Мы побежали сразу от казармы. Я, как обычно, задавал темп с самого начала. И, желая отправить Горохова побыстрее в машину, сразу побежал быстрее, чем всегда. До ворот КПП от дверей казармы – один километр. Пронеслись мы его так, что только ветер под шлемом свистел. Помощник дежурного по КПП распахнул ворота.
Сразу за территорией я остановился, не опасаясь за свое дыхание, и пропустил взвод, как делал это всегда. Но в этот раз мне хотелось хотя бы одним глазом взглянуть на лицо профессора Горохова при свете фонаря, что висел над воротами.
Я с удивлением увидел, что профессор бежал легко, не отставая, смотрел в свой монитор, а в руке, как я сразу заметил взглядом военного разведчика, сжимал какой-то флакончик. Признаться, я подумал, что Горохов – астматик и держит при себе обычный ингалятор, каким пользуются многие астматики. Кстати, слышал я, что среди марафонцев часто встречаются астматики, которым ингаляторы помогают пробежать всю дистанцию. И даже помогают стать победителями или хотя бы призерами. Но я увидел, что профессор не кнопку ингалятора нажимает, а отвинчивает пробку и нюхает содержимое флакончика.
– Георгий Георгиевич, как, темп выдерживаете? – побежал я рядом с ним. – Если что, мы можем бежать медленнее, хотя это не очень желательно.
Профессор словно только что меня заметил, как-то встрепенулся, словно бабочка, и улыбнулся почти по-детски:
– Вполне выдерживаю. Я трехжильный, вы за меня не переживайте…
Кивнув, я рванул вперед, обогнал строй и снова возглавил бег. Но заметил при этом, что Горохов тоже побежал в сторону, показал себя машине, стоящей на парковке неподалеку от ворот, сделал знак рукой и сразу вернулся на свое место.
Машина поехала за нами следом. Это была «Волга», не самая, на мой взгляд, проходимая машина. А я еще вечером думал, что заставлю взвод вместе с Гороховым бежать по промерзлой и частично покрытой снегом пашне. Солдаты моего взвода с такой задачей справятся без проблем. А вот над ученым человеком, кабинетным работником это было, конечно, небольшим издевательством. Но если он взялся бежать с нами, то пусть знает, что такое подготовка солдата-спецназовца.
Если бы профессора сопровождал хотя бы «уазик», дело обстояло бы иначе – тот мог легко справиться с пашней. А вот «Волга» по пашне ни за что не проедет.
Однако, когда подошло время сворачивать с дороги на пашню, я вдруг вспомнил детскую улыбку Георгия Георгиевича и решил пашню из сегодняшней программы исключить. Продолжил бег по асфальтированной, хотя и не очень, дороге. Несмотря на то что выбоины в асфальте были частично засыпаны снегом и утрамбованы, назвать дорогу ровной я бы не рискнул.
Когда мы по мосту миновали небольшую замерзшую речку и начали затяжной подъем в гору, после которого в таких марш-бросках взвод обычно переходит на быстрый шаг, я притормозил, чтобы еще раз проверить самочувствие профессора Горохова. Он, конечно, отстал шагов на двадцать, но продолжал бежать ровно и так же ровно, к моему удивлению, дышал. Не раскрывал рот, как выброшенная на берег рыба, а даже, как мне показалось, был в состоянии разговаривать.
– Как самочувствие, Георгий Георгиевич? – поинтересовался я с участием, хорошо понимая, как тяжело неподготовленному человеку должны даваться эти километры. – Терпите?
– Терплю… – Он снова улыбнулся как ребенок, с какой-то непонятной мне наивностью. Я тогда еще не понимал, что наивным он считает в данном случае меня, а улыбка у него такая от природы, и он здесь совершенно ни при чем.
– Может, в машину перейдете? – предложил я, увидев, как из-за пригорка показались фары сопровождавшей нас «Волги».
– Спасибо, я лучше бегом. Мне необходимо эксперимент завершить…
– Как хотите… – Мне больше нечего было ему предложить. И без того я проявлял о профессоре заботу, которую не проявлял о своих солдатах, которых, кстати, никогда не сопровождала машина. А солдаты моего взвода были достойны такой заботы. Они уже и бои прошли, и зарекомендовали себя с хорошей стороны, и вообще были ребята что надо!
Я снова побежал в начало колонны, чтобы возглавить ее и задать темп. А на Горохова, на его упрямство, признаюсь, слегка рассердился. И потому темп на крутом подъеме резко увеличил. По ту сторону горки нам предстояло перейти на быстрый шаг, и это дало бы солдатам возможность отдохнуть. Значит, темп увеличивать можно. А во время передвижения быстрым шагом не просто разрешается, но и рекомендуется тем, кто чувствует проблемы с дыханием, делать круговые движения руками, чтобы дыхание восстановить. Правда, это упражнение выполняли только единицы, те, кто с детства имеет проблемы с выносливостью. Остальные все были хорошо тренированы и в еще большей степени, чем тренированы, уперты. Могли себе позволить, что называется, на характере бежать и никак свою усталость не показывать. И друг перед другом, и передо мной. Это, кстати, качество, необходимое настоящему спецназовцу, которому порой приходится преодолевать себя в самых сложных обстоятельствах.
Горку мы миновали благополучно. Спустились с нее быстрым шагом и снова перешли на бег. Так, бегом, преодолели следующую горку, за которой была уже ровная дорога на добрых полтора десятка километров.
Где-то в середине этой дистанции я решил снова проверить профессора Горохова. При этом убедился, что и мой взвод уже начал нарушать строй, появилось двое отстающих, они бежали между взводом и Гороховым. Приблизившись ко мне, профессор попросил:
– Вот этих двоих мне пофамильно назовите.
Причин скрывать фамилии солдат я не видел:
– Самойленко и Максимов – тот, что ближе к вам…
– Самойленко и Максимов, – Горохов повторил, видимо, воспользовавшись микрофоном своего ноутбука и записав фамилии на диктофон, потому что проводить набор во время бега было неудобно. После чего, прямо у меня на глазах, подозвал рядового Максимова, что-то сказал и дал ему понюхать из своего флакончика. Солдат посмотрел на меня, спрашивая разрешения. Я никак не отреагировал. И он понюхал…
* * *
Я снова вспомнил о профессоре только тогда, когда пришло время поворачивать в обратный путь. Вообще-то, хотя марш-бросок у нас официально и называется пятидесятикилометровым, эта величина достаточно условная, строго дистанцию никто и никогда не измеряет. Так что бывает, что мы пробегаем больше, бывает – меньше. Это, по сути дела, не имеет никакого значения. Командир взвода вправе, почувствовав, что солдаты устают, повернуть в обратный путь в любое время. И потому, в отсутствии строгого соблюдения дистанции, мы обычно не разворачивались на месте, а делали определенный круг, чтобы плавно повернуть в обратную сторону.
Как правило, круг этот проходил по сложной пересеченной местности, имеющей множество препятствий в виде подъемов и спусков, ручьев и речек и даже болотистых мест, если такие поблизости находились.
Но это опять же был путь для солдат, а вовсе не для автомобиля «Волга», который мог отстать и застрять, а мы убежали бы, и некому было бы выталкивать автомобиль. Однажды мы даже выталкивали из болота застрявший там колесный трактор. Пьяный тракторист спал на пригорке неподалеку. Я сел за рычаги, а солдаты толкали тяжелую машину. Так мы всем взводом и вытолкали трактор на чистое место. Тракторист, когда проснулся, здорово этому удивился.
В этот раз я не стал поворачивать взвод туда, где «Волге» было точно не проехать. А решил совершить разворот прямо на дороге, на месте то есть. Сделать это было проще всего, дав команду:
– Стой! Кругом!
Так я и сделал. Таким образом, бегущие позади, то есть отстающие, оказались ведущими и должны были теперь задавать темп. А какой они могли задать темп, если раньше отставали?
И потому темп вынужден был снова задавать я, как командир. Я обогнал взвод и увидел бегущего впереди всех рядового Самойленко. Рядового Максимова, который раньше отставал на несколько шагов от Самойленко, видно не было, как не было видно и самого профессора Горохова. Только где-то впереди мигнули в темноте габаритные огни автомобиля. «Волга» въехала на вершину пригорка и сразу начала спуск. Габаритные огни пропали из вида.
