Мое тело ослабло. Мне кажется, что воздух пропитан свинцом. Он не дает мне двигаться. Это болезнь. Я знаю. Зато мой слух стал более чутким, и я слышу через закрытую дверь, о чем говорит Френкель с моей женой.
– Это шизофрения, моя дорогая, – говорит доктор.
– Вы в этом уверены? – в голосе моей жены беспокойство.
– Я полностью согласен с диагнозом профессора Блейлера, – Френкель говорит тихо и вкрадчиво, но я его слышу.
– Господи! Я знала… Я чувствовала это! – она плачет. Я слышу, как капают ее слезы.
Дверь открывается. Доктор Френкель садится на мою кровать. Я делаю вид, что сплю. Не хочу сегодня разговаривать. Он берет мою руку и считает пульс.
– Я знаю, что вы не спите, – говорит он мне. – Может, вы поздороваетесь со мной?
Я открываю глаза и качаю головой.
– Ваца, дорогой. Я так волнуюсь, – говорит жена. Я чувствую, что она врет. Ей все равно. Ей давно все равно. Она любит меня. Но любит головой. У нее нет чувств ко мне. Только мысли.
– Не волнуйтесь, дорогая Ромола, – говорит доктор, оттягивая мне веко и заглядывая в глаз. – Все будет хорошо. Я в этом уверен. А теперь вам нужно идти. А мы побеседуем. Правда? – я снова качаю головой. Я не хочу говорить. – Ну же! Не нужно сердиться на меня. Я всего лишь хочу помочь вам справиться с болезнью.
Он ошибается. Я не болен. Я просто притворяюсь больным.
– Расскажите мне, когда вы впервые почувствовали беспокойство? Может, это было в детстве? Или может, что-то вас сильно взволновало, и вы почувствовали себя плохо?
Я не хочу говорить, но его вкрадчивый голос и улыбка действуют на меня успокоительно.
***
Этот город пугает меня. Он слишком величественен и высокомерен. Я кажусь себе маленькой букашкой и боюсь, что город раздавит меня.
Наша семья распадается на глазах. Сначала уходит отец. Мы с Броней плачем и просим маму вернуть его. Но та только качает головой. Он ушел сам, и она ничего не может с этим сделать. Потом Стасику становится совсем плохо. Он то бросается на всех с кулаками, то сидит на полу в нашей спальне и часами смотрит в стену. Потом он перестает говорить, и мама отвозит его в больницу.
– Мама, а скоро Стасик вернется? – спрашивает Броня.
Мы идем по набережной, и я с опаской смотрю на огромные здания. Они похожи на корабли, вросшие в землю. Я боюсь, что они вырвутся на свободу и расплющат меня, маму, сестрицу. Они уже раздавили Стасика. Я не хочу быть таким, как он, и пускать слюни в стену. Я боюсь, что стану, как Стасик. Больным.
– Стасика подлечат, и он вернется домой, – отвечает ей мама. – Сейчас нам нужно держаться вместе. Дядя Станислав обещает устроить Ваца в школу. Он говорит, что он унаследовал талант танцора от меня и от папы.
Дядя Станислав добрый. Он учит меня танцевать. Броню он тоже учит, но она еще слишком мала.
Мне нравится танцевать. Отец тоже учил нас со Стасиком танцам. Однажды на празднике мы танцевали гопак.
– Ваца у нас младше, поэтому будет танцевать казачку, – сказал отец.
Я согласился и надел яркий сарафан и красные сапожки. В них было так удобно танцевать!
Стасик танцевал без охоты. Ему не нравилось заниматься с отцом, и танцевать он тоже не любил. Он нарочно наступал мне на ноги и больно щипался.
Я стою посреди небольшого зала и дрожу. Передо мной на стульях сидят незнакомые люди и смотрят как на карлика из цирка. Я не хочу, чтобы они так смотрели на меня!
Они расспрашивают меня о семье. О том, что я люблю. Просят показать, как я танцую. Но я только стою и молчу. Я не карлик, а они не в цирке.
Потом двое незнакомцев долго крутят мое тело, словно я тряпичная кукла. Мне неприятно. Я не люблю, когда меня трогают. Но я терплю, потому что боюсь.
– Увы… – говорит кто-то из комиссии маме, выводя меня из зала. – Он еще мал для школы. Но вы обязательно приводите его через год. У него есть предрасположенность к балету.
