— Вот я принёс тебе мандарины. Сладкие.

На её лице ничего не отразилось. Она продолжала безучастно смотреть в окно на кирпичную стену противоположного дома. Зяма положил пакет ей на колени, тогда она промолвила: «Спасибо». Такой он никогда её не видел. Зяма потрогал её за плечо, она посмотрела на него без всякого выражения.

— Бабушка, как ты здесь? Может, тебе что-нибудь нужно?

Она подумала и выговорила:

— Ты знаешь, Ева умерла.

Горло сдавило от слёз. Он глотнул несколько раз и кое-как справился с собой.

— Отчего она умерла? — спросил он прерывающимся голосом. — Как это произошло?

— Умерла. Ева умерла.

— Она болела?

— Да, болела. У неё разрыв сердца произошёл.

Она снова отвернулась к окну. Он понял, что ничего не добьётся.

— Бабушка, как тебе здесь живётся? Ты не голодная?

— Что?

— Я спрашиваю, ты не голодная? Кушать хочешь?

Она встрепенулась и посмотрела не него вполне осмысленным взглядом:

— Мне нужно домой. Срочно. У меня дела. Мне нужно внука кормить. Зяму кормить. Срочно домой!

До её кончины он успел навестить её раза два или три. Каждый раз она просилась домой, чтобы покормить внука. Отчего умерла мама, он так и не узнал.

Тридцать шесть

Погожим весенним днём 1949 года Саша Яннай стоял возле газетного киоска на Крымской площади и пристально смотрел на выходящих из школы учениц. Сам он учился не в этой школе, а в соседней, мужской. Несколько минут назад Саша прибежал сюда и теперь внимательно следил за дверями школы. Ждал он довольно долго и, когда наконец-то появилась Катя, торопливо зашагал ей навстречу, но уже издали увидел, что дело плохо: пальто было свёрнуто в рулон, она тащила его под мышкой. Саша взял у неё портфель, девочка поблагодарила его кивком головы.

Они пошли вдоль моста к Фрунзенской набережной.

— Я не понимаю, как это могло произойти. Ведь пальто висело на вешалке, — сказал Саша.

— Как видишь, могло, — ответила Катя с раздражением. — Кто-то из нашего класса, я уверена… Мало ли у меня завистников? Та же Матюхина…

— Ты пробовала замыть?

— Ещё хуже стало, — сказала она сквозь слёзы. — Только хуже…

Катя развернула пальто и приложила к себе: на пушистой кремовой ткани прямо на груди зловеще темнело чернильное пятно. Из-за наивных попыток замыть пятно расползлось и приобрело по краям множество оттенков — от фиолетового до голубого.

Катя всхлипнула. Саша несмело предложил:

— Может, в химчистку?..

Она махнула рукой:

— Не поможет, я знаю. Ворс сойдёт, ткань превратится в тряпку, а след от пятна останется… Новое пальто… Ой, что мне будет от мамы…

В полной растерянности оба молчали. И вздрогнули от неожиданности, когда за их спиной кто-то сказал:

— Ничего страшного. Этой беде можно помочь.

Высокий старик с чёрной бородой, как у Карла Маркса, сочувственно улыбался и качал головой. В какой момент он подошёл к ним, ребята не заметили.

— Вы умеете выводить чернильные пятна? — спросил Саша.

— Ну я не могу утверждать, что это моя специальность, но с вашей помощью…

— С моей?

«Странный тип, — подумал Саша. — Можно ли ему доверить пальто, хоть и с пятном? Впрочем, на жулика он не похож».

— А долго вы продержите у себя? Пальто, я имею в виду. Сколько дней? — спросила Катя.

Старик коротко рассмеялся:

— Да ни одного. Вот давайте отойдём в сторонку… вон на ту скамейку хотя бы. И всё сделаем.

Они расположились на скамейке, и Катя протянула незнакомцу пальто. Тот отмахнулся:

— Не нужно, пальто мне не нужно. Положите его рядом с собой. Теперь вы, молодой человек. Придвиньтесь ближе. Вы должны сказать… особую формулу, что ли. Что такое «Шма», вы знаете?

— «Шма»? Это что?

Старик вздохнул:

— Не знает, что такое «Шма», как вам это нравится? — Он обращался сам к себе. — Впрочем, чего ещё можно ожидать?.. Ну, тогда слушайте внимательно и повторяйте каждое слово. Я понимаю, для вас это прозвучит как тарабарщина, но поверьте… Ладно, об этом мы поговорим позже, а сейчас: «Шма… Исроэль… Адонай… элахейну… Адонай… эход. Барух… шем… кевод… малхусо… леолам… воед». Очень хорошо, молодой человек, у вас явная склонность к языкам. Что касается слов, которые вы только что произнесли, их придётся заучить. Запомнить навсегда. Когда вы узнаете их значение…

— А что дальше, — прервала старика Катя, — что теперь с пальто делать?

— А, пальто… Ничего не делать. Всё в порядке. Разверните.

Катя поспешно развернула пальто и… Пятна не было! Даже следа его не было. Исчезло, растворилось, ушло как не бывало.

Что случилось? Что это значит? Такое возможно? Как будто во сне…

— Вы всё-таки специалист по выведению пятен, — сказал Саша без всякой уверенности. — Иначе… Как это назвать? Волшебство? Я комсомолец, и в предрассудки не верю. В детстве любил читать про старика Хоттабыча, но я тогда маленький был. Может, вы гипнотизёр?

— При чём здесь гипноз? — с досадой пробормотал старик. — Вы оба видите, что пятна нет. И оно не вернётся, поверьте. А волшебство… Ты прав, это сказки и предрассудки. Порядочные люди магией не занимаются.

— Тогда что это? — Саша был возбуждён.

— А мне всё равно, — вмешалась Катя. — Я очень, очень вам благодарна, дедушка. Может быть, я могу что-нибудь для вас сделать?

— Что ты, девочка, мне это ничего не стоит. И вообще, если уж говорить всю правду, это сделал не я. А кто? Ты, Саша. Твои слова, твоя воля, твоё желание помочь Кате. А если хочешь знать, что это значит и как это произошло, давай встретимся и поговорим.

Саша отметил про себя, что старик откуда-то знает их имена. Нет, здесь что-то очень, очень необычное. Нужно разобраться. Придётся с ним встретиться. Только никому рассказывать не нужно, никому, даже родителям.

— Хорошо, давайте поговорим. Где мы можем встретиться?

— Я здесь недалеко живу, по ту сторону моста. Бабьегородский проезд, слыхал? Но к себе не приглашаю, извини. Знаешь что? Давай так: в какой-нибудь день, хотя бы завтра, ты выйдешь из школы и пойдёшь через мост по правой стороне, где Нескучный сад, а я пойду навстречу. И мы встретимся посередине. Будем гулять по мосту и разговаривать. Что скажешь?

— Хорошо. Можно завтра. А сейчас, извините, меня дома ждут.

Старик приподнял шляпу, сказал: «До завтра» и пошёл в сторону моста. Саша посмотрел ему вслед и вдруг осознал, что видел этого старика раньше. Да, определённо, старик встречался ему где-то на улице — возле школы или возле дома. И не раз. Такая борода попадается не часто. И речь его звучала знакомо, но это по другой причине. Он говорил с такими же интонациями, как папины родственники из Винницы, когда они изредка появлялись у них в квартире в Москве и рассказывали о том, как было уничтожено во время войны всё еврейское население города. Сами эти люди уцелели, потому что находились кто в эвакуации (женщины), кто в действующей армии. На фронте всё же был шанс остаться в живых, в Виннице — никакого…

Сашин отец не любил этих визитов и не испытывал симпатий к своим родственникам. «Я давным-давно, ещё подростком, ушёл оттуда, и меня ничего с ними не связывает», — объяснял он жене, то есть Сашиной маме. Родственники это чувствовали, и постепенно их визиты прекратились.

Сашина семья занимала просторную четырёхкомнатную квартиру в большом новом доме на Фрунзенской набережной. Сашин отец, герой Отечественной войны, генерал-лейтенант Матвей Яннай в послевоенные годы работал на высоких должностях сначала в генеральном штабе, а затем в министерстве обороны. Этот неказистый провинциальный еврей начал войну комбатом и прошёл по всем фронтам — от Смоленска до Берлина. На боевом пути он завоевал репутацию искусного, изобретательного и бесстрашного командира. Его высоко ценил сам Георгий Константинович Жуков, который говорил: «На Янная можно надеяться, не подведёт». Это была высокая похвала в устах маршала. И Яннай действительно не подводил. Его войска одними из первых переправились через Одер, он был первым советским генералом, ступившим на левый берег. В том страшном бою, унесшем три четверти личного состава, генерал Яннай был дважды ранен, но не ушёл с поля боя, пока не закрепился на левом берегу Одера, в девяноста километрах от Берлина.