Нет, это не серьезно. Инвалидов в шатлы не берут и помирать в космосе не позволяют. Хотя и странно, хлопот меньше: выпустил на орбиту и пущай летает, обозревает землю стеклянными глазами.

–– Завести собаку. Большую такую, чтобы все завидовали и боялись одновременно.

Интересно, птичий рынок уже закрыт? И можно ли завести сразу взрослую собаку? Не сожрет ли? А впрочем, какая разница? Надо съездить. А ежели сожрет – избавлю себя от страданий.

–– Завести кучу друзей.

Разве что в онкоцентре. Представляю радостные рожи умирающих и кислые выздоравливающих (им с этим еще как-то жить). А кстати, чего я лечиться не пойду? Подумаешь, неоперабельно, не лечится и вообще "Вы труп, так что не мешайте людям работать". Вот пойду и начну… и оставшиеся 2 месяца проведу по больницам, под капельницами, уколами, таблетками… небо только через решетку видеть и буду… Нахрен. Да и незачем. Детей нет. Жены нет. Друзей тоже не густо. А тот псих, что вчера меня по пьяни в плечо пырнул, мне и вовсе не друг никаким боком. Вон, спит попой кверху. Небось, соль еще сказывается.

–– Сделать тату в виде черепа на лице… чтобы все оборачивались и содрогались, не сразу врубаясь, что у меня есть кожа. И мышцы. Ну и все остальное.

–– Проэпилировать подмышки: говорят тот, кто сделал это добровольно – настоящий мужик и сможет выдержать все что угодно.

–– Кутить до утра в стриптиз-баре… накачанным, как культурист. И чтоб все бабы в восторге.

–– Сделать зубы.

–– Бросить бабу.

–– Нанюхаться кокаина.

–– Выучить боевые искусства.

–– Купить часы роликс и Мазератти.

–– Прийти на работу: накаченным ниндзя в черном костюме с роликсом и серьгой в ухе… вмазать шефу. Дать ему сотню баксов, чтоб не орал. И гордо выйти под восхищенные взгляды коллег-грузчиков.

Усмехаюсь и думаю о спрятанных рубинах. А что я собственно теряю? Да и пока ничего толком не болит: надо двигаться. Стараться. И помереть молодым, в полном расцвете сил! А не в петле над табуреткой с выпученным глазами и вывалившимся языком.

19:21

Стою на пронизывающем ветру. Льет дождь, утопая в ботинках и превращая куртку в плохо подогнанный дождевичок. Хочется материться и срочно вернуться домой: в тепло, уют, туда, где есть бутылка вина, стакан коньяка, горячая пицца и диван с одеялом. А еще там есть телевизор. И сосед… который спал, когда я сваливал.

– Мужик, че ищешь?

– Птичий рынок. – Тоскливо оглядывая палатки со шмотьем, вокруг которых клубятся покупатели. Тут дешевле, значит лучше. Но за все надо платить: и мокрые девчушки меряют мини-юбочки на посиневшие от холода мокрые ноги.

– Это здесь. Птичку хочешь?

Изучаю довольное лицо грузинской национальности, в глазах которого я впервые не ощущаю себя бомжеватым гопником.

– Нет. Собаку.

– Шпица?

– Нет.

– Пекинеса?

Разговор начал меня доставать.

– Ротвейлера.

Глаз продавца дернулся, лицо стало задумчивым. Изучаю продаваемую им рыбу. Рядом гордо кренилась набок палатка с трусами на все случаи жизни. Н знаю, что чем пахло, но выглядело это занимательно. Видимо, потому я здесь и остановился.

– Месяц? Два? Три?

– Взрослого.

На меня почему-то все еще смотрели с вниманием, а не с легким ужасом или истерикой.

– А зачем тебе взрослый? Грабят?

– И стреляют. И режут. И вообще меня все заколебали, и я хочу друга и охрану.

– Хм… пошли.

И, бросив рыбу, двухметровый грузин встал, отряхнул колени, схватил меня чуть маслянистой рукой за локоть и куда-то бодро потащил. От удивления я даже не сопротивлялся. Тем более что, если честно, шансы вырваться у меня были нулевые.

19:32

– Вася! Вася! Ва-ася-я!!

Стою, улыбаюсь прохожим, откидывая со лба мокрую челку и радуясь, что мы стоим в крытой части рынка. Тут воняло экскрементами, шерстью, едой и многим чем еще. Вдалеке был слышен крик попугая. Его перекрывали мяуканье котов, лай собак, гомон продавцов и даже рыбки старались булькать по-громче. Чтобы их тоже заметили. Тут прямо аншлаг. А я думал, что один такой: в дождь поехал за собакой.

– ВАСЯ!

Схватившись за сердце, нервно жмусь к стене. Расстояние до нее я преодолел за полторы секунды, хотя до нее было метров 5. Но вопль сработал, Вася вышел! Из глубины, из-за досок и картонных коробок. Огромный, черный, с наколками по всему телу. Он был прекрасен, как только может быть прекрасен мясник, пришедший на пробы в пилу 5. Его бы с руками и ногами отобрали, честное слово. Даже и говорить ничего б не пришлось: просто пару раз мелькнул бы в кадре со зверским выражением лица, и инфаркт зрителя гарантирован. Вот и у меня… сейчас инфаркт, кажется, будет. Он мне еще и улыбается.

– Это Вася. – Улыбнулись мне, показывая рукой на ужас прерий.

– Слава. – Пискнул я.

– Тебе собака нужна? – уточнил Вася.

– Да, не то, чтобы очень, я просто… – взгляд Васи похолодел, а руки с хрустом сжались в кулаки. Я понял, что задел что-то важное в его душе.– Да-да! Очень! Побольше и… покруче. Щенок не нужен. Вот.

Вася еще секунду смотрел мне в глаза (за эту секунду перед ними промелькнула вся моя жизнь наиболее зрелищными отрывками) после чего ушел обратно з ящики. Что-то грохнуло, послышался звук, больше похожий на гром, грянувший у самого уха, и… все стихло.

Нервно смотрю на грузина, вспоминая, что вообще-то ничем ему не обязан. Да и вообще у меня дел полно: еще татуировку на все лицо сделать надо. Пицца опять же.

– Ты куда?

Смотрю на продавци рыбы, пытаясь взглядом передать ответ.

– Вася сказал, что найдет пса. Значит найдет. Да не бойся. По деньгам не обидит. Он добрый. – И мне широко улыбнулись.

Я для себя перевел это как: "Только попробуй: догонит и убьет". И уходить почему-то расхотелось. Ну что я собачку не посмотрю? Ну, вытащит какого-нибудь волкодава. Ну и что? Просто скажу, что я его боюсь и свалю по-тихому. Кстати, у меня же еще и кот дома есть! Он явно не одобрит прибавление. Тем более взрослое. Тем более если оно будет больше его. И генетически запрограммировано на убийство кошачьих. Нет, точно обидится.

– О, а вот и Вася!

Я почему-то тут же широко заулыбался. Наверное, чтобы он воспринял мой отказ спокойнее.

– Вот. Подойдет? Я людей насквозь вижу. Твой. Подойдет.

На меня смотрели с надеждой. Надежда в глазах маньяка всегда фатальна и почему-то всегда хочется ее оправдать. Но мне было не до этого. Я с ужасом смотрел на своего будущего питомца, пытаясь понять, чего я вообще на рынок сегодня поперся? Сидел бы дома, лазал по интернету, изучал фотки. А тут прям так в живую…

Это был немецкий дог. Огромное сильное черное, как ночь, животное, голова которого почти доставала мне до плеча. Даже среди своих сородичей он был великаном. А здесь… среди щенят и прямо рядом со мной он мне казался ожившей собакой баскервилей.

– Мама.

– Нравится?

Мне начали обнюхивать. Мышцы словно парализовало. Все, о чем я мог думать, это:

–– Эти челюсти перекусят мне руку за один укус.

–– Собаки чуют, когда их боятся и звереют.

Обнюхивание продолжилось, но уже со спины. На смену оцепенению пришла дрожь. Молча достаю все деньги и передаю их Васе. Я понял. Они так вымогают деньги. Я согласен. Пусть берут все, но умереть вот прям щас от потери крови и жуткой боли мне очень не хочется.

– Это что? Все мне? Да не, он столько не стоит. – И мне вежливо вернули большую часть.

– Я… я…

Дог закончил меня обнюхивать, встал справа, небрежно отодвинув грузина и сел, глядя прямо перед собой.

– Я знал. – Расцвел Вася, едва ли не пританцовывая. – Тебе страшно повезло, мужик. Он ни к кому не подходил, а тебя признал сразу. Думал: ни в жизнь его не отдам. Страдал больно. Ел мало. Похудел.

Ну да. А у меня дома кот как раз на закуску.

– Да ты не боись! Он смирный, хорошо выдрессирован. И умный, скотина. Команды знает. Так что никто тебя больше не тронет.