© Самаров С., 2017

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2017

Ситуация была элементарная до безобразия. Проще и придумать нельзя. Вернее сказать, началась она именно так. Потом только усложнилась.

Капитан Слава Полуэктов был командиром автороты при нашем сводном отряде спецназа ГРУ, действовавшем на Северном Кавказе. Он носил нарукавную эмблему с надписью «ВС РФ. Военная разведка» и с изображением летучей мыши на фоне земного шара, но к спецназу, откровенно говоря, никакого отношения не имел. Я молчу о прыжках с парашютом или о других видах десантирования, об опыте рукопашного боя. Он даже традиционный пятидесятикилометровый марш-бросок преодолевал скорее всего только за рулем автомобиля или вообще сидя рядом с водителем. Хотя, кажется, ездил время от времени со своей ротой на стрельбище и умел держать в руках автомат.

Слава окончил когда-то военный автомобильный институт, где курсанты навыков разведывательной работы, понятное дело, не получали. Я нисколько не сомневался в том, что он неплохо разбирался в своем деле. Доказательством тому служил тот факт, что автомобили и бронетехника никогда не подводили нас.

Капитан Полуэктов был одним из немногих постоянных офицеров сводного отряда. Нас, спецназовцев, обычно прикомандировывали к нему на полгода, иногда вообще только на срок выполнения конкретной операции, как правило довольно короткий. На постоянной основе здесь служили лишь несколько офицеров. Это начальник шифровального отделения, которому требовалось несколько дней, если не целая неделя только для передачи сменщику всех своих хитрых дел, документации и техники. Или начальник складов, которого нельзя было заменить без проведения ревизии, которая затянулась бы минимум на месяц. Не было особого смысла переводить куда-то и Славу, командира автороты.

Все эти офицеры с семьями проживали в поселке, находящемся рядом с военным городком, или в Махачкале, расположенной недалеко. Оттуда они каждое утро приезжали на службу на специальном автобусе в сопровождении бронетранспортера.

Я с одним взводом своей роты возвращался с операции и сидел в кабине грузовика. По звуку мне показалось, что двигатель, как говорится, троит. Что-то не то с цилиндрами. Сам заядлый автомобилист, я не мог не обратить на это внимания водителя.

В ответ тот пожал плечами и заявил:

– Машина не за мной закреплена. Штатный водитель болеет. Меня только на один рейс на нее посадили. Это надо командиру роты говорить.

Когда вернулись, я в гараже заглянул в закуток, где сидел капитан Полуэктов, дождался, когда тот закончит разговор по телефону, и сказал что хотел.

Слава мрачно посмотрел на столешницу, избегая встречаться со мной взглядом, и сообщил:

– Водитель в санчасти. В тяжелом состоянии. В реанимации. Я как раз сейчас с врачом говорил. Но машину, конечно, прикажу посмотреть.

– А что с водителем? – не особо интересуясь, просто машинально спросил я.

– Да, понимаешь, парень раньше травку покуривал. Я его уж и в механики на два месяца переводил, потом, из-за нехватки водителей, снова за руль посадил. Да, клялся-божился, что больше не будет. А тут сразу передозировка. Врач говорит, что героин. Знать бы, где берут, кто поставляет. Мне офицеры говорили, что время от времени в умывальнике находили шприцы с кровью. Выявить бы поставщика. Сам автомат взял и пристрелил бы! А потом будь что будет.

Это говорил капитан автороты, автомобилист, не имеющий характера спецназовца. Но я поверил, что он был в состоянии не только сказать так, но и сделать.

Разговор этот вспомнился мне через полтора месяца. Тогда я с двумя взводами своей роты возвращался из отдаленного района республики, с самой административной границы с Чечней. Мы оцепили там лес, который прочесывали местные менты-спецназовцы.

Тракторист из ближайшего села сообщил, что видел в лесу троих вооруженных длиннобородых людей. Время терять было нельзя. У местных ментов не хватало людей для полноценного оцепления леса. Поэтому они обратились и в соседний район, и к нам в сводный отряд.

На задание послали меня во главе двух взводов.

В лесу менты никого не нашли, но это дело было привычным. Бандиты, если они там вообще были, могли уже перебраться куда угодно, спрятаться в хорошо замаскированной норе. Укрываться они умеют.

Когда менты прошли лес насквозь и встретились с нами, нам было предложено возвращаться. Транспорт нас ждал.

Примерно на половине дороги в обратную сторону водитель моей машины сообщил, что требуется заправка. Как раз неподалеку была бензоколонка.

Грузовики вообще отличаются прожорливостью. Обычно они под завязку заливаются прямо в гараже нашей автороты, но когда выпадает дальняя дорога, водители получают наличные для заправки. Для отчета требуется только предъявить чек, на котором начальник колонны – в данном случае я – должен поставить свою подпись.

Как полагается по армейским правилам, водители высадили солдат на обочине дороги и загнали машины на заправку. Я отошел в сторону и опустился на камень. После мягкого кресла «КамАЗа», от которого тоже устаешь, приятно было посидеть на жестком.

Я смотрел в сторону, услышал за спиной какие-то крики, обернулся и увидел довольно любопытное кино. Двое моих сержантов весьма квалифицированно избивали какого-то местного парня. Они обрабатывали его так, чтобы много следов не осталось, тем не менее этому человеку пришлось бы худо.

Парень пропустил несколько жестких тычков по почкам, после которых он наверняка будет по ночам мочиться в постель. Потом он схлопотал пару конкретных ударов ногой в низ живота.

Участники уличных драк всегда стремятся врезать противнику в пах. Это очень болезненно, но несмертельно. А вот удар носком тяжелого солдатского берца чуть выше лобковой кости заставляет лопнуть мочевой пузырь.

Мужчина обычно, несмотря на кровь в моче, стесняется обратиться к врачу с такими болячками. Доктор в состоянии помочь только в течение первых суток. На вторые уже не в состоянии выручить даже хирургическая операция. На третьи сутки после получения удара человек умирает.

Этот удар спецы часто называют отложенной смертью. На то, чтобы нанести его, нужна важная причина или отъявленная жестокость. Однако я точно знал, что такой степенью садизма никто из бойцов моей роты не страдал.

Я прикрикнул на этих героев, заставил их остановиться и подошел.

Мои спецназовцы за что-то не по-детски разозлились на местного жителя, парня лет двадцати пяти, может, чуть моложе или старше. Традиционная кавказская небритость мешала мне точно определить его возраст.

Когда мои ребята его били, он еще держался на ногах, хотя и болтался из стороны в сторону, как сосиска, нанизанная на вилку. Я сам обучал этих сержантов рукопашному бою и твердо знал, что им не стоило труда уложить его с одного замаха. Но они не торопились с этим, намеренно били парня так, чтобы он подольше держался на ногах. Так можно было нанести ему больше увечий.

При моем приближении он упал на колени и закрыл ладонями низ живота.

– Что случилось? – спросил я.

– Этот мерзавец наркоту хотел солдатам продать! – объяснил старший сержант Горюнов.

– Какую наркоту? – строго уточнил я.

– А вот эту самую. – Старший сержант показал мне два пластиковых пакетика.

Один побольше, с сухой травкой, другой поменьше, с порошком, слегка отливающим желтизной. Объяснять, что это такое, мне не требовалось.

– На выбор, кому что больше по душе. Конопля и героин, – заявил сержант Лаптев, лучший в роте боец-рукопашник.

От здания автозаправочной станции к нам уже бежал низкорослый кривоногий мент, который, видимо, дежурил там. В руках у него был автомат.

Сперва я увидел его, потом шагнул к избитому парню и спросил:

– Ты солдат моих, значит, отравить хочешь?