Когда Проересий собирался обратно в Афины, император (Констант) уговорил его принять от него дары. Затем софист попросил нечто более достойное его природы, а именно несколько довольно крупных островов, которые должны были обеспечивать Афины продовольствием. И Констант не только дал ему их, но и удостоил высшей чести, даровав Проересию должность стратопедарха[164], чтобы никто не выступал против этого приобретения софиста, выделенного ему из общественного фонда. Этот дар должен был утвердить префект претория, который незадолго перед тем прибыл из Галлии. Поэтому после описанных состязаний в ораторском искусстве Проересий подошел к Анатолию и попросил его утвердить дар, полученный от императора. Для убедительности он позвал не только профессиональных адвокатов, но и почти всех образованных людей Эллады: они собрались в Афинах по случаю приезда префекта претория. Когда эти люди заполнили театр и Проересий попросил своих адвокатов выступить с речами, префект претория обежал взглядом всех присутствовавших и захотел снова испытать красноречие самого Проересия. Поэтому он сказал: «Говори ты, Проересий! Плохо, если кто-то другой будет выступать и славить императора, когда здесь присутствуешь ты». И Проересий, словно всадник, вызванный на поле[165], выступил с речью об императорском даре, вспомнив Келлия и Триптолема и то, как почитается Деметра за то, что дает людям хлеб. Ко всему этому он прибавил слова о щедрости и благородстве Константа, придав современным событиям достоинство древнего мифа. Затем, когда софист перешел к основной части речи, он оживился еще больше. В результате такой речи Проересий и от префекта претория удостоился большой чести.
Жена Проересия происходила из Азии, из города Траллы. Ее звали Амфиклея. У них было две дочери, у которых разница в возрасте составляла ровно столько времени, сколько необходимо для зачатия и рождения. Но достигнув того возраста, в котором ребенок столь мил и обаятелен и наполняет сердце отца неизъяснимой радостью, обе девочки покинули своих родителей, сначала одна, а через несколько дней – другая. Горе Проересия было таким сильным, что он оставил философские занятия. В этот час его поддержала муза Милесия[166], успокоившая его гармонией и изяществом, развлекшая своим обаянием и вновь призвавшая к рассудку. Когда римляне попросили Проересия прислать им одного из учеников, он послал им Евсевия, уроженца Александрии, который, кажется, очень подходил для Рима, поскольку умел льстить и заигрывать с жителями этого города. В Афинах же это смотрелось возмутительно. Посылая Евсевия, Проересий думал увеличить и свою собственную славу, потому что его ученик был в самом деле несравним в хитром искусстве политических речей. Что же касается особенностей риторического дара Евсевия, то будет достаточно сказать, что он был египтянином. Этот народ испытывает особую страсть к поэзии, тогда как Гермес, поощряющий серьезные науки, покинул их страну. Противником Евсевия был Мусоний, который в искусстве софистики доводился ему учеником. Об этом человеке я много пишу в своей «Всеобщей истории», хотя и по другому поводу. Когда Мусоний стал выступать против Евсевия, последний уже хорошо знал, с кем имеет дело, поэтому он и предпочел заняться политическими речами.
Во время правления императора Юлиана Проересий лишился своего места преподавателя, потому что его считали христианином. Все на него смотрели как на иерофанта, как на человека, словно вещающего с дельфийского треножника, способного предсказывать будущее всем, кто в этом нуждается; делал он свои предсказания, опираясь на некую неведомую мудрость. Император (Юлиан) изменил налогообложение земли эллинов[167], чтобы уменьшить тяжесть налога, который они платили. Проересий же удостоился чести узнать у богов[168], насколько долго продлятся эти благодеяния. Когда ему ответили, что счастливые дни продлятся недолго, Проересий понял, что его ждет, но не пал духом. Автор этих строк, которому в это время было около шестнадцати лет, именно тогда и приехал в Афины и вошел в число учеников Проересия, который полюбил его, как своего родного сына[169]. Спустя пять лет автор собирался отправиться в Египет, но родители уговорили его вернуться в Лидию; ему предстояло стать софистом, и все побуждали его к этому. Вскоре Проересий удалился из мира людей. Таким великим и одаренным был этот человек, наполнивший всю вселенную своими речами и учениками.
Епифаний. Он происходил из Сирии, был силен в вопросах о разделениях, но голос имел слабый и вялый. Тем не менее, как противник Проересия на поприще софистики, Епифаний добился большой известности. Людям ведь свойственно восхищаться не только тем, кто этого заслуживает, но и его окружением и даже завистниками, так что, когда человек превосходит всех своими способностями, то ему находят и противника. Это как в физике: одни начала рассматриваются в противоположность другим. Скончался Епифаний, не дожив до глубокой старости, от болезни крови. Жену его, которая была очень красива, постигла та же участь. Детей у них не было. Автор этих строк лично не знал Епифания, потому что тот ушел из жизни задолго до его приезда в Афины.
Диофант был родом из Аравии. Он выбился в профессиональные риторы, и та же людская молва, о которой было сказано выше, сделала и его противником Проересия, точно так же, как если кто-нибудь противопоставил бы Гомеру Каллимаха. Сам Проересий лишь смеялся надо всем этим и не относился серьезно к тому, что болтают люди. Автор знал Диофанта и часто слышал его публичные выступления. Однако он считает неуместным цитировать в этом сочинении что-либо из того, что он запомнил из его речей, ибо данный труд посвящен людям достойным, и автор не ставил своей целью над кем-либо посмеяться. Тем не менее, говорят, что на похоронах Проересия Диофант произнес надгробную речь (ибо Проересий ушел из жизни раньше его) и, как сообщают, закончил ее такими словами о Саламине и войне с персами: «О Марафон и Саламин! Теперь о вас не будет слышно. Какая труба подвигов ваших ныне утрачена!»[170] После своей кончины Диофант оставил двух сыновей, посвятивших свои жизни деньгам и роскоши.
Автору этих строк приходилось часто слушать и Сополида. Этот муж изо всех сил старался воспроизвести в своих речах стиль древних, так что почти вошел в жилище Музы-врачевательницы. Но, хотя он стучался в ее двери как надо, отворяла она ему нечасто. Но и этого оказалось достаточным, чтобы к Сополиду проскользнула из-за двери частичка божественного духа, хотя и очень маленькая и слабая. Однако зрители на него частенько злились, потому что сами были неспособны впитать ни одной капли из Кастальского источника. У Сополида был сын, который, как говорят, наследовал его место ритора.
Гимерий. Этот муж происходил из Вифинии. Автор не был знаком с Гимерием лично, хотя и жил в одно с ним время. Он приезжал ко двору императора Юлиана, чтобы выступить перед ним с речью, надеясь на почести, поскольку Проересия этот император невзлюбил. Когда же Юлиан покинул мир людей, Гимерий уехал за границу. Затем, после смерти Проересия, он появился в Афинах. Гимерий был способным и прекрасным оратором. Особенности стиля и композиции придавали его выступлениям звучание или, по крайней мере, отзвук политических речей. Иногда, хотя и очень редко, Гимерий поднимался до высот божественного Аристида. Умер Гимерий от эпилепсии, которая овладела им в глубокой старости. После своей смерти он оставил дочь.
В те времена также жил Парнасий[171], который профессионально занимался преподаванием. Учеников у него было немного, но благодаря своей деятельности Парнасий все же приобрел некоторую известность.
