- Вот здесь, - сказал Юхимович, доставая из багажника штыковую лопату. - Я принимаюсь за работу.

Вырыть небольшую яму, глубиной в шестьдесят сантиметров не составляло большого труда.

- А теперь полезай в яму Харитонович и застегни китель, грудь колесом, так чтоб ордена сверкали.

- Может, мне перекреститься?

- Ты лучше ордена еще раз почисти! Послюнявь платок и платком.

- У меня нет никакого платка, - жалостно сказал председатель.

- Тогда сними сапог, достань портянку, - посоветовал Юхимович.

Председатель с озабоченным видом полез в яму, корреспондент поворачивал его то влево, то вправо до тех пор, пока председатель не освоился и не повеселел. Фотоаппарат щелкал, корреспондент улыбался, показывая пример недостаточно улыбчивому, но тем не менее гордому председателю, чей облик в данную минуту больше смахивал на работника НКВД, что тоже было совсем неплохо.

Процедура, длившаяся всего каких-то двадцать минут, имела историческое значение не только для руководства колхоза, но и для Леонида Ильича, который готовился к переезду в Москву на вечное место жительства.

Корреспондент в тот же день улетел в Москву, не оставив даже своего телефона.

- Ну и аферист, - сказал Юхимович председателю, - две тысячи выманил и смылся.

Прошло больше месяца. Юхимович, как обычно зашел в партком, стал разбирать бумаги, и вдруг звонок, настойчивый, громкий. Он лениво потянулся, небрежно поднял трубку и спросил:

- Что надо?

- С вами будет говорить товарищ Брежнев, - сказал вежливый мужской баритон в телефонной трубке.

- Что за шуточки? - вскричал Юхимович.

- Мы шутить не любим, не вешайте трубку, - последовал вежливый, но настойчивый голос.

Юхимович вскочил, со всей силой прижал трубку левой рукой к левому уху, а правой схватил ручку, чтобы, в случае необходимости, что-то записать. Но телефон молчал. Молчание так долго тянулось, что Андрей Юхимович начал сильно сопеть и перекладывать трубку то к левому, то к правому уху. От сильного напряжения ему стало трудно дышать. Он прокашлялся, потом испугался, "а вдруг там услышат кашель? А, вдруг, сам Леонид Ильич услышит? Тогда наверняка подумает, что в колхозе имени Ленина, вождя мировой революции, секретарь парткома чахоточный. А может, ошибка какая? может, там никого и нет" - лихорадочно думал Юхимович, хватаясь за сердце.

- Товарищ Губанов! поздравляю вас и в вашем лице всех коммунистов колхоза! Вы, надеюсь, уже видели снимок в газете "Правда"? Молодцы, хорошо работаете. Так держать, впрочем, мы увидимся, я скоро буду у вас, я лично вручу вам ордена.

Юхимович только раскрыл рот, чтоб выразить особую благодарность в адрес коммунистической партии и лично Леониду Ильичу, но на том конце провода уже повесили трубку. Брежнев не пожелал слушать ответную благодарность.

Юхимович долго не выпускал трубку из рук, он вновь прикладывал ее к левому уху, но, к величайшему его огорчению, там раздавались равномерные гудки. Они как бы повторяли одно и то же: так, так, так.

- Ага! - сказал себе Юхимович. - А что я должен говорить? И я буду: так! так! так! Вперед к победе коммунизма - так! так! так!

Юхимович пустился в пляс от радости и величия, которое его теперь просто распирало, как дрожжи тесто. В углу стоял бюст Ленина. Юхимович подошел, поцеловал его в лысину.

- Жаль, что нет бюста Левонида Ильича, а то бы я его всего и облобызал! Какой у него приятный голос! Неужели я его увижу, в самом деле? Рабочие заводов видели его стоящим на трибуне во время демонстрации и сказывают: красавчик ён, а бабы от его с ума сходят. Тра-та-та, тра-та-та! - Он еще раз схватил трубку и уже просто орал: - Я слушаю вас, товарищ Брежнев! Я вас слушаю, товарищ Брежнев!

Юхимович кричал так громко, что секретарша перепугалась и побежала звать председателя.

- Рехнулся наш Юхимович, вызывайте скорую помощь, срочно, - сквозь слезы сказала она.

Тарас Харитонович бросился в кабинет к парторгу. Тот кинулся на него и впервые обнял его, прижал к себе крепко, как страстную возлюбленную, и поцеловал в губы.

- Ну что ты? что с тобой? обслюнявил меня всего...перепутал с кем-то.

- Знаешь, кто со мной разговаривал? - спросил Юхимович, не выпуская председателя из своих объятий. - Нет, ты даже догадаться не можешь. Нет, у тебя башка не варит. Ну, мы с тобой далеко пойдем. Такие события надвигаются: вся Николаевка на ушах будет стоять. Сам...Ильич был на проводе, проздравлял, и привет тебе передавал. Скажи, говорит, этому вояке, я его смутно припоминаю, пусть он и дальше так ведет. И повесил трубку. Хо-хо-хо, га-га-га! У него такой бархатный голос, недаром женщины за ним табуном ходят. Жаль, что я не женщина, а то тоже пошел. А, может, он и мужчин любит, эх, если бы знать!

- Ты на кого намекаешь? ты что рехнулся. Сам Левонид Ильич тебе звонил? по какому же это поводу? - просто вскрикнул Тарас Харитонович.

- Твоя фитография у "Правде" распечатана! Вот! ты стал знаменит...благодаря мне. С тебя три ящика коньяка, да самого лучшего. Ильич к нам собирается, готовиться надо. Он так и сказал: скоро увидимся, я лично вручу вам ордена.

- Да не может того быть. А он узнал меня? я же его охранял. Он в бункере, а я снаружи. Мне жалко было его: сидит человек без воздуха, бункер все же и не вылазит, пуль боится, а я на воздухе свежий, розовощекий все собирался ему сказать: Левонид Ильич, выдь на воздух, вместе подышим, постоим, природой полюбуемся, а ежели чего, я тебя своим телом загорожу. Да все никак не выходило. Бак с его мочой другие солдаты выносили, а он, может быть больной лежал на кушетке...А правда он у нас будет? Вот это да! Молодец, Юхимович, ты настоящий мой помочник, нет, прости, не то сказал. Ты настоящий мой соратник, как Сталин у Ленина. Я тебе пять ящиков коньяка ставлю, и банька будет, и доярки будут: выбирай, какую хочешь.

- А ежели Марьянку? подари мне ее!

- Ты Марьянку пока не трожь. Марьянка не из той категории. Есть много других. Не хватай всех сразу. Марьянку, давай прибережем...для Левонида Ильича, ежели он пожелает. А опосля ево, я, может, сам приклеюсь. В этой Марьянке есть что-то, что поднимает настроение, и голова от нее кружится, как во хмелю. Она ишшо ни с кем ничего такого не имела, и пока не стоит ее поганить. Тут дело может дойти и до любви...Ты знаешь, что я одинокий. Я, когда у бункера дежурил, и когда было затишье - мечтал. Перед моими глазами стояла такая, как Марьянка. Она звала меня: Тарасик, иди ко мне, я тебя в носик поцелую, а в ушко тебе такое скажу, что ты сразу этот пост бросишь. И так было на душе хорошо! Левонид Ильич, бывало, как чихнет в бункере, я сразу начинаю приходить в себя.

- Ладно, не тараторь, - сказал Юхимович, разжимая руки и освобождая его от своих объятий.- В этих делах и другую сторону надо иметь в виду. А вдруг этой Марьянке я в глаз попаду, что тогда - насильничать станешь? Ты смотри у меня! А пока, давай делом займемся. Урожай надо собирать, план показывать и не сто процентов, как в прошлом году, а все двести.

- Двести процентов выполнения плана? да ты что офонарел? Да нас замучат, работать не дадут! Надо будет ввести единицу экскурсовода, - сказал председатель.

- Я сам буду экскурсоводом, на то я и секретарь парткома. Особенно ежели зачастят к нам иностранцы. А пока надо урожай собрать, отчитаться. Как только ты вышел из ямы, пшеница сразу же в рост пошла, буреть начала и месяца, кажись, не прошло, а колоски уже гнутся к земле на золото похожи.

- А где раб силу взять?

- Найдем, не беспокойся. Я к Дырко Затычко отправлюсь, пущай полк солдат выделит. Он с командующим - вась - вась, по душам, значит.

Только Юхимович произнес фамилию Первго секретаря, как раздался звонок в кабинете председателя. Секретарша тут же его позвала:

- Первый на проводе, Тарас Харитонович, срочно!

Тарас Харитонович бросился, сломя голову в свой кабинет, дрожащей рукой схватил трубку.