Судья по-прежнему видит в нем хорошего отца и мужа, который на почве алкоголизма, бедняжка, поддался преступному порыву; к тому же он не какой-нибудь негодяй, а человек, который с уважением относится к системе правосудия. Слуги Фемиды полагают, что двух требований — посещать собрания анонимных алкоголиков и не приезжать в Эшийёз — достаточно, чтобы вернуть «раскаявшегося» на праведный путь. Но ведь между алкоголизмом и изнасилованием нет никакой связи! Почему-то все игнорируют тот факт, что преступление совершено им вследствие склонности к извращенному удовлетворению своих желаний. Мои родители на всех углах кричали о том, что этот тип представляет опасность и может совершить новое преступление, но их слова не были услышаны. Магистрат, вне всяких сомнений, руководствуется тем соображением, что Да Крус, который в заключении вел себя примерно, оказавшись на свободе, снова станет достойным уважения гражданином. Но разве изнасилование в течение нескольких часов с элементами садизма можно отнести к разряду спонтанных действий? Почему никто не подумал о том, что вне стен тюрьмы для такого человека найдется множество новых соблазнов? Более того: Да Крус один раз уже попрал запрет показываться в Эшийёзе во время своего первого условного освобождения; он не остановил его и во второй раз. Я полагаю, что подобная нечувствительность к тревожным сигналам ведет правосудие к краху. Спите спокойно, славные граждане!
Но я, я не могу сомкнуть глаз!
Да Крус пообещал, что прикончит меня, если я все расскажу, я помню его угрозы, словно это было вчера. С тех пор как я увидела его в машине рядом с Марией, меня не покидает страх, и это при том, что на тот момент я знать не знала о двух его условных освобождениях. Каждый раз, когда родители узнают, что их враг разгуливает по городку, они пишут письмо судье, но свое «бумажное сражение» они хранят от меня в тайне. При мне, щадя меня, они цепляются за жалкую ложь: Да Крус в тюрьме, поэтому нет причин для паники. Родителям пришлось приложить массу усилий, чтобы убедить меня ничего не бояться, но во мне все равно что-то сломалось.
Жуткий страх вернулся.
Когда я остаюсь ночевать в Эшийёзе, по вечерам я вспоминаю привычки, которые, как мне казалось, остались в прошлом. Я кладу рядом с собой палку или топор — все равно что, так как без этого я не чувствую себя в безопасности. Дверь я подпираю чем-нибудь из мебели, чтобы убедить себя, что через нее он в комнату не проникнет. Спать спокойно я могу только вдали от родного городка, в Туре или где угодно, но только не дома. Слова Да Круса не дают мне смежить веки:
«Начнешь болтать — и ты труп, уразумела?»
Я все рассказала, значит, он меня убьет. При первой же возможности явится, чтобы исполнить свои угрозы. Мне снова кажется, что мои дни сочтены, а ночи превращаются в пытку. Настроение у меня хуже некуда, но беда, как известно, никогда не приходит одна: именно сейчас Ян решает со мной порвать. Через три года после нашего знакомства он ставит точку в «деле Морган». Он тяготится рутиной, у нас теперь разные желания. Я — прекрасная девушка, но мы ведь можем остаться друзьями, в общем, он выдает обычный спич, цель которого — смягчить неприглядность реальности. А она такова: между нами все кончено. Я глубоко несчастна. С ним я снова стала сильной, ко мне вернулось желание построить счастливое будущее. Теперь же я чувствую себя покинутой, беззащитной перед лицом опасности, близость которой ощущаю уже несколько месяцев. Интуиция меня не обманывает, и родители в конце концов подтверждают ужасную догадку: Да Крус действительно вышел из тюрьмы.
— Но Да Крус живет в Париже и не имеет права к тебе приближаться, — заявляет отец, пытаясь, как может, успокоить меня. — Тебе не надо бояться!
Понимает ли он, что говорит? Изнасиловать тринадцатилетнюю девочку — это противозаконно, однако он пошел на это! С той самой секунды, когда я узнала о его освобождении, Мануэль видится мне всюду. Я вижу его на перекрестке, когда перехожу дорогу, вижу в супермаркете, когда покупаю пакет макарон, вижу на улице, когда смотрю в окно своей квартиры. Но самое страшное, что мне еще предстоит, — это моя стажировка. Все студенты второго курса фармацевтического факультета должны отработать шесть недель в аптеке. Мои товарищи подают заявки на распределение в то или иное заведение, руководствуясь рациональными соображениями — симпатичный патрон, посещаемость аптеки, ее расположение недалеко от их дома… Я же не могу думать ни о чем, кроме него. Мысли о Да Крусе преследуют меня. Меня берут на стажировку в аптеку, находящуюся недалеко от Эшийёза. Это удобно, я смогу вечерами возвращаться в родительский дом и не буду чувствовать себя такой одинокой. Это, разумеется, наилучший вариант, но ведь придется в течение полутора месяцев жить в эпицентре моей драмы, в двух шагах от Марии, которая, я в этом уверена, чуть ли не каждый вечер принимает у себя своего муженька — экс-заключенного. Чем ближе начало стажировки, тем более нервной я становлюсь.
Я представляю себя в белом халате в аптеке. Я готовлю состав по рецепту и вдруг, подняв глаза, вижу перед собой лицо этого мерзавца Да Круса. Потом я вижу себя за кассой, а его — в очереди покупателей. И наконец сценарий-катастрофа: со мной на глазах у всех случается нервный припадок, я полностью дискредитирована, стажировка провалилась, я получила плохую оценку — пропадай зря, год занятий!
Стажировка еще не началась, а я уже представляю собой комок нервов.
Сейчас совсем не время для выяснения отношений, но мой отец, очевидно, этого не понимает. Однажды вечером, выпив лишнего, он начинает без повода ко мне придираться, я его одергиваю, и мы начинаем ссориться, как в «старые добрые времена». Теперь такое случается редко, но сегодня я взрываюсь: тарелки начинают летать по комнате, и, выбившись из сил, я вызываю полицию. Когда жандармы входят в гостиную, отец, сгорая со стыда, предпочитает свалить всю вину на меня:
— Не случилось ничего серьезного, — говорит он. — Вы должны извинить мою дочь, ее в детстве изнасиловали, и это сильно на нее повлияло. Она реагирует слишком эмоционально…
Я не верю своим ушам: он использует преступление как оправдание, пытается выставить меня чокнутой! Это оказывается последней каплей. Я убегаю из дома, хлопнув дверью, и направляюсь прямиком в лес. В голове все перемешалось: Да Крус, который бродит по окрестностям; отцовские оскорбления; Ян, который больше меня не любит; изнасилование, о котором мне, судя по всему, никогда не удастся забыть; ожидавшая меня стажировка в аптеке; учеба в университете, на которой теперь можно поставить крест… На меня наваливается крайняя усталость, мне кажется, что я никогда ни в чем не преуспею и всегда что-то будет мешать мне двигаться вперед. Что есть моя жизнь? Разочарования, кошмары, неудачи и оскорбления. Все это не стоит моих усилий. На земле я вижу старый ржавый нож, хватаю его и начинаю с остервенением резать себе запястья. Все, с меня хватит, я хочу смотреть, как течет кровь, пока не потеряю сознания. Когда через несколько часов меня находит полиция и на «скорой» отправляет в больницу, доктора выносят свой вердикт: мои дела плохи. Либо я соглашаюсь принимать психотропные препараты, либо меня отправляют в клинику для принудительного «отдыха». В сумасшедший дом? Одну? Ни за что! По прошествии нескольких недель я приступаю к стажировке, накачанная антидепрессантами.
И ни разу за все время работы в аптеке не встречаю Да Круса.
«Ну вот, разве оно того стоило?» — читаю я на лице матери, которая тоже совершенно выбилась из сил.
Я прекрасно понимаю, что ей очень хочется, чтобы я стала прежней, стала ее милой девочкой! Чтобы я защищала ее от нападок отца, чтобы молчала и не пыталась ему возражать, чтобы перестала кричать, возмущаться, впадать в депрессию. Насколько бы это облегчило жизнь нашей семье! Иногда она говорит мне:
— Будь умнее отца, не обращай на него внимания! Пусть говорит что хочет. И не провоцируй его!
От таких советов во мне вскипает злоба. Это я должна молчать? Как будто я в чем-то виновата! Какая несправедливость! Нет, молчать я не буду, я не тряпка и не отступлюсь, если чувствую, что права. И чем больше мать старается уменьшить напряженность в доме, тем сильнее я обижаюсь на нее за то, что она не разделяет моей тревоги, моего справедливого возмущения. Мы все больше отдаляемся друг от друга. Да и, честно признаться, мне очень трудно сдерживаться, когда рядом отец. Будучи пьяным, он говорит мне ужасные вещи.
