Развитие политической борьбы в 40-х годах XIX в. всё больше выявляло классовую сущность буржуазной демократии. Выяснилось, что с политической точки зрения государственное и общественное устройство не две разные вещи. Государственная власть обнаружила себя как официальное выражение антагонизма классов, как организация класса эксплоататоров для охраны «общих условий производства, следовательно и для насильственного удержания эксплоатируемого класса на той ступени подчинения, которая требовалась данным способом производства»^[14]. Это показывало, что зло не только в той или иной форме государства, а в его сущности, т. е. в строе общества частной собственности.

Когда же на историческую арену выходит пролетариат, когда на первое место выдвигается его борьба с буржуазией, буржуазия окончательно бросается в объятия реакции и истинным представителем подлинной демократии выступает пролетариат. Он всё решительнее на опыте своей борьбы приходит к убеждению, что действительное равенство есть прежде всего уничтожение самих классов. Но это равенство недостижимо без революционного ниспровержения существующей власти, без разрушения буржуазного государства. И поэтому на знамёнах пролетариата всё больше вырисовываются лозунги: «Мир хижинам — война дворцам», «Политическая власть — наше средство, социальное благоденствие — наша цель».

Другое, более частное противоречие, вытекающее из различия в уровне хозяйственного положения капиталистических стран, имеет важное значение, так как обусловливает возможность прорыва революции в отдельных частях буржуазного организма. Это противоречие в начале XIX в. нашло своё выражение в англо-русском господстве над Европой и в наличии революционной ситуации в Германии.

Оригинальность положения заключалась в том, что в таких капиталистических странах, которые являлись своего рода «конечностями» буржуазного организма — именно Германия того времени, — только ещё встали задачи штурма абсолютизма и остатков феодализма, тогда как в Англии и отчасти во Франции уже разыгрывалось начало конца этого штурма, и против капитализма начинал систематическую борьбу революционный пролетариат.

С одной стороны, над революционной Европой нависла царская крепостническая Россия, оплот реакции и абсолютизма. С другой стороны — Англия, тогдашний властитель мирового рынка, превращавшая целые нации в своих наёмных рабочих, прочно стояла, как скала, о которую разбивались континентальные революционные волны. Но в то же время в связи с различием в уровне хозяйства капиталистических стран, Англия, развёртывая свои экономические связи и оказывая экономическое давление на отсталые государства континента, выступала как одна из причин, порождавших экономические кризисы и революционные волны в континентальных странах Европы. «Континент, — писал Маркс, — вывозит в Англию несравненно больше, чем в какую бы то ни было другую страну. Но вывоз в Англию в свою очередь зависит от положения Англии, в особенности на заокеанских рынках. Затем Англия вывозит в заокеанские страны несравненно больше, чем весь континент, так что размеры континентального экспорта в эти страны всегда зависят от заокеанского вывоза Англии. Если поэтому кризисы прежде всего создают революцию на континенте, то причина их всё же находится в Англии. В конечностях буржуазного организма естественно должны скорее происходить насильственные катастрофы, чем в его сердце, где возможностей компенсирования больше»^[15]. Одной из таких конечностей была Германия 40-х годов.

Таким образом если вся Европа ощущала англо-русское господство, то на Германию этот двойной гнёт падал с особой силой, потому что через неё пролегала в то время экономическая и политическая граница, отделяющая Восток от Запада. Но именно положение её в качестве одной из конечностей буржуазного организма сгущало в ней революционную атмосферу и создавало возможность развития буржуазной революции как непосредственного пролога к пролетарской.

Надо указать ещё на одно противоречие в области теоретического сознания, которое проистекает из уже указанных выше противоречий. Это противоречие обнаружилось с особой силой ко времени возникновения марксизма также именно в Германии. Это — характернейший момент буржуазной идеологии, имеющий в основе своей противоречия классов и противоречие между умственным и физическим трудом, — разрыв между теорией и практикой.

Некогда буржуазное общество в силу внутренних потребностей своего развития, по мере освобождения от пут феодальной системы с необходимостью толкало своих представителей на путь развития теоретического познания. Буржуазия стремилась с помощью научного знания разрушить господство римско-католической церкви как интернационального центра, цементирующего феодальную систему. С другой стороны, через познание свойств материальных тел и форм проявления сил природы она ставила своей задачей развивать производительные силы. Феодальному обществу с его религией, теологией и метафизикой буржуазия противопоставляла союз естествознания с материалистической философией. XVIII в. — век Великой французской революции и промышленной революции в Англии — был практическим торжеством этой теории.

К началу нового столетия начинает обнаруживаться в буржуазной идеологии антагонизм между теорией и практикой. Этому содействовали растущая оторванность имущих классов от непосредственного процесса материального производства и монополизация ими теоретической работы. Крупная промышленность отделяет от рабочего науку как самостоятельную потенцию производства и заставляет её служить капиталу. Познание становится орудием, способным отделиться от труда и выступать против него враждебно. Всё больше проявляется антагонизм между буржуазной промышленностью и буржуазной теорией, с одной стороны, и создаваемой капиталом нищетой и разрухой — с другой.

В начале своего развития буржуазия, выражая объективно прогрессивные тенденции общественного развития, могла придать своей науке видимость надклассовости, форму всеобщности и представляла её как единственно разумную и общезначимую. Но по мере выявления антагонистического характера буржуазного общества обнаруживается и двойственный характер буржуазной науки. Одной стороной она направлена на овладение и подчинение природы человеческому обществу, другой — на подчинение общества господствующему классу в целях эксплоатации угнетённых классов. Вскрываются весь эксплоататорский характер буржуазной науки и проводимый ею отрыв теории от практики, разрыв между умственным и физическим трудом.

В интересах закрепления экономического рабства рабочего класса буржуазия уже предаёт «анафеме» материализм. Она апеллирует к религии в целях «обуздания» безбожных стремлений эксплоатируемых, направленных против капиталистической собственности. Буржуазная философия превращается в опору теологии, в ней усиливается идеализм. В то же время и философский материализм обнаруживает в своём развитии различную классовую направленность. В форме естественнонаучного вульгарного материализма он растворяется в естествознании и таким путём обезвреживается буржуазией, которая топит в ползучем эмпиризме вытекающие из последовательного материализма революционные теоретические выводы и перспективы. С другой стороны, в форме социалистических и коммунистических теорий материализм начинает обличать буржуазное общество и присущие ему антагонизмы.

Теоретическая борьба развёртывается между классиками-экономистами как научными представителями буржуазии и коммунистами — теоретиками трудящихся.

Классическая политическая экономия занята ещё борьбой с пережитками феодализма. Свою задачу она видит в том, чтобы показать, как приобретается богатство при отношениях буржуазного производства и насколько оно превосходит производство богатства при феодализме. Это толкает её к исследованию отношений буржуазного производства, и здесь она делает свои великие открытия, кладущие начало трудовой теории стоимости.

Но всё больше выясняется, особенно в связи с последствиями промышленной революции, «что в одних и тех же отношениях производится не одно только богатство, но и нищета, что в отношениях, в которых совершается развитие производительных сил, развивается также и некоторая сила сопротивления и что отношения эти создают богатство граждан, т. е. богатство класса буржуазии, лишь под условием безостановочного уничтожения богатства отдельных членов этого класса и создания безостановочно возрастающего пролетариата». Поэтому буржуазные экономисты отграничивают свою теорию от столь революционных выводов и постепенно спускаются до явной защиты и идеализации буржуазного общества.