– Они оба обошлись мне достаточно дорого, Эйнстрем, чтобы ценить их драгоценные шкуры в равной мере. Я разберусь с ним. Где второй?

– Забрали к лекарям.

– Хорошо. Иди, распорядись о ванной для меня.

– Моя Госпожа, я позову охранников.

– Зачем? Теперь он сам не позволит никому причинить мне вреда. Иди, Эйнстрем, приготовь мне воду. Сражались они, а грязную кровь мертвых на себе чувствую я.

Мужчины чувствуют соперников на инстинктивном уровне. Каким-то шестым, десятым чувством. Даже если соперник только-только начал интересовать женщину. Даже если женщина и не принадлежит ни одному мужчине.

Эйнстрем скрипнул зубами, но, поклонившись, направился вверх. А я распахнула тяжелую дверь подвала, заходя внутрь. Инкуб стоял, опершись о меч, и смотрел прямо в мои глаза. Демонстративно взглянула на его плечо и улыбнулась, поймав отблеск ненависти в стальном взгляде.

– Решил отметить победу, полакомившись мясом Офри?

***

Я посмотрел, как уводят Офри, и вытер пот с кровью со лба тыльной стороной ладони.

Сам не понял, как сорвался. Ублюдок начал говорить о Балместе и нравах в его казармах, намекая, что все гладиаторы остроухого подонка педе***ты, и я очнулся уже тогда, когда приставил меч к его горлу. Я бы всадил лезвие ему в зад, а потом отрезал голову, если бы не эти плебеи-стражники, прибежавшие на шум.

Им конечно было по хрен на задницу Офри, но потерять бойца, который только что вместе со мной уложил дюжину демонов, они не могли. Слишком накладно для их хозяйки, да и за свой зад они опасались куда больше. Особенно этот молчаливый урод, который ходил за моей сестрицей по пятам, роняя слюни. Интересно, он ее трахает или она водит его за нос, как и всех остальных идиотов, которые её окружают?

После бойни все еще гудел адреналин в висках и хотелось продолжения пиршества. Я нажрался крови демонов, и меня распирало от желания порвать еще парочку на ошметки. С того момента, как эта сука приказала выжечь на мне клеймо, я довольно плохо себя контролировал.

Когда-нибудь я срежу эту дрянь и скормлю ей, когда она будет ползать под моими ногами голодная и полумертвая. Но только после того, как насажу на кол голову ее драгоценного папочки, а мамочку запру в той самой башне, в которую Руах Эш когда-то высылал надоевших ему шлюх-любовниц. Там ей самое место. Я мог понять все, что угодно, я мог простить ей и замужество, и нарушенную клятву о престоле и любовь к младшему ребенку. Родителям многое можно простить, если понимать, что они тебя любят. Пусть паршиво, пусть как-то небрежно, но любят. Даже самки животных дерутся за своих зверенышей, не давая их в обиду. Но меня даже не искали. Я вспоминал свой плен день за днем с того самого момента, как меня выкрали. Сколько дней мы провели в вонючей повозке на рынке под носом у Мендемаевской стражи, сколько постов проехали, сколько простаивали на постоялых дворах, и никто меня не искал, никто не выслал погоню. Меня волокли в горы около года. Вот сколько времени занял перевоз выкраденных демонов в обход постов и проверок, объездными дороги и пешком через мертвые пустыни. Я помню, как плакал по ночам и звал ее. Как надеялся, что меня найдут, еще долгие годы. Как прислушивался к шуму подъезжающих повозок и топоту лошадей, жадно вглядываясь в ворота замка Балместа, цепляясь изодранными в кровь пальцами в решетки. Я не верил Ибрагиму. Он говорил, что никто за мной не придет, а я не верил. Но об этом потом…не сейчас. Не хочу, чтоб воспоминания омрачили удовольствие от яростного выражения лица моей Хозяйки – ведь я только что чуть не лишил ее ценного приобретения.

Усмехнулся, почуяв издалека. Уже доложили о драке, или решила проведать того, кто принес ей победу и золото? Конечно, доложили. Плебей побежал к ней в ту же секунду в надежде, что меня казнят или, по меньшей мере, выпорют, да так, чтоб встать не мог пару недель. Я убью его первым, едва сброшу со своих рук кандалы. Я думаю, он об этом знает – читает по моим глазам и уже опасается.

Лиат вошла в помещение, раздвинув полог, и я на секунду перестал думать. На гребаную, проклятую секунду меня вышибло из реальности, потому что умом можно понимать что угодно, но глаза, блядь, все же видят. Мужские глаза.

Она была в красном. Как и там за ареной. В самом охрененном ярко-алом платье с золотыми стразами. Прозрачном настолько, что я видел ее ноги, живот и округлые бедра. Посмотрел на треугольное лицо, в глаза и опять почувствовал, как меня затягивает в этот взгляд. Как я зависаю и перестаю думать, когда рассматриваю темную радужку с тонкими оранжевыми языками пламени на дне зрачков. Того самого пламени, в котором утопает цветок на моем плече… И оцепенение спало, я выпрямил спину, продолжая следить за ее плавной походкой пантеры и отвечая на ее вопрос после продолжительной паузы.

– Всего лишь закрыл рот зарвавшемуся ублюдку.

Смотрит на моё плечо намеренно долго и с едким триумфом. Довольна тем, что связала меня по рукам и ногам без веревок и цепей. Но не знает, насколько для меня омерзительно это клеймо. Истинное омерзение. Мог бы – я бы выгрыз его оттуда зубами.

Обошла меня со всех сторон, а я повернул голову сначала в одну сторону, затем в другую. Не боится оставаться наедине со мной. Самоуверенная.

– Довольна победой?

– Довольна. Победой. Но не тобой. – Пожала плечами, подходя ко мне еще ближе, – Не стоит портить то, что принадлежит мне, инкуб.

Подошла слишком близко, и я невольно снова посмотрел на ее роскошное тело под платьем – да, я извращенец, и мне по хрен, что она моя сестра. Я бы отымел её с особым наслаждением, прекрасно осознавая этот факт. И тем позорней и больнее было бы убийцам моего отца. Впрочем, у демонов не особо церемонились со степенью родства, очень часто глаза закрывались на узы крови ради чистоты брака.

Я посмотрел ей в глаза и слегка прищурился.

– А ты хочешь быть довольна именно мной?

Игнорируя замечание.

***

– Нааааглый. Наглость хороша только в том случае, когда скрывает что-то большее. – поймала его взгляд и прикусила губу, ощутив невольное удовлетворение от его реакции, – Тебе есть что скрывать, боец, помимо очевидных, – оглядела его снизу вверх, – плюсов?

***

Проследил за тем, как она прикусила губу, и почувствовал резкое возбуждение. Очень едкое и острое. Мгновенная ярость за реакцию, потому что знаю, кто она такая. А она не знает и играет со мной в свои обычные женские игры, которые работают со многими другими. И со мной работают, зачем лукавить с самим собой? Меня возбуждает ее запах, взгляд и чувственный изгиб губ. Возбуждает порода и аура секса, исходящая от нее. Она соблазняет осознанно. Одна из ее игр – заставить раба восхищаться и вожделеть. Но сейчас перед ней инкуб, и для меня соблазн не игра, а моя сущность.

– Ты можешь проверить сама всё, – подался вперед и прошептал ей на ухо, – что, как тебе кажется, я от тебя скрываю.

***

Отшатнулась от неожиданности, ощутив так близко его запах. Слишком близко. И этот хриплый шёпот, от которого мурашки поползли по коже.

– Поверь, инкуб, если я захочу, я проверю.

Провела пальцами по его руке, только по окрашенному в мои родовые цвета рисунку, отметив, насколько горячая у него кожа, словно распаленная солнцем.

– Нравится новая татуировка? – Обвела кончиками пальцев очертания цветка. Как всегда, душу наполнили гордость с щемящей нежностью. И впервые не появилось чувство отвращения при прикосновении к мужчине, к невольнику. Наоборот, какое-то злорадное удовольствие в очередной раз напомнить этому зарвавшемуся воину, кому он теперь принадлежит. До конца своей жизни.

– Герб моего отца, пленник. Самый известный и самый сильный знак, которому мечтают принадлежать тысячи и поклоняются миллионы.