Что ж, война полна превратностей, к тому же севернее через реку, согласно карте, имелся хороший каменный мост, и гвардия двинулась к нему, не задерживаясь ни в деревнях, ни в мелких городишках на дороге. Жители этих населенных пунктов провожали гусар изумленными взглядами, но о сопротивлении, разумеется, даже не помышляли, так что через полдня «Серые соколы» вышли к переправе -- но лишь для того, чтобы убедиться -- карты врут.

Да, некогда это было мощное сооружение, способное выдержать и латную конницу, -- не менее чем по семь всадников в ряд, -- и телеги с требюшетами, однако к настоящему времени от былого величия старого моста остались лишь воспоминания. Подъехавшим к месту планируемой переправы гусарам открылись развалившиеся, торчащие из разлившейся речки, словно гнилые зубы, обломки мостовых быков и центральной опоры, через которые были переброшены несколько бревен. Пешком по такой хлипкой конструкции переправиться было возможно, хотя риск сверзиться в ледяную воду и тут имелся -- поручней у конструкции не наблюдалось, -- а вот переходить на тот берег даже ведя лошадь в поводу было бы чересчур рискованно. Да и времени такая переправа у полка заняла бы примерно столько же, сколько обустройство нового моста. Юстасу не оставалось ничего иного, как отдать приказ двигаться еще севернее, к следующему мосту, который уж точно существовал, поскольку через него проходил довольно оживленный тракт из Штеттина в Кёслин и, далее, до самого Данцига и прусских земель.

Переправившись на другой берег утром третьего дня, гвардейская конница попыталась наддать, наверстать упущенное в бесплодных блужданиях время, но тщетно. Проселочные дороги были разбиты и почти непроходимы в этой части княжества, и хотя фон Лёве и не считал густую липкую грязь совсем уж непреодолимым препятствием, передвижение по ней было способно задержать полк намного сильнее, чем крюк по мощеной булыжником дороге.

-- Ну что скажете, герр майор? -- рядом с Юстасом присел командир второго эскадрона, ротмистр Альтэбер. -- Хотя бы к шапочному разбору успеем, или зря по лесам маялись?

-- Если выступим еще до свету -- можем быть в тылах Кабюшо немногим позже полудня. -- фон Лёве приложился к фляге с вином и передал ее подчиненному. -- Поздно, конечно, но лучше чем не явиться на битву совсем. Одно меня т`гевожит, д`гужище Ценон. Нам п`гидется ма`гши`говать в непос`гедственной близости от Штеттина -- как бы из га`гнизона по наши души никто не вылез.

***

Разведка маршала фон Берга не соврала лишь в одном -- пушек у противника в Нюссе было действительно мало. Что же касалось личного состава, засевшего в старинных укреплениях, то это оказались обстрелянные, матерые ветераны, и хотя у фон Эльке солдат было и больше, уже два часа его штурмующие колонны раз за разом откатывались назад, неся потери -- и даже сосредоточенный огонь пушек не помогал сломить упорное сопротивление померанцев.

Атака -- и неудача. Еще одна -- и с тем же успехом. Наконец, полк Берлинских гренадеров вышел на дистанцию рывка, но остановился, залег под огнем из-за полуразрушенных стен.

Эрвин дал шпоры коню, проскакал к берлинцам под свист пуль и, соскочив наземь, выдернул флаг из рук знаменосца.

-- За мной! -- крикнул он, обнажив шпагу и бросаясь вперед. -- Вперед, черти! Я вам покажу, что до того как стать генералом был гренадером! В атаку!

И солдаты, под огнем из мушкетов, поднялись и побежали вслед за своим генералом.

На половине дороги фон Эльке запнулся о старый древесный корень, торчащий из земли, но устоял, оперевшись на древко, гренадеры обогнали его, и тут из пролома в стене гагахнула картечью шестифунтовка. Солдат перед молодым генералом просто скосило, забрызгав его кровью и внутренностями с головы до ног, гренадеры опять замешкались и, видимо, готовы были броситься бежать, но Эрвин снова взмахнул знаменем.

-- Пушка разряжена! Вперед! Порубим их на кусочки! -- выкрикнул он и ринулся в атаку.

Глава XXIV

Остаток дня после разговора в трапезной с Белиндой и внезапно появившимся Абеле Мафальда измучилась от любопытства. Ей ужасно хотелось узнать, что еще позволяет дар потомков самой святой Клархен и что имел в виду доктор, когда говорил, что ему не нравится ее интерес к этому делу. Но пока оба вопроса оставались для нее тайной: Кальмари отказался что-либо объяснять, самым неучтивым образом сославшись на голод и начав есть, а потом в трапезной появились другие едоки и стало не до приватных разговоров. Ко всему прочему, после этого в трапезную явилась Люсинда, повсюду ищущая свою подопечную, и полностью поддержала врача, утащив ее в выделенную им келью. Вслед за ними куда-то ушел и Абеле, так что фрейлине-майору ничего не оставалось, как отправиться выполнять его требование.

Ночью она пару раз просыпалась и долго не могла заснуть -- мысли ее снова и снова возвращались к рассказу Белинды. Однако это не помешало фрейлине хорошо выспаться, и утром она встала с кровати в прекрасном боевом настроении, готовая выведать все, что ее интересовало и у юной Фалькенхорст, и у загадочного доктора Кальмари. С первым, как на предполагала не должно было возникнуть трудностей -- девушка уже начала с ней откровенничать, значит, и дальше не станет ничего скрывать. А вот со вторым ей следовало готовиться приложить все свое умение выведывать разные секреты...

Правда, для начала фон Шиф нужно было разобраться со всеми своими повседневными делами. Наскоро одевшись и приведя себя в порядок, майор отправилась в келью гроссгерцогини и обнаружила, что там никого нет -- ее госпожа, как это уже не раз случалось за время жизни в госпитале, встала раньше всех, сама справилась со своим нарядом и прической и ушла помогать медикам. Мафальда покачала головой -- эдак ее светлейшему сиятельству скоро вообще будут не нужны фрейлины! -- и тоже поспешила в одно из зданий, превращенных в госпиталь. Неожиданно ей вспомнилась вчерашняя перепалка с сержантами-курильщиками, и она подумала, что у них надо бы забрать оставшийся табак, а заодно проверить, не дымят ли тайком другие пациенты. «Если не будет срочной работы, устрою проверку всех выздоравливающих», -- решила фон Шиф. -- «Оно, может быть, у раненых и последняя радость, а вот простуженным дышать этой вонью вовсе ни к чему».

Курильщикам в тот день повезло: сначала фрейлина, собравшаяся в поход по их кельям, встретила двух монахов, попросивших помочь им с перевязками, и лишь через два часа она смогла осуществить свое намерение лишить их единственного удовольствия. Зато освободившись, она взялась за это дело с тем же энтузиазмом, с каким выполняла все свои госпитальные обязанности. У любителей табака не было никаких шансов: они упрашивали Мафальду не отбирать у них самое дорогое, предлагали ей взятки в виде щепоток того же табака и даже говорили, что до нее у них уже побывала другая фрейлина, отобравшая кисеты, но после просьбы описать предшествинницу начинали путаться в деталях и жаловаться на забывчивость. Но фон Шиф была неумолима, а большинство пациентов оказались младше ее по званию, так что отказаться выполнять ее распоряжения при всем желании не могли.

Возвращаясь в свою келью с целой охапкой «трофейных» кисетов и трубок, камер-фрейлина думала о том, что ей, пожалуй, нравится быть майором и отдавать приказы, которые тут же беспрекословно выполняются. С этой оптимистичной мыслью она сложила добычу на сундук со своими платьями и на мгновение задумалась, что делать дальше. Обходя курильщиков, она надеялась встретить доктора Кальмари и, как это уже бывало, начать помогать ему в каких-нибудь врачебных процедурах, а потом, во время передышки, завести разговор о вчерашнем. Либо встретить Белинду и поговорить с ней о ее даре, а если рядом будет ее компаньонка, сперва найти какой-нибудь предлог, чтобы остаться с девушкой наедине. Но ни Абеле, ни Белинда Мафальде так и не попались. «Значит, теперь поищем их целенаправленно», -- сказала себе фрейлина и вышла из кельи.