Недалеко от них еще один мужик стоял на четвереньках и трогал себя за раскроенную губу. С лица у него большими кляксами капала кровь. Все, столь мгновенно начавшееся, так же быстро и закончилось — в мгновенных скользящих движениях трудно было даже уловить драку. Спортивная выучка и реакция моментально поставили «точку». В ударах боксеров не было уличной лютости и перебора. Вот если бы на «Аметист» набегал не Шатов со спортсменами, а Сибиряк или Вата с Кренделем, то тогда представление бы шло подольше, да и результаты бы больше походили на побоище, поскольку травмы были бы уже не от кулаков, а от цепей и отверток…

Ребята приподняли Артема с асфальта, и он сам смог убежать в проходные дворы. Осматривать себя спортсмены начали уже в Александровском садике — с хохотом тыкали в слоновое ухо Бори, пытались подергать за руку Токарева.

— Опа!!! — вдруг выкрикнул Рустик, продемонстрировав компании свою ладошку, на которой лежал полиэтиленовый прозрачный мешочек с деньгами и золотыми кольцами.

— Когда это ты успел?! — перехватило дух у Шатова, и он попытался окровавленным кулаком сбить себе мешочек.

— Опа! — Рустика реакция не подвела, он успел сжать кулачок…

В мешочке оказалось тысяча пятьсот семьдесят три рубля и золота эдак на тысячу с гаком. Это была первая большая сумма, которую Артем видел за свою жизнь с расстояния метра…

…Пятьсот рублей тут же решили отнести Паше Лихо в больницу. Пятьсот — чтобы для круглого счета. Остальным выходило где-то по сто пятьдесят на рыло.

— В пять минут зарплата итээра[7] за месяц! — подвел итог Боря, ухо которого отливало уже синевой. — Вот и заканчивай институты. Моя мать после Горного проводку в шахтах рассчитывает. Недавно десятку прибавили — стало сто тридцать пять!

Токарев чувствовал себя очень неуютно, прекрасно понимая, что участвовал в банальном разбое. И если карта ляжет — то мотивы, вдохновившие его на этот подвиг, не очень изменят отношение к нему следователя. Единственное, что немного успокаивало, — это надежда на ребят, которые вроде бы «протечь» или тем более заложить не должны. Лица и повадки у ребят из клуба внушали такой оптимизм, потому что при взгляде на них, невольно вспоминались строчки из песни: «В тюрьме таганской легавых нету, но есть такие — невзвидишь свету!»

В больницу к Паше решили ехать сразу и всем скопом, но уже на двух машинах. В такси Артем немного отошел, хотя, конечно, мысли продолжали донимать. Его спрашивали:

— Ну, как ты, Темка?

— «Это не горе, если болит нога!» — отшучивался Токарев, хотя плечо ныло и ломило.

…Больницу гоп-шарага тут же поставила на уши. Симпатичную медсестричку, попавшуюся на пути, с улюлюканьем на руках занесли к Пашке в палату.

Паша лежал на животе, шея у него затекала от такой позы, и он злился. Пашу немедленно перевернули на спину («Боксеру не больно, боксеру — приятно!») и начали в красках пересказывать, как за него рассчитались. Паша был в восхищении — крутил головой и оправдывался:

— Если бы один на один, то я бы… А так — зашли в подворотню потолковать, а резанули сзади… Куртку испортили — «Точикара»!!! С двумя настоящими полосками прорезиненными… Я ее у взрослых боксеров в долг купил, те из Финляндии привезли…

Апофеозом стал торжественный момент, когда Шатов протянул Паше деньжищи:

— Держи. Тут полштуки.

Тон у Юрика был деланно ровным и солидным. Лихо аж поперхнулся, слизывая глазурь с помятого сырка — глазированный сырок притащил Рустик, прихвативший его в том же кармане, где лежал пакет с кольцами.

— Ну, парни… — растерянно обвел всех глазами Паша. — Ну… Если надо будет встать за кого и не позовете — обида смертная!

— Ага, тебя позови — не остановишь — засмеялся Рустик, но засмеялся не просто, а с подначкой для посвященных. Действительно, Паша имел не очень спортивную привычку добивать соперника. Один раз после сильнейшего нокаута, который он нанес противнику своим изумительным апперкотом и уже после того, как судья начал разводить между ними руками, Лихо немилосердно и неизвестно зачем еще раз пробил в голову уже оседающему парню. Дело дошло до «скорой».

— Зачем?! — зло спросил его потом в раздевалке Юрий Евгеньевич.

— Ему то же самое сделать никто не мешал, — легко ответил Паша.

Спортсмены вместе с больным еще полчаса понарушали режим, поприставали к медсестрам, покурили в неположенных местах и стали потихоньку расходиться.

Шатов чуть задержался, чтобы пошептаться с Пашей.

— Ну что, думаю, теперь они угомонились? — по-деловому спросил Лихо. Юрик хмыкнул:

— А вот поправишься — и подгребем к ним неожиданно, потолкуем! Если что не дошло — навалим добавки. Пусть наворачивают от пуза. И будем считать, что это место — наше…

Паша задумчиво потер нос:

— Всех с одного «Аметиста» не прокормишь…

— А в Питере ювелирный не один!..

— Так-то оно так, но с ними черная масть, да менты на прикормке. Шатов пожал плечами:

— С ментами и мы договоримся, а охрана их… Тут уж — кто кого… Но без дуэлей… — Разговор этот был не случайным. Дело заключалось уже не только во взаимопомощи и товариществе, и даже не в инстинктивном стремлении урвать свой кусочек натренированными мышцами. В обществе уже давно носились разговоры об организованной спекуляции, о «цеховиках» и их «прикрытии», о том, что у них «все схвачено». Все чаще и чаще эти слухи проникали в спортивные круги, падали там на благодатную почву. Живее всех на такую информацию реагировали боксеры и борцы. Спортсмены еще мало что понимали в уголовном мире и теневом бизнесе, но они «шли на запах», и, в общем-то, шли именно туда, где запах денег превращался в сами деньги… В конце восьмидесятых группировки «спортсменов» вынырнут не из неоткуда — они повзрослеют и наберутся опыта, а деньги — деньги для них превратятся просто в бабки, в шальную дурь, которую не сэкономишь и которая лишь душит дружбу. Именно это многих и сгубит, ведь деньги — это бездушная материя, живущая по своим законам. Денежные потоки, как потоки лавы, не способны сострадать и понимать, они жгут любого, кто неправильно встал на пути, так и не успев разобраться, в чем, собственно, разница между денежными знаками, бабками и ДЕНЬГАМИ…