— Ну, по крайней мере, теперь мне будет что вставить в свой альбом.

Миссис Шилд была абсолютно лишена воображения и творческой жилки, зато ее альбом для вклеивания вырезок, в темно-красном кожаном переплете, представлял собой нечто фантастическое и служил предметом ее гордости. Она начала собирать его вскоре после того, как вышла замуж за Габриэля, отца Грейс. Первыми в альбом попали скромные приглашения на их венчание, за которыми последовали театральные программки, пригласительные билеты на торжества и выставки, маленькие записки, написанные ее мужем и ее приемными детьми Флинном и Грейс, странный цветок для гербария, несколько меню и, наконец, вырезки из газет и журналов. В последнее время у миссис Шилд не было особой возможности пополнять свой альбом.

Дочитав статью, Грейс аккуратно сложила газету, встала и сунула ее в мусорное ведро. Миссис Шилд, двигаясь со скоростью, поистине замечательной для женщины ее возраста и комплекции, выхватила ее оттуда и прижала к груди. Взглянув на нее, Грейс покачала головой и опустилась на место.

— Я и в самом деле чего-то не понимаю. Конечно, мне было грустно, не стану отрицать. Но такова жизнь, любая жизнь. В сравнении со многими людьми на этой земле я была счастлива. Я и сейчас счастлива. Но что же тогда вот это? — Она показала рукой на газету, которую миссис Шилд все еще бережно прижимала к груди. — «Трагические, несостоявшиеся взаимоотношения, разбитые надежды…» Я спрашиваю тебя: разве я одна такая? «Невыполненные обещания, несбывшиеся надежды»... ты ведь этого ожидаешь, верно? А как насчет всего остального, насчет хороших вещей? Я познала такое счастье, какое некоторым не будет дано узнать до самой смерти. — Грейс не молила о прощении, но смотрела на миссис Шилд взглядом, не оставляющим сомнения в том, что она в нем нуждается.

— Это всего лишь газетная статья, — парировала миссис Шилд. Он вернула Грейс ее взгляд, посмотрев на падчерицу расширенными яркими глазами. — Может быть, ты расстроена как раз оттого, что они могут быть в чем-то правы.

— Не говори таких глупостей! — Грейс вскочила с места и налетела на кофейный столик на веретенообразных ножках, опрокинув чашку.

Миссис Шилд изрекла то, что всегда говорила в подобных случаях Финну или Грейс, когда те начинали кричать:

— Криком делу не поможешь и правды не скроешь.

— Зато крики предупредят твоих соседей, что я намерена убить тебя, — ответила Грейс.

Миссис Шилд проигнорировала ее замечание, стряхивая крошки со своей шерстяной кофты цвета морской волны.

— Да будет тебе известно, Эви, в наше время больше не существует такого понятия, как «всего лишь газетная статья». Эти штуки скачивают и потом хранят. Они не исчезают, о нет, они остаются на жестком диске, и как раз в тот момент, когда ты считаешь себя защищенной, они всплывают наружу, чтобы стать пищей для разглагольствований какого-нибудь репортера, ведущего постоянную рубрику, или используются применительно к чьей-то еще жизни, но запомни — они никуда не исчезают.

Нелл Гордон была серьезной журналисткой, пишущей для солидного издания. Она располагала обширной информацией о Грейс, со знанием дела и подробно рассказывала о ее работе, а при описании личной жизни не полагалась исключительно на слухи. Но проблема была в том, на что именно она обращала внимание. В этом, да еще в отсутствии живого ума при изложении голых фактов. Миссис Шилд покачала головой.

— Под пышным фасадом скрывается трагедия — это встречается сплошь и рядом.

— А моя история заключается в том, что под трагичным фасадом скрывается счастье.

Миссис Шилд одарила ее долгим, любящим взглядом.

— Если ты так считаешь, дорогая. Если ты так считаешь.

— Интересно, как это у тебя получается, что вполне невинная фраза «Если ты так считаешь» звучит в твоих устах как «Я не верю ни единому твоему слову»? — ядовито поинтересовалась Грейс.

* * *

В понедельник утром миссис Шилд, устремившись за автомобилем Грейс, чтобы помахать ей на прощание, споткнулась и упала.

Часом позже она вышла из дверей хирургического отделения и жалким голосом объявила Грейс:

— У меня сломаны три ребра. Ох, я просто глупая старая гусыня. Они ничего не могут сделать, разумеется, в наши дни это такая мода — оставить все как есть, чтобы ребра срослись сами.

Но я должна сохранять неподвижность. Никаких наклонов или тяжестей, — продолжала она в машине.

Оказавшись дома, она согласилась воспользоваться лифтом.

— В любом случае, здесь будет лучше, — заявила ей Грейс. — Тут у тебя все под рукой, включая приходящую медсестру.

Миссис Шилд прижала пухлый пальчик к губам.

— У стен есть уши. — Как только они поднялись в квартиру, она пустилась в объяснения: — Все выглядит совсем по-другому, когда действительно нужно воспользоваться услугами медсестры. Это плохо, когда соседи видят тебя хотя бы в чем-то беспомощной. К тому же у меня есть обязательства. Старая миссис Томпсон надеется, что я буду по-прежнему навещать ее по средам, а теперь я не в силах водить машину. Ну, и потом есть же еще и спасательные шлюпки. Я всегда выходила в море на спасательных шлюпках.

Миссис Шилд хорошо знала правила, когда переезжала в Гарденс. Самое главное правило: тот, кто чувствовал себя слишком больным или немощным, чтобы ухаживать за собой, должен немедленно покинуть заведение, Нортбурн-Гарденс не был домом для престарелых. Это правило, подобно большинству ему подобных, было очень популярным среди тех, кого оно не касалось.

— Я уверена, что тебя кто-нибудь заменит. И сломать ребро может кто угодно в любом возрасте, если это тебя беспокоит. Посмотри на меня, я все время падаю.

— Но при этом ты не ломаешь кости, — возразила миссис Шилд, опускаясь в свое кресло и морщась от боли. — Дорогая, пожалуйста, ты не могла бы ненадолго задержаться здесь, пока мне не станет легче передвигаться? — Прежде чем Грейс успела придумать тысячу причин, почему она не может этого сделать, миссис Шилд продолжила: — Пожалуйста, Грейс, ты не понимаешь, что это такое. Люди здесь похожи на хищников. Они кружат поблизости, высматривая у других малейшие признаки недомогания, выжидая… У меня чудесный вид на парк. В наше время за таким видом выстраиваются в очередь.

Грейс затянулась сигаретой, обдумывая, как ей поступить. У нее начался четырехнедельный отпуск, который ей предоставили в Лондонском благотворительном обществе помощи слепым, где она работала, и Грейс уже запланировала провести несколько уик-эндов с друзьями в сельской местности, а вернувшись в Лондон, могла с пользой проводить свободное время с людьми, которые были ей приятны. Грейс все еще раздумывала над тем, как отвертеться от предложения мачехи задержаться в Нортбурне, когда зазвонил телефон. Это оказалась Анжелика Лейн, агент Грейс.

— Вот ты где!

— Спасибо за поздравительную открытку. И когда ты перестанешь присылать мне фотографии?

— Когда ты станешь вести себя разумно. А теперь, что там насчет газет?

Узнав, что Грейс намеревается отыскать эту журналистку, Нелл Гордон, и сначала вколотить ей зубы в глотку, а потом вывернуть наизнанку, как перчатку, Анжелика была удивлена до глубины души.

— Что с тобой такое? Это все известность и слава, и ты знаешь, что они говорят…

— Да, спасибо, я знаю, но это не значит, что я согласна с ними. Совершенно определенно, есть плохая известность и плохая слава, и это как раз тот случай.

Наступила пауза, а потом Анжелика заговорила снова с деланной бодростью человека, вынужденного разговаривать с безнадежно больным.

— Как бы там ни было, у меня для тебя отличные новости: сегодня утром я продала одну из фотографий твоей серии «Иллюзии любви». Последний раз такое случилось несколько месяцев назад. Держу пари, одной фотографией дело не ограничится. И не говори мне, что лишние деньги тебе не нужны. Звонила Дэйзи, она тоже прочла статью и…