-- Ну разумеется, госпожа, как же иначе?
-- Вот, и Мафальда со мной согласна! -- с победоносным видом повернулась герцогиня к другим своим спутницам. Те тоже заулыбались, а Розалинда бросила на первую камер-фрейлину насмешливый взгляд -- от нее не укрылось, что фон Шиф думала о чем-то своем и вообще не слышала, что спросила у нее Эвелина. Но Мафальде было не до главной сплетницы.
«Чтоб тебе провалиться, балаболка! -- обругала она про себя свою госпожу. -- Сбила меня с мысли! Вот о чем я сейчас думала? Ага, о том, что Эрвину любая мирная жизнь показалась бы не интересной. Даже если бы он оказался на троне!» Молодая женщина мрачно усмехнулась. По крайней мере, если бы Эрвин был правителем, ему было бы гораздо сложнее улизнуть от своих многочисленных обязанностей в военный поход! Да и скучать ему было бы некогда, в королевском окружении интриги посерьезнее, чем сплетни в маленьких герцогствах и графствах...
-- А скажи, Мафальда, как по-твоему... -- опять отвлекла фрейлину герцогиня, и Мафальда, тихонько скрипя зубами, повернулась к ней с заинтересованным видом. Однако закончить фразу Эвелина не успела -- конь Мафальды вдруг испуганно заржал, поднялся на дыбы, а потом галопом бросился вперед, унося первую фрейлину прочь от ее испуганно завизжавших собеседниц. Сама фон Шиф тоже громко закричала, но внимательный человек сразу бы понял, что ее вопль был не столько испуганным, сколько довольным, почти восторженным.
Проскакав так несколько минут, Мафальда с легкостью остановила коня, а потом повернула его и съехала с широкой тропы за деревья. Там, скрытая густыми зарослями от всех, кто мог бы помчаться за ней следом, она довольно рассмеялась: все, теперь ни Эвелина, ни другие глупые женщины не помешают ей думать! Долго прятаться от них она, конечно, не сможет -- Эвелина наверняка беспокоится за свою любимую фрейлину и будет искать ее по всей роще -- но хотя бы полчаса у нее есть. Этого должно хватить, чтобы понять, насколько абсурдна пришедшая ей в голову идея и стоит ли вообще тратить на нее время...
...Некоторое время спустя фрейлина снова выехала на тропинку и пустила лошадь шагом в сторону герцогского замка. По дороге она выдернула из своих роскошных волос почти все шпильки и слегка растрепала их -- впрочем, сделано это было так ловко, что выглядеть Мафальда стала даже лучше, чем с высокой и хитрой прической на голове. В таком виде она выехала из рощи и, увидев чуть в стороне нескольких всадниц, торопливо поскакала к ним.
-- Мафальда! -- герцогиня, увидев приближающуюся любимицу, тоже поскакала к ней навстречу. -- А мы уже час тебя ищем! С тобой все хорошо, ты не ушиблась? Я так беспокоилась!..
Лицо Эвелины действительно было испуганным и бледным, несмотря на румяна, и Мафальда с удивлением поняла, что госпожа волновалась за нее вполне искренне.
-- Все в порядке, просто лошадь понесла, и пока я ее успокоила, мы проскакали чуть ли не через весь лес! -- вздохнула она, останавливаясь возле герцогини и поправляя растрепанные волосы. Эвелина сочувственно кивала и облегченно закатывала глаза -- теперь уже, как обычно, наигранно.
-- Скажите Францу, пусть зовет остальных, Мафальда нашлась! -- крикнула она остальным фрейлинам.
Фон Айс снова скучал рядом с фрейлинами -- должно быть, на поиски пропавшей Мафальды его не взяли -- и теперь, обрадовавшись новому поручению, мгновенно ускакал в рощу. Фрейлины же окружили Мафальду, наперебой расспрашивая ее о только что благополучно завершившемся приключении. Она весело отвечала, что ничего страшного с ней не случилась, жаловалась на своего коня и вместе со всеми недоумевала, чего он мог испугаться. А на лице у нее то и дело возникала немного странная хитрая усмешка...
Глава V
Дивен месяц октябрь в Аллюстрии первую свою половину, какое из курфюршеств не возьми. Темно-желтые, почти коричневые листья все еще густо покрывают ветви дерев, пусть и не столь густо, как летняя зелень. Мягко и тихо шуршат опавшие листья под ногами путника или охотника, отправившегося готовить к зиме борти пасечника, или же неспешно идущего грибника, стелются травяные стебли на полянах и некошеных лугах, также уже поблекшие, но не полностью избывшие из тела своего зелень; плотные густые туманы, даже днем клубящиеся в лощинах, с наступлением сумерек становятся полновластными хозяевами всего этого великолепия, скрывают его от взгляда людского, словно занавес в театре, глушат звуки, накатываются на города и деревни подобно неудержимым океанским волнам, покрывают их целиком, лишь вершины холмов да колокольни соборов оставляя над собой, словно редкие островки. И случись на таком острове человек, разглядит он в лунную ночь огромное, безбрежное серое море, колыхающееся, идущее волнами, выбрасывающее вверх тонкие щупальца, либо медленно опадающие затем, либо развеивающиеся в воздухе, колеблющееся, словно эфир под взглядом месмериста или медиума, и ярко сияющие на небесах звезды, большие, яркие, будто начищенные до блеска талеры, прибитые к черному бархату небесной тверди.
Таков аллюстрийский октябрь.
А еще, месяц сей есть грязища после малейшего дождичка, превращающая тракты в хляби непролазные, промозглая холодина, от которой у ночующих в палатках зуб не попадает на зуб, влажные дрова для походного костра, дающие более дыма, нежели тепла, и вынуждающие чуть ли не в углях спать закутанных в шинели солдат, с одной стороны которых поджаривает пламя от горящей, на всю ночь положенной в костер лесины, а с другой подмораживает, кусает ледяными зубами за бок приближающаяся зима. Мерзок октябрь в Аллюстрии, если нет у тебя надежной крыши над головой и горячего, протопленного очага.
Клацающий зубами, завернутый в плед фон Эльке, стянув форменные перчатки, грел руки, протянув их ладонями к жаровне с углями. Утро выдалось каким-то уж особенно зябким и промозглым, к утру ночевавший в палатке молодой человек продрог до такого состояния, что, казалось, даже кишечник его сморозился.
-- Почему лютеран в Аллюстрии больше не жгут? -- пробурчал Эрвин себе под нос. -- Хоть согрелся б напоследок. Сколько можно морозится из-за чертова наемника, не чувствующего капризов погоды?
Армия княжества Померания, фельдмаршала которой и помянул тихим «незлобивым» словом фон Эльке, явилась под Аурумштадт лишь к позавчерашнему вечеру, затратив на марш не день, а все три. Вынужден ли был Кабюшо приводить в порядки свой авангард, или запамятовал, что его фамильное заклятие действует лишь на него же, и никого более, отчего и не спешил, либо же причина была иной -- фон Эльке не знал. Да и не интересовался, если на то пошло.
Весь минувший день Кабюшо вел развертывание войск и укрепление своих позиций, не встречая к тому ни малейших препятствий со стороны бранденбуржцев. Фельдмаршал фон Берг, находясь пусть и не на самых выгодных для обороны позициях, но имея меньше войск под своим началом, никак не желал контратаковать до подхода корпуса лейтенант-фельдмаршала Ольмюца, запропавшего где-то на полпути между Магдебургом и Аурумштадтом, и все уговоры его штабных, все красноречие и их, и прочих старших офицеров, включая самого эрцгерцога, разбивались о его упрямое нежелание драться с превосходящими силами врага.
-- Вы, милостивые государи, на авантюру меня не толкайте-то, кхе-кхе. -- хрипел и покашливал фон Берг (как и многие в армии фельдмаршал был простужен, да и просто по возрасту ему нездоровилось) в тех редких случаях, когда снисходил до того, чтобы объяснять свою бездеятельность. -- Это вьюношам свойственно сначала лезть в окошко девичьей спальни, а лишь затем думать о последствиях, когда уже поздно. Кабюшо-то, кхе-кхе, оторвался от магазинов, не подрасчитал, значит, наших погод. Это против Окситании меровенсцы нынче воевать могут, а в Аллюстрии такие номера, кхе-кхе, чреваты. Дожди зарядят обложные со дня на день, перебои с припасом и фуражом у него начнутся, а какие обозы если через грязь и проволочет, так я для того ему в тыл полк гусар отрядил. Нам-то что, померзнем, конечно, ну так и померанцы не на зимние квартиры-то стали, а уж со снабжением у нас все слава Богу. Ни к чему нам все это фанфаронство, милостивые государи, кхе-кхе, право слово, сам он к нам в руки упадет, как переспелое, кхе-кхе, яблоко -- или, если угодно считать, как гнилое.
