Александр Карпенко

Гребцы галеры

Тебе.

Ты всегда со мной,

где бы я ни был.

ОТ АВТОРА

Предварю предлагаемую историю двумя рассказами о разных людях.

Первый, прочитав "Грань креста", пришел в состояние неописуемого восторга и долго не мог остановиться, рассказывая, как он им восхищен. Замечу в скобках - человек зарабатывает хлеб литературным трудом. Ему естественно, захотелось увидеть продолжение. К тому времени я уже работал над новым романом, только он еще был без названия. Незамедлительно ему было вручено страниц шестьдесят черновика.

Прочитал. Спрашиваю о впечатлениях. Что слышу? "Очень слабо. Очень сыро. Продолжение не должно быть таким. Я вижу твою книгу иначе". - И начал разъяснять, как следует писать добротную фэнтези.

Ребята, я не сочиняю фантастики! Я вообще ничего не сочиняю. Это книга о "Скорой помощи" и обо мне. Или обо мне и о "Скорой" - как кому нравится. А что до места действия - так нам все равно, куда выезжать на вызов, в этот ли мир, в тот ли, да хоть бы и в саму преисподнюю.

Мы, и там очутившись, будем обезболивать ожоги от сковородок и колоть магнезию от повышенного давления, вызванного адской жарой.

Но в одном мой суровый критик мне помог. Теперь это не продолжение веселой и динамичной "Грани". Это - просто книга. Это просто жизнь. Это просто судьба.

Роман написан при участии Е. Старостиной.

Другой - мой коллега, которого я высоко ценю и уважаю как замечательного человека и твердого профессионала.

Тот, изучив "Грань креста" и высказав свое мнение о ней как с читательской, так и с профессиональной точки зрения, в конце разговора заметил:

- Видишь ли, какое дело, Шура, из этой книги можно очень многое узнать о тебе.

И, посмотрев мне прямо в глаза, многозначительно добавил:

- Это я тебе как психиатр говорю.

Что ж, я и не отпираюсь. Вот новые странички в историю болезни.

О чем ветер поет

В пустом сердце моем?

О том поет, что огонь

Сжег все в сердце моем...

О чем ветер поет

В пустом сердце моем?

О том, что вечный лед

Сковал сердце мое...

О чем ветер поет

В пустом сердце моем?

О том, что пламя и лед

Вместе в сердце моем.

М. Фрай

ГЛАВА ПЕРВАЯ

"Скорая помощь"- не место работы. Это характер, образ жизни, это диагноз, если хотите. Она - наша каторга и тяжкий крест, но она же и радость, и высшая награда за все.

"Скорая помощь" - это наркотик. Сладок ее приманчивый яд, и отведавший его вновь и вновь будет к нему тянуться.

Незавидна участь бедолаги, который уволится со "Скорой" в поисках заработка, не будучи в силах прокормить семью на те жалкие гроши, что платят медикам за их нелегкий труд. Снова и снова обречен он провожать взглядом несущуюся по улицам белую машину с красным крестом на борту, гадая, что за вызов получили бывшие коллеги, и всем сердцем желая оказаться сейчас там, вместе с ними.

Итак, "Скорая помощь".

Остыл в кружке крепко заваренный чай. Ночь за решетками терраски серебрит неверным светом болотистую чужую равнину. Передергиваю плечами зябко...

Уже немало времени прошло, а я до сих пор недоумеваю, отчего фишки моей судьбы легли так, что меня забросило в этот диковинный мир, где имею быть.

В мир, бывший когда-то маленькой волшебной страной, населенной лесными духами, русалками и призраками, ставший после прихода моих соплеменников полигоном для жестокого неудачного эксперимента.

В мир, который они перекраивают свинцом и сталью на свой лад, грубо уродуя и калеча так же, как тот, откуда явились.

В мир, где взбесилась география, и огромные куски земной поверхности дважды в сутки перетасовываются, как карты в колоде, образуя новые непредсказуемые сочетания.

В мир, где "Скорая помощь", занесенная сюда как элемент чуждой цивилизации, несет свою кругловечную вахту, ибо всегда существует необходимость лечить людей, а не только убивать.

Прошла сутолока первых дней, заполненных смесью растерянности и любопытства, пропал интерес к новым открытиям, повседневностью серых будней обернулись удивительные чудеса. И навалилась усталость - давящая, гнущая к земле тяжесть беспрерывной и нескончаемой пахоты.

Для чего люди работают? Задай этот вопрос любому и в большинстве случаев услышишь: "А жить-то на что?" Так ведь? У нас тебе тоже ответят вопросом на вопрос, но другим: "А что мне еще остается?" Нет, правда, что?

Работа - способ добыть себе денег на жизнь.

Жизнь. Дом. Семья. Любимый человек. Друзья. Маленькие радости, которые позволяет себе каждый в меру своего понимания. Домашние заботы, повседневные хлопоты - пусть скучные, но необходимые... Много чего у людей есть за порогом места работы. Хорошо или плохо, радует, тревожит или огорчает - оно есть.

Что получится, если все это у человека отобрать и оставить только служебные обязанности, причем, в теории, без права сна? Не на день, не на месяц и не на год даже - навсегда. До смерти. Не знаете?

Мы знаем. Получится станция "Скорой помощи" в диком и странном перевернутом мире, куда нас заволокли, не спросив ни мнения, ни согласия.

У нас больше нет своей жизни. Все что осталось - бесчисленные фрагменты чужих судеб, в которых нам приходится принимать коротенькое участие. Даже не судеб - чужих бед. Чем и как живет этот мир? Мы очень плохо это себе представляем, видя его почти исключительно из кабин своих автомобилей, а такой взгляд слишком односторонен. Не знаем людей, не имеем возможности познакомиться с ними. Все общение с населением ограничивается фразами типа: "Что случилось?", "Поворачивайтесь на бок" да: "Потерпи немного".

Так и существуем: увидели на миг одно, другое, сто шестидесятое, две тысячи девятьсот первое - и записываем новый вызов. Кусочки, обрывки, фрагментики, а между ними - бесконечная дорога.

А нам самим что? И нам - кусочки да обрывочки. Вся наша кривая судьба такая-урывками спим, урывками жрем, урывками радуемся, коли есть чему. Отдых розовая мечта. Отпуск - легенда из разряда "ну и здоров же ты врать".

А еще пришла боль. Боль утрат, тоска потерь. Сперва она ноющая, постоянная, затуманивающая восприятие действительности мутной пленкой. Потом начинает отпускать помалу, и почти уже кажется, что ты опять жив. Но остается заноза - длинная, глубоко сидящая. Услышал ли мелодию, почуял ли запах, мелькнула смутно знакомая тень или колыхнулась ветка - воспоминание задевает эту занозу и остро отдается в душе.

Чем дальше, тем меньше остается тревожащих ассоциаций, но тем неожиданнее и страшнее пронзает тебя она.

Перебираюсь в столовую - там потеплее. Чайники на плите сдвинуты в сторону, чтобы не, перекипали - народу на базе мало, да и спит он по большей части. И что мне, дурню, не спится?

Сажусь в свой угол - за дальний столик у окна, спиной к стене. Я и вообще-то люблю, когда за спиной что-нибудь есть. Профессиональный рефлекс, уже почти безусловный, такой же, как необходимость отсутствия острых предметов в пределах досягаемости клиентуры. А это место, что я сейчас занял, - издавна мое любимое. Оно стало таким еще там, далеко. Сперва просто уютным казалось, а потом...

Ну, это уже личное. Что проку рассказывать о том, что закончилось, так толком и не начавшись? Не настолько я мазохист, чтобы постоянно сдирать корки со старых царапин.

А ведь сладко было... Сладко и горько, радостно и больно разом. И стихи писал, и встречал, и ежиков дарил. Маленьких таких ежиков, стеклянных... Вот цветов почему-то не подарил ни разу. Теперь уж и не подарю...

Ну вот, а говорил - не мазохист... Э-э, и чай уже мало что не льдом подернулся! Тебе, Шура, свободное время иметь противопоказано. Вздрогнул от боли ожога. Дотлевшая до фильтра сигарета - откуда она у меня взялась между пальцев? Убей, не помню, чтобы закуривал.