На следующий день проектная группа снова собралась обсудить очередной неожиданный поворот в жизни шахматиста Лужина. Колмар традиционно опоздал, Бузек сделал тому внушение. И британец впервые вступил в перепалку:

– Мне сложно работать с русским текстом на французском языке. Не понимаю, почему меня не направили переделывать набоковский роман «Пнин»? Он ведь изначально писался автором на английском. К тому же главный герой там фактически наш коллега, профессор русского языка и литературы.

– Если вы не заметили, в рамках нашего проекта все группы работают исключительно с произведениями Набокова из его русского периода.

– Заметил, только не понял почему? Возьмёмся за остальное позже?

– Нет, за остальное мы браться не будем. Если я правильно понял замысел наших заказчиков, букморфинг затрагивает именно русскоязычные тексты. Я бы принял точно такое же решение.

Тойво вдруг насторожился и поддержал Колмара, спросив, в чём логика такого решения. Бузек снова включил режим лектора.

– Поймите, Набоков особенный писатель на фоне остальных русских. Многие эмигрировали, сменили жизнь, обстановку и может даже убеждения. Но немногие перестали быть русскими. Набоков, пожалуй, единственный, кто смог стать полноценным европейским мыслителем и автором. Четко видна разница между ранними его произведениями и поздними, написанными в эмиграции. Хотя это и не эмиграция даже. Эмигрант постоянно думает о возвращении и тоскует по родине. Особенно русский эмигрант. Набоков решительно порвал с родиной и с соотечественниками, искоренил в себе

– Эйцехоре? Перехватил Тойво Я был на вашей лекции. Вы ведь это пытаетесь сейчас сказать?

Бузек осекся, расплылся в благожелательной улыбке и выразил удивление, что Тойво посетил его лекцию. Но сделал это немного фальшиво, из чего стало понятно, что Бузек в тот раз всё-таки разглядел Тойво на задних рядах.

– Именно так! Именно эйцехоре русского менталитета. Вот эту тоску и безысходность, порождающую бунт и непредсказуемые последствия. Заметьте, это же хорошо видно, в том числе, на примере нашего подопытного, господина Лужина.

Инес слушала приоткрыв рот. Колмар, довольный тем, что про его опоздание забыли, деловито искал в интернете слово «эйцехоре». Введя в поисковик несколько неточных вариантов впервые услышанного слова, решил схитрить. Включил голосовой поиск и направил смартфон в сторону Бузека.

– Простите профессор, как вы сказали, эйце ?

– Эйцехоре! Не пытайтесь искать, вам выдадут ссылку на Даниила Андреева, который сам был носителем этой гадости. А это именно то, что нам: вам, Колмар, вам, мадмуазель Кювье, и вам, Саволайнен предстоит найти и искоренить!

– По каким признакам мы это определим? И, позвольте, термин «эйцехоре» в таком значении исключительно ваше изобретение. Эганбюри и наши заказчики тоже им руководствуются?

– Не цепляйтесь к терминологии. Если угодно, можете называть это литературным кодом, сокрытым в каждой русской книге. Ведь запрещают же экстремистскую литературу, здесь тот же случай, только не такой очевидный. Букморфинг больше, чем забава книжных издательств, иначе бы за него не взялись серьёзные международные институты. Это очистка произведений от зловредного кода, формирующего поведение читателя.

Тойво сидел ошарашенный, пытаясь понять личные ли это измышления пылкого поляка или общий замысел всего проекта букморфинга. Для Инес, впрочем, всё услышанное тоже стало открытием, и она задала вопрос, который заметно сбил напор Бузека:

– И всё же, как мы можем прочесть этот код в какой-нибудь конкретной книге? Где он, в частности, в «Защите Лужина»?

– Не знаю. Не скажу. Я разговаривал со многими коллегами. Даже те, кто признаёт наличие такого скрытого кода в русской литературе, не могут дать чётких научных критериев. Кто-то ссылается на словообразование, кто-то на православие или фольклор, кто-то даже на фонетику и русский алфавит. Эффект даёт всё это в комплексе. Это вам не гитлеровский «Майн Кампф», тут не так всё очевидно.

И тут Тойво осенило:

– То есть мы вслепую переписываем сюжеты книг, надеясь, что случайно выкорчуем и эйцехоре, спрятанное где-то между строк?

– Фактически да. Вместо индивидуальной точечной работы с неизвестным, мы выжигаем напалмом всё, в надежде сжечь и зловредные коды. Русские книги должны перестать быть жестокими, нравоучительными и подстрекающими. Мы и с Набокова начали, потому что он самый безопасный и понятный нам, европейцам. Кстати, давайте уже приступим к работе.

***

4.

Операцию внедрения центральный офис согласовал Стоуну неожиданно легко и быстро. Видимо, у них там нет готовых типовых решений, как подобраться к русским диаспорам в той или стране. Керим тоже полагал, что подразделениям «Фокстерьера» в разных точках планеты полностью развязали руки, поощряя креативные подходы, чтобы нащупать в итоге самые эффективные способы ликвидации русских. Этакий всемирный секретный конкурс «Кто найдет самый изящный способ геноцида в современных условиях?»

Керим и его аналитики помогали планировать Стоуну кипрскую операцию. Нашли подходящий контакт. Некто Антонис Демескос, молодой магнат, владеющий на Кипре сетью отелей и казино. В действительности это был Антон Дёмушкин, унаследовавший активы от своего отца, богатого русского бизнесмена. Интересен он был тем, что никак не контактировал со своей диаспорой, имел жену-гречанку, избавил свой холдинг от русских сотрудников и поменял имя несколько лет назад. То есть полностью и показательно дистанцировался от своего происхождения и своих соотечественников. Почему он так поступил, оставалось загадкой, но Стоуну чудилась здесь хорошая зацепка. Демескоса можно сделать либо сторонником, либо провокатором, либо подставным персонажем в предстоящей операции.

Однако даже подобраться к нему оказалось непросто. Демескос жил на охраняемой вилле в предместьях Лимассола, и судя по трекеру, перемещался редко. Офис своей компании практически не посещал, очевидного досуга не имел, выезжал изредка в столицу. Но всё же пользовался интернетом и эта часть его жизни была прекрасно видна Кериму. Судя по запросам и посещаемым ресурсам, фокстерьеры сделали вывод, что Демескос интересуется местной политикой. Фоксы стали искать в этом направлении и скоро выяснили, что на ближайших выборах в парламент Кипра Демескос хочет выдвинуть своего человека. Даже двоих, причём от разных партий. Через посредников он ведет переговоры сразу с обеими крупнейшими политическими партиями, руководящей и оппозиционной. В обмен на финансирование избирательных кампаний Демескос добивается включения своих людей в выборные списки. Оппозиционеры вроде соглашаются и выторговывают сумму побольше, а представители руководящей партии хранят пока гордое молчание.

Керим взломал почту посредников и перехватил переписку от лица руководящей партии. Теперь люди Демескоса были в полной уверенности, что переписываются с главными политиками Кипра, которые наконец-то! вышли на связь. Переписка длилась долго, каждое письмо с обеих сторон строго выверялось. В Лимассоле Демескосом, а на территории британской авиабазы Стоуном и Керимом. Им тоже пришлось изучить особенности местного политического ландшафта, чтобы отвечать грамотно, направлять разговор в нужное русло, но при этом не спугнуть жертву.

Стоун настаивал на организации личной встречи. Однако Керим приходил в ужас от этой перспективы. Ведь до сих пор заочную переписку на греческом языке вёл их сотрудник Костас. То ли грек, то ли киприот, а может ни то, ни другое. В их ЧВК не было принято выяснять происхождение коллег. Но греческий язык Костас знал как родной и переводил послания Стоуна так, что никаких подозрений на вилле Демескоса не возникало. Стоун же не знал ни одного греческого слова возражал Керим в споре с ним.

– Лучше давайте пошлём Костаса и снабдим его прослушкой.

– Керим, не суйся не в своё! Прослушка станет дополнительным фактором риска, если встреча пройдет в доме Демескоса, то гостей могут и обыскать. И, во-вторых, твой Костас не имеет такого опыта в подобных операциях, как я. Окей, я понял тебя. Тогда мы поедем вдвоём: Костас представит меня как наемного иностранного пиарщика, заместителя главы предвыборного штаба и заткнет свой рот. Дальше я на английском сделаю всё, что мне требуется.