бармона, он открыл глаза, но взгляд его был мутным и диким. Он поводил глазами, как бы стараясь понять, где находится и почему лежит в постели. Три человека участливо наблюдали за этим возвращением к жизни. Правда, выглядело все это довольно тревожно. Особенно был обеспокоен врач. Лоб его нахмурился, брови сдвинулись от волнения. Вдруг граф приподнялся и сказал резким и повелительным голосом, обращаюсь к Мигелю:

– Лейтенант, почему вы не собрали экипаж к сражению? Ведь испанский корабль удаляется от нас!

Врач сделал Мигелю знак.

– Извините, командир, – отвечал матрос, потакая фантазии больного, – все готово к сражению.

– Очень хорошо, – сказал больной.

Потом вдруг мысли его переменились и он прошептал:

– Она придет, она мне обещала!.. Нет! Нет! Она не придет… Теперь она умерла для меня!.. Умерла! Умерла! – повторил он глухим голосом.

Потом вдруг громко вскрикнул:

– О! Как я страдаю, боже мой! – И слезы полились из его глаз.

Граф закрыл лицо руками и опять упал на постель. Оба матроса тревожно всматривались в бесстрастное лицо врача, стараясь прочесть на нем, чего они должны опасаться и на что надеяться. Внезапно врач облегченно вздохнул, провел рукой по лбу, влажному от пота, и, обернувшись к Мигелю, сказал:

– Слава богу! Он плачет, он спасен!

– Слава богу! – повторили матросы, набожно перекрестившись.

– Не кажется ли вам, что он повредился рассудком, майор? – спросил Мигель дрожащим голосом.

– Нет, это не сумасшествие, а всего лишь бред. Он скоро заснет, не оставляйте его. Проснувшись, он не будет помнить ничего. Если попросит пить, дайте приготовленное мною лекарство, которое я оставил на столе.

– Слушаюсь, майор.

– Теперь я пойду, а если случится что-нибудь непредвиденное, сейчас же дайте мне знать. Впрочем, я еще зайду ночью.

Врач ушел. Его слова вскоре подтвердились: мало-помалу граф де Бармон заснул тихим и спокойным сном. Оба матроса стояли неподвижно возле его постели. Никакая сиделка не смогла бы ухаживать за больным с такой трогательной заботой, как эти два человека, внешне черствые и грубые, но такие добросердечные.

Так прошла ночь. Врач несколько раз приходил и всегда уходил через несколько минут с довольным видом, приложив палец к губам. К утру, при первом луче солнца, ворвавшемся в каюту, граф сделал движение, открыл глаза и, слегка повернув голову, сказал слабым голосом:

– Мой добрый Мигель, дай мне воды.

Матрос подал ему стакан.

– Я совсем разбит, – прошептал граф, – стало быть, я был болен?

– Да, немного, – отвечал матрос, – но теперь все прошло, слава богу. Надо только запастись терпением.

– Мне кажется, я чувствую, как фрегат движется… Разве мы под парусами?

– Так точно, командир.

– Кто же приказал сниматься с якоря?

– Вы сами вчера вечером.

– А! – Граф возвратил стакан.

Голова его тяжело упала на подушку, и он замолчал. Однако он не спал, глаза его были открыты, взор беспокойно блуждал по стенам каюты.

– Вспоминаю! – прошептал он, и слезы снова брызнули из его глаз. Потом он резко повернулся к Мигелю Баску. – Это ты меня поднял и принес на фрегат?

– Я, капитан.

– Благодарю. Однако, может быть, было бы лучше дать мне умереть…

Матрос недовольно пожал плечами и проворчал:

– Блестящая мысль!

– О, если бы ты знал! – сказал граф горестно.

– Я все знаю. Не предупреждал ли я вас с самого первого дня?

– Это правда, мне следовало бы тебе поверить. Увы! Я уже тогда любил ее.

– Знаю… Да она и заслуживает этого.

– Не правда ли, она все еще меня любит?

– Кто в этом сомневается? Бедное милое существо!

– Как ты добр, Мигель!

– Я справедлив.

Снова наступило молчание. Через несколько минут граф возобновил разговор.

– Ты нашел письмо? – спросил он.

– Нашел, капитан.

– Где оно?

– Здесь.

Граф с живостью схватил конверт.

– Читал? – спросил он.

– Для чего? – отвечал Мигель. – Там, должно быть, сплошь вранье да гадость, а я не любитель читать подобные вещи.

– Вот, возьми.

– Чтобы разорвать?

– Нет, чтобы прочесть.

– Зачем?

– Ты должен знать, что заключается в этом письме, я так хочу.

– Это другое дело. Давайте.

Он взял письмо и развернул его.

– Читай громко, – сказал граф.

– Славное поручение даете вы мне, капитан! Но если вы требуете, я должен повиноваться.