Волны, словно играя в догонялки, одна за другой накатывали на белоснежный песчаный берег в метре от босых ног Лёхи. Океан искрился в лучах заходящего солнца, небо было залито пылающими красками. Сзади сгорбилась каменная спина скалы, и шелестели опахалами листьев пальмы. Подобрав под себя ноги, Лёха сидел на тёплом песке и любовался закатом. Он зачерпнул горсть песка и принялся пересыпать его из ладони в ладонь. Когда песок полностью просыпался между пальцами, в руке осталась красивая круглая ракушка. Невдалеке от Лёхи копошился неуклюжий краб, над головой что-то недовольно прокричала чайка. Казалось, он готов был просидеть вот так целую вечность.

Лёха опустил взгляд и надолго задумался, подбрасывая на ладони ракушку. Спустя некоторое время он посмотрел вперёд. На небе часто мигала надпись «Время вышло». Буквы налились красным. Значит, уже давно мигает. Лёха с грустью вздохнул и нехотя потянулся к браслету, что чёрной змейкой обвивал запястье. Яд у змейки был смертоносным и именовался временем. На браслете помещался циферблат и одна единственная кнопка. Лёха намеревался «уйти», но нажать на жёлтый кругляш кнопки не успел. Прямо перед глазами снизу вверх поползли ширящиеся белые полосы. Полосы быстро набухли, слились и закрыли мир плотной простынёй. Откуда-то издалека, справа послышался чей-то настойчивый голос, слов пока было не разобрать. Наконец белая пелена перед глазами начала постепенно истончаться и таять, сквозь неё стали просачиваться очертания предметов и свет ламп. Голос сделался громче, говоривший ворчал:

— Ну, сколько можно? Не докричишься до тебя. Пришлось всё вырубать, теперь всю систему из-за тебя перезагружать. На время что ли не смотришь? Отдохнул сам, дай другим отдохнуть. Очередь же…

Лёха, в чьей голове до сих пор кричали чайки, протёр глаза. Предметы вокруг окончательно обрели чёткость, и он удивлённо, словно впервые, уставился на тесную, ярко освещённую комнатушку. Кроме кресла, в котором полулежал Лёха, в комнате ничего больше не наблюдалось. Кресло напоминало стоматологическое, и было окружено мониторами и панелями управления.

— Извините, засмотрелся, — попробовал оправдаться Лёха.

— Ладно, что уж теперь, — справа вынырнула рыжая, патлатая голова стоящего возле кресла оператора. Тот перестал стучать по клавишам и подмигнул. — Вылезай давай.

Лёха неохотно оторвал спину от кресла и спустил ноги на пол.

— Проснулся? Головокружения нет?

Лёха повёл плечами, отрицательно покачал головой и встал.

— Вроде нет.

— Следующий! — над самым ухом прокричал оператор.

Дверь с шипением открылась, и в комнату вплыл улыбающийся Артём.

— Где был? — подходя, спросил он у остолбенело стоящего возле кресла Лёхи.

— На побережье, — вздохнул Лёха.

— Понятно, а я вот по лесу хочу прогуляться.

— Тоже неплохо, прохладно, птицы поют, — кивнул Лёха. — Я в прошлый раз там был. Ты это, на озеро обязательно сверни, красиво там…

— Сверну, спасибо, — Артём, ожидающе потирая руки, принялся моститься в кресле. — Ну что шеф, запускай!

Лёха кинул на кресло жадный взгляд, в который раз вздохнул и вышел из комнаты. В коридоре, сидя на стульях, своей очереди ждало ещё четыре человека. Лёха виновато поздоровался и пошёл дальше.

Вот уже почти два года он работал на космической станции с немудрёным названием RAN-18. Станция располагалась на самых настоящих задворках галактики, на абсолютно безжизненной, стерильной планете OE-11. Другими официальными названиями станция и планета не обладали. Да и какие могут быть названия в такой глуши? Сухих номеров для каталога вполне достаточно. Впрочем, сотрудники станции именовали её Ракушкой, а саму планету Булыжником. Так и говорили: «Пойду-ка я по Булыжнику прогуляюсь». Хотя где там гулять? Днём неимоверно жарко, а ночью непомерно холодно. А в тяжёлом, неудобном скафандре много ли натопаешь? Да и пейзажи не шибко красивые: мёртвый песок и потрескавшиеся камни…

До работы на RAN-18 Лёха служил на другой станции, практически ни чем от неё не отличающейся, и до этого… Лёха покинул Землю в три года, вместе с родителями отправившись покорять такой манящий и бесконечный космос. После была академия космоплавания на Юноне. Учился он без рвения, средне, а потому рассчитывать на что-то подобное, как служба в тропическом раю Валерии или густонаселённой системе Прометея, не приходилось. Такие как он были обречены на постоянное мытарство по затерянным в просторах галактики бесчисленным консервным банкам станций.

Коридоры станции были узкими, с низким, однообразно-серым потолком, расчерченным тусклыми ромбами ламп. Лёха прошёл в конец коридора и остановился перед крохотным обзорным окном. Снаружи крутилось чёрно-бурое месиво — на поверхности планеты уже неделю свирепствовала песчаная буря. При таких условиях жизнь здесь зарождаться категорически отказывалась. Лёху всегда интересовало, зачем здесь поставили станцию. Планета даже полезными ископаемыми похвастаться не могла. Пожалуй, для того, чтобы станция просто существовала, так сказать обрисовать границы Ойкумены. Особо хлопотной работы тут не было: следи за изменениями погоды, картографируй местность да составляй бесконечные отчёты для далёкого начальства — вот и все заботы. Сотрудникам станции только и оставалось, что всеми возможными способами коротать долгие, монотонные дни. Кто сутки напролёт резался в карты, кто в десятый раз перелистывал потёртые журналы, а кто выдумывал себе мудрёные занятия вроде оригами или составления генеалогического дерева. Спасибо хоть визуалайзер привезли. Пускай и искусственное, а всё же разнообразие. Вспомнив про всемогущее кресло, Лёха улыбнулся. Жаль только машина пожирала много энергии, и включали её раз в неделю. Лёха никогда не видел настоящего океана или даже простого леса. С Земли его увезли в слишком раннем возрасте, чтобы остались чёткие воспоминания. Вся его жизнь прошла на станциях и, наверное, на них же и закончится.

Он мысленно представил, что за окном не безжизненная пустыня, а тёплый берег, ласковое солнце и лазурные волны. От этой мысли стало как-то радостнее. И всё-таки океан — это прекрасно.