Вообще о Мопсе-Моксе бытовали разнообразные поверья. Одни авторы считали его сыном фиванской пророчицы Манто и критянина Ракия либо даже самого Аполлона. Говорили, будто, придя в Анатолию из Греции вместе с матерью, он построил в Кларосе храм Аполлону, изгнав из тех мест карийцев (Paus. VII,3,2). Для других он был малоазийский уроженец, сын Лида, предка лидийцев (так Athen. VIII,346 Е со ссылкой на историка Ксанфа Лидийского). Николай Да-маскин писал о Моксе как о герое, научившем народ почитать богов (FHG III, фр. 24). У Ксанфа же Лидийского Мопс, придя в сирийскопалестинский город Аскалон, расправляется с великой богиней Атар-гатис, ввергая ее в озеро на съедение рыбам (Athen., там же). Предполагают, что это имя отражено во множестве малоазийских названий: ср. города Мбфои крт)1лг| «Источник Мопса» и Мбфои £стт(а «Очаг Мопса» в Киликии, Mo^outtoXic «Город Мокса» на юге Фригии, также племя Mo^oavot в Западной Фригии [Barnett, 1975, с. 366; Zgusta, 1984, с. 395, 405]. Последнее, видимо, из анат. Muksuwana «происходящие от Мокса» с лувийским суффиксом происхождения -wana.
Это имя с его вариантами восходит к древней форме Mo№sos. Выглядящее явно негреческим, оно было хорошо известно в Микенской Греции, ибо его носители упоминаются и в Кноссе, и в Пилосе, см. KN De 1381 mo-qo-so, PY SA 774 mo-qo-so-jo (род. пад.) [Ventris, Chadwich, 1973, c. 562]. Всего примечательнее то, что в хеттском «Тексте о Маддуваттасе», к сожалению, в сильно испорченном месте (Vs. 75-76) фигурирует некий западноанатолийский правитель Muk-Hui, действовавший в конце XV в. до н.э. в тех же местах, где Маддуваттас и Аттариссий, т.е. на территории позднейших Лидии и Карии [Goetze, 1928, с. 36 и сл.].
Сенсационный интерес к фигуре Мопса Колофонского привлекла упомянутая надпись из Кар-тепе, высеченная царем Аситаваддой. Дело в том, что в ней имя подвластного Аситавадде народа dnaym сочетается с обозначением династии, к которой принадлежал этот царь, в качестве «Дома Мопса», финик. Bt MopS или, в иероглифической лувийской части, «Дома Мукса» (Mu-k(a)-s2-s Ё pa-r-nd) [Astour, 1965, с. 2; Barnett, 1953, с. 142; Meriggi, 1967, с. 83, 87]. На этом основании ряд ученых отождествил подвластных «Дому Мопса» dnnvm с гоеч. Aavaot «данайцы», частым, наряду с ’Ах<ио( «ахейцы», обозначением греков в гомеровском эпосе, и приравнял этот малоазийский этнос к грекам-ахейцам, после взятия Илиона перешедшим под власть Мопса и помогавшим ему создать царство на юге Анатолии. В то же время, поскольку dnnym явно тождественны народу^);jnjwn нападавшему на Египет вместе с тевкрами и пелас-тами, Мопс Колофонский начал трактоваться как вождь крупного войска, в значительной степени состоявшего из греков-данайцев, дошедшего до Сирии и Палестины в числе «народов моря», разрушителей Кархемыша и Угарита. И наконец, поскольку до работ Г. Оттена, появившихся во второй половине 1960-х годов, «Текст о Маддуваттасе» относили к самому концу XIII в. до н.э., то в вожде Муксе из этого документа стали прямо видеть Мопса-Мокса в период до его завоеваний в Памфилии и Киликии [Вашей, 1953, с. 142 и сл.; Вашей, 1975, с. 364; Houwink ten Cate, 1961, с. 44 и сл.], вслед за Г. Боссертом, А. Дюпон-Соммером, А. Грегуаром и другими учеными (обзор см. [Astour, 1965, с. 54]). Многие вновь вспомнили предложенное Кречмером в 1930-х годах сближение названия Киликии в ассирийских документах ^Qawe с приводимым у Геродота (VII,91) старым обозначением жителей этой страны Tnaxaiot, т. е. «под-ахейцы», «народ, подвластный ахейцам». При этом Qawe трактуется как искажение древнего Ahhijawä [Kretschmer, 1933; 1936а]. Но если Кречмер отстаивал данное сближение в качестве аргумента в пользу локализации Аххиявы, будто бы греческого анклава в Малой Азии, на территории Киликии, то Р. Барнетт привлекает эту гипотезу, говоря об ахейцах - создателях «царства Мопса» [ВашеП, 1975, с. 365].
Ущерб этому построению нанесла передатировка «Текста о Мад-дуваттасе»: вместе с Маддуваттасом и Аттариссием Муке этого документа переместился в конец XV - начало XIV в. до н.э. и перестал быть кандидатом на роль вождя «народов моря», да и имя данунитов, как увидим через несколько страниц, прослеживается для Киликии намного раньше интересующих нас десятилетий. К тому же М. Эстур обратил внимание на то, что греческая традиция наряду с лидийским царем-прорицателем Мопсом-Моксом знает его фессалийского тезку, лапифа Мопса, отличавшегося пророческими и врачевательскими способностями участника похода аргонавтов (Ap.Rhod. 1,65 и др.; Hyg.fab. 14). Та же основа представлена в названии фессалийского городка Моф(оу (Strab. IX,5,20) и в архаичном наименовании Аттики МофоттСа (St.Byz. s.v.), формально идентичном древнему названию Памфилии (Plin. V.96), будто бы полученному этой южноанатолийской областью в честь ее завоевателя, лидийского Мопса. Суммируя подобные факты, Эстур высказал не лишенное доказательности предположение о Мопсе, сыне Аполлона, как о западноанатолийском божестве, рано принятом греками и позже считавшемся предком утвердившихся в Киликии династов [Astour, 1965, с. 65 и сл.]. Эту гипотезу можно бы подкрепить надписью из Александрии Троянской (СЮ, 3577), где вслед за Аполлоном Сминфейским и его сыном Асклепием Спасителем следует группа близких им божеств Моксинитов (Mo^vveiTaic, см. [Zgusta, 1984, с. 395]). Что же касается употребления имени бога в функции антропонима, то оно имеет аналоги в древнем мире - например, у хеттов Телепин как теоним и как царское имя, Сминфей - эпитет Аполлона и личное имя в Микенской Греции и т.д.
Сейчас достоверным следует считать лишь прибытие в Киликию династов из «дома Мопса» со стороны Карии и Лидии, а вероятным -участие в этом завоевании греков-ахейцев, чье имя отразилось в этниконе Trraxaiol. Но мы не знаем, возникло ли «царство Мопса» на юге задолго до движения «народов моря», или в ходе его, или же по его следам, когда вызванные им перемены на политической карте региона могли развязать инициативу местных властителей и подтолкнуть их к попыткам создания новых «империй». Наконец, неизвестно, не могли ли эти лидийско-карийские династы быть на самом деле потомками Мукса - современника Аттариссия, не носил ли некий его потомок, возглавивший это переселение, то же имя, что и пращур, не произошла ли в этом случае контаминация исторического персонажа с пророчествующим полубогом. Неясных моментов здесь много. _
Итак, наиболее отчетливыми реминисценциями в греческих легендах и эпосе событий, связанных в египетских надписях с натиском «народов моря», следует считать разгром ахейской дружины войском фараона в «лживых» рассказах Одиссея и, вероятно, дублирующее ту же тему египетское плавание Менелая, особенно в версии Геродота с финальным бегством в Ливию. Более всего эти сюжеты перекликаются с первым нападением «народов моря», отбитым при Мер-нептахе. Однако в то же время их особенностью, как и более смутных отголосков второго похода «народов моря» в истории Тевкра и, возможно, Мопса, является четкое их тяготение к Троянскому циклу. Все, что коллективная память греков могла сохранить о делах "народов моря", связывается в ней с образом Троянской войны и ее последствиями.
5
Ученые, отвергающие историческую достоверность преданий о Троянской войне или по крайней мере не приемлющие предложенного Блегеном отождествления Трои Vila с «Троей Приама», охотно указывают на «народы моря» как на самых вероятных разрушителей этого города [Heubeck, 1961, с. 115; Finley, 1964, с. 5 и сл.; Nylander, 1963, с. 9 и сл.; Hampl, 1962, с. 48 и сл.]. Казалось бы, велика ли разница, коль скоро точно известно, что в число этих народов входили ахейцы? На самом деле, по мнению скептиков, принятие этой альтернативы подрывает доверие к традиции, ибо египетские надписи будто бы дают совсем другую картину, чем Гомер и прочие греческие авторы. Вместо сплочения ахейского мира вокруг царя Микен, поднимающего греческие племена в священный поход на Трою, мы видим конгломерат этнически разнородных дружин, грабящих средиземноморские города, и среди этого воинства группу ахейцев, неизвестно откуда пришедших - из континентальной Греции, или с островов, или из малоазийских поселений. Если даже воспоминания о набегах этих пиратов претворились с эпическими преувеличениями в Троянских сказаниях, велика ли цена таким свидетельствам, до неузнаваемости деформирующим реальность?
