– Нет, увольте, господа, – отказался я.
– И напрасно, совершенно напрасно!.. – сказал Фома. – Только позвольте вас поправить: не «господа», а «товарищи», или на худой конец «граждане».
– Ну да, в духе времени, – догадался я.
– Exactly!42 – изрек Лука. Затем, чуть подумав, взгрустнул вдруг: – Только опасаюсь, как бы граф Полусахалинский не подбросил подлянку…
– Вы о премьере Витте?
– О ком же еще! Тут приходят от наших людей тревожные слухи из дворца…
– М-да, – подтвердил Фома, – слухи из Зимнего как-то не радуют…
Тут уж я изволил ему не поверить – едва ли и в сам Зимний дворец могли каким-то образом пролезть их уродцы43, – однако лишь спросил:
– И что за слухи?
Лука вздохнул:
– Да вот… Этот самый Полусахалинский то и дело его величество, брата нашего, подбивает…
– Ну да, – подхватил Фома, – чтоб дал свободы всяческие, конституцию, the parlament, як у британців, cholerę im na ich wyspę!44, – и тогда что?
– И – что?
– А то, что тогда la fine della rivoluzione45! Ву компрене?
– Это, понимаете ли, их требование, революцьёнэров: чтоб конституция да парламент. Чтó если наш брат Николай на такое безумство таки пойдет? Тогда они смирятся, тогда, почитай, всё…
Дальше «граждане монархи» переговаривались хотя и по-русски, но о вещах, от меня весьма далеких, Должен вообще признаться, что я был довольно слаб в вопросе о нынешнем политическом многообразии.
– Меньшевики, может, и смирятся, – сказал Лука, – а анархо-синдикалисты?!
– Гм… эти?.. Эти – нет, эти – черта-с два…
– Большевики еще имеются.
– Мда, эти за révolution à l'infini46. Там у них який-то Ульянов в Швейцарии. Наши ребята!.
– Наши-то – наши, но то-то и оно, что – в Швейцарии, а тут, у нас, ихних – с гулькин нос!..
– Небось грòшей нет, оттого и – с гулькин нос. Подбросить им, что ли?
– Ну-ну, не больно-то!.. Ишь еще – «подбросить»!…Да они, увидишь, и сами себе подбросят, банк там какой-нибудь грабанут47, или еще чего – ребятки-то не промах.
– А эсеры как?
– Гм, эсеры?.. Насчет эсеров дело темное… Тоже, кажись, как и эсдеки, в расколе.
– У все-то раскол!
– А ты думал! Революция!..
Наконец Фома обратился ко мне:
– А ты знай, служилый. Даже коль сейчас не выгорит – все равно лет через десять, много пятнадцать, все равно придет наше времечко! Так что давай все же, служилый, прибивайся к нам!.. Не сейчас – так тогда. Когда снова настанет.
«Черта-с два, господа упыри!» – подумал я, имея в виду и это их предложение, и обещание, что-де когда-либо еще настанет их время.48
Фома покачал головой:
– Не трать слова, брат, этот служилый, сам видишь, непрошибаемый.
– Et stupide comme un enfant49, – вздохнул Лука. – Ничего, когда-нибудь сам поймет, да будет поздно. – И неожиданно предложил: – Может, все же по старой памяти – какую-нибудь помощь? Я – касательного этого самого Аспида…
Старая память подсказывала, что дорого мне может стоить их доброта, Фома, однако, к моей полной неожиданности, вставил:
– Wir geloben50, совершенно… – И добавил, насиля себя: – Совершенно даром.
Да неужто же?!
– Вы что ж, теперь социалисты, товарищи монархи? – не удержался я. – Ах, да! в духе времени!..
– Ну… в какой-то мере… – отозвался Лука. – Да и к тому же…
А Фома продолжил:
– К тому же, крыса он поганая, этот ваш Аспид! Вон сколько за свой разбой хапнул, с нами и не подумал поделиться. В то время, как наши бедные подданные…
– …в слезах и муках… – не преминул всплакнуть Лука, – …за каждую копеечку, за каждый медный грошик…
– Так что, – подытожил более крепкий Фома, – если там по части допросить с пристрастием, так мы, ты ж знаешь, умеем.
О, мне ли было не знать!..
От их услуг я, однако, твердо отказался. Уж увольте, граждане упыри-социалисты, управлюсь как-нибудь сам, без ваших даровых услуг!
– Ладно, – махнул рукой Лука, – раз гордый такой… Только имей в виду: скоро – Пантелеевка…
– М-да, Пантелеевка… – подтвердил Фома.
– Ну и что? – спросил я. Это название мне ровно ничего не говорило.
– Сам увидишь чтò. И на этот случай…
– Вот, служилый, держи, – сказал Фома. – Тоже даром, совсем даром… – С этими словами он сунул мне в руку какой-то небольшой мешок.
Из мешка воняло угольной гарью. Я заглянул в него и увидел, что там лежат две грязные куртки-спецовки, какие носят железнодорожные машинисты и кочегары, две пары таких же грязных штанов, два путейских картуза, а, уже полностью обвыкнувшись в темноте, отметил, что монаршии одеяния нынче состоят из таких же самых спецовок.
– Тебе и генералу твоему, – пояснил Лука. – А то, знаешь ли… Пантелеевка… Вспомнишь там нашу доброту!
Решительно ничего не понимая, я, дабы не вступать в препирательства (поскольку грядущее дело подхлестывало меня), взял у них мешок, раскланялся и двинулся сквозь вагон. В спину мне слышались прощания со стороны граждан монархов и их уродцев-сотоварищей, звучавшие на языцах «всего мира голодных и рабов». Затем монархи хлопнули в ладоши, и уже в тамбуре я услыхал, как хор бодро затянул в духе времени: «Вихри враждебные веют над нами…»
По тяжести в карманах я отметил, что оба пистолета уже снова там. М-да, умело!..
« …Знамя великой борьбы всех народов
За лучший мир, за святую свободу…» –
неслось мне в спину.
Так, в сопровождении революционной «Варшавянки» я, готовя себя к предстоящему, и вступил в наш салон-вагон.
8-я глава
Допрос. – Их высокопревосходительство изволят ходит ь. – Фиаско.
Четверо солдат, уже одетые по всей форме, держа винтовки, сидели в своей каюте, брюнет же и блондин, в каюте напротив, опять давали храповицкого, а их наганы покоились на столике. Господин толстовец лежал на своей верхней полке, отвернувшись лицом к стене, и, по-моему, тоже все-таки уже спал, хотя запах копченой колбасы по-прежнему густо присутствовал в каюте. Я растолкал его:
– Вставайте, господин Балуев, я нашел для вас подходящее место.
– А?.. Что?.. – Он спустился на пол и спросонья ничего не понимал.
– Давеча вы изволили проситься в другую каюту, не так ли? Так вот, я ее для вас нашел. Вещи можете пока не брать, только туфли наденьте, в коридоре грязно. Ну, не стойте, ступайте же!
– А?.. Да, да… – забормотал он. – Уже не обязательно было… Впрочем…
Через полминуты я втолкнул его в каюту, где сидели солдаты.
– Но тут уже и так четыре персоны! – возмутился было он, но я сказал:
– Ничего, верхние полки свободны, так что полезайте, полезайте.
Он что-то еще нудил, чем-то возмущался, но я поспешил захлопнуть дверь и затем, бросив на пол свой мешок, растолкал храпевших брюнета и блондина.
Они с трудом приподняли головы:
– Что, уже?..
– Приехали?..
– Вы, во всяком случае, приехали, господа, – жестко сказал я. – Так стало быть, ротмистр де Бертье и прапорщик Волынцев, не так ли?
Они лишь заморгали в ответ. Я сделал вполне театральную паузу, затем не спеша достал из кармана телеграмму и сказал:
