— Здравствуйте…

— Здоровее некуда, — ухмыльнулся Тульский, рассматривая паренька в упор. — С чем пришел? Небось двадцать копеек, которые мама на завтраки дала, отобрал кто? Так мы — пас, мыв опасные истории не вписываемся.

— Ага, — подхватил Вася. — Нас в комсомол принять обещали, у нас — испытательный срок, понимаешь…

— Не, — совсем застеснялся мальчик. — Я по другому делу. По серьезному.

— По серьезному? — ужаснулся Артур, а Вася, возмутившись, враз огрубел голосом:

— Да ты куда нас втравливаешь?!

— Никак, рубль у тебя отняли? — догадливо прищурился Тульский.

У паренька задрожали губы, но он сделал усилие над собой и как мог твердо пролепетал:

— Нет, я по другому делу.

— Ладно, выкладывай, все равно — скучно, — милостиво махнул рукой Артур.

Парнишка глубоко вздохнул, как перед нырком, и вдруг выпалил:

— Только дослушайте до конца…

— Не обещаем, — развел руками Тульский. — Может, ты сквернословить будешь?

— Я не понял, — набычился Пряник. — «Только» — это что, угроза?

«Очкарик» смешался вновь, но тут же поднял голову, демонстрируя решимость идти до конца, несмотря ни на что:

— Родители заставляют меня заниматься музыкой…

— Аналогичная история произошла на Минской пересылке, — серьезно сказал Артур Васе. Пряник понимающе кивнул.

— Я прошу вас, дослушайте, — в голосе маленького интеллигента послышались нотки отчаяния. — Только вы мне можете помочь… Я хожу к репетитору, тут недалеко, на Второй линии, первый этаж…

— Рояль не белый? — прищурился с подозрением Тульский.

— Нет…

— Это меняет дело, — облегченно вздохнул Вася.

Парнишка покрутил головой, нервно сжал пальцы и продолжил:

— Меня тошнит от музыки, от преподавателя и вообще… Я хочу… чтобы вы их ограбили… Не перебивайте, пожалуйста… Я все продумал. Когда буду у них пить чай на кухне — открою аккуратно щеколду на окне — оно выходит во двор… Форточку они не закрывают… У них семья приличная — муж какой-то ученый — книги, вазы, картины… Жена — учитель музыки… Там везде шкатулки, ящички. Я точно буду знать, когда они уедут на дачу. Дача, кстати, тоже — будь здоров. Заберите все — и им… ей, то есть… не до занятий со мной будет… какое-то время… А мне — отдайте спортивный велосипед, он в кладовке стоит. Все.

Парнишка шумно выдохнул, нервно вытер лоб. Какое-то время обомлевшие Артур с Васей не могли нарушить тишину…

Тульский потряс головой и уже абсолютно серьезным тоном, без прежней дурашливой издевки, сказал очень тихо:

— Похоже, действительно все…

Резким, неуловимым движением Артур схватил очкарика за волосы и пригнул к земле. Интересно, что сначала тело мальчишки инстинктивно среагировало, выгнулось, но мгновение спустя страх, видимо, победил — упругое сопротивление исчезло, парнишка рыхло осел, стукнулся коленками об асфальт. Вывернув мальчику голову, Тульский наклонился к нему вплотную, так, что почти дотрагивался своими губами до перекошенного лица:

— Я сейчас тебе глаз высосу… Опер по детям из 37-го послал?

— Како…го 37-го? — запинаясь, чуть не заплакал юный ненавистник музыкального образования.

— Быстро… Князев подослал? Говори тихо и быстро — останешься зрячим…

Мальчишка захлебнулся не слезами и болью, а, скорее — страхом и нервами.

— Уткт, уткт, — заходил по горлу его кадычок, глаза начали закатываться.

— Ладно, вставай, — Артур отпустил его, сунул руки в карманы и задумчиво наблюдал, как «интеллигенция» судорожно пытается прийти в себя…

— Ученый, говоришь?.. Мальчишка кивнул. Тульский цыкнул зубом, сплюнул и задал новый вопрос:

— Велосипед, значит? Ногти у твоей учительницы красивые?

— Да… Не очень длинные, такие — розово-голубые, пахнут… Артур покивал:

— А муж курит «БТ»?

— Да… — удивление в голосе мальчишки нарастало.

— И телевизор — ненашенский?

— Да… черного цвета…

— И сыр режут тонко и кладут в одну тарелку?

Паренек широко распахнутыми глазами изумленно смотрел на Тульского, ничего не понимая:

— А вы… Вы что, их знаете?

Артур вспомнил квартиру Дины, несостоявшейся своей любви, и ухмыльнулся жестко:

— Профессура… За границей бывали, публичные дома видали… Так когда они на дачу едут?

Парнишка оживился:

— А вы… Я — узнаю, узнаю точно.

— Как тебя найти, пианист?

— В 11-й школе… Точнее… лучше у школы с трех до четырех, мы там почти каждый день в «минус пять» играем…

— Ну, ладно, — подытожил беседу Тульский. — Рисковый ты, я смотрю, паренек… Иди. Настроение будет — потолкуем. Да, про глаза — помни, Князев один, а нас — много.

— Кто такой Князев? — не удержался от вопроса мальчишка, уже готовый припустить прочь с высокого старта.

— Тебе не грозит, — дернул уголком рта Тульский. — Исчезни.

Понукать дважды очкарика не пришлось — улепетнул он шустро, как воробей от вороны. Артур, прищурившись, смотрел ему вслед, а потом перевел взгляд на Васю, не проронившего во второй половине «допроса» ни слова. Пряник почесал в затылке:

— Ну что? Есть тема?

Тульский покачал головой:

— Порожняк, пустые хлопоты… А пацаненок забавный, даром что очкарик… Есть в нем что-то… Такой подрастет, злобу подкопит — и учительницу свою прям на рояле отдрючит, а потом струной от того же рояля ей же и горло распахтает… Варшава говорил, что интеллигенты, когда до края доходят, — зверствуют поболе простых — с выдумкой и фантазиями… Начитаются в своих книжках… Ладно, забудь. Постебались маленько, атмосферку колыхнули — и хорош…

Вася спорить не стал, хотя видно было, что мнение Тульского он разделяет не до конца. Но Артур был для Пряника авторитетом практически непререкаемым, а стало быть — забыли, так забыли…

На самом же деле Тульский ничего забывать не собирался — он, что называется, вполне «закусил тему». Просто Артур сразу же вспомнил слова Варшавы о том, что чем меньше людей в теме, тем меньше и риска запалиться. А Вася — он пацан, конечно, свой, но языком почесать любит, да и пуд соли с ним еще не съели. Пусть забудет, от греха, так оно спокойнее.

Варшаву Тульский нашел примерно через час у Андреевского рынка — вор сидел в будочке у своего приятеля, глухонемого айсора-сапожника, ждал, пока тот поставит набойки ему на ботинки. Варшава новую обувь страсть как не любил, предпочитал донашивать старую до последнего. При этом за ботинками своими вор следил почти по-офицерски, они всегда у него были начищены до какого-то невероятного глянца.

Подкатившись к профессору уголовных дел, меланхолически перебиравшему пальчиками ног в одних носках, Артур азартно выдохнул вместо приветствия:

— Варшава, можно сделать вещь.

— Делай, — с философским спокойствием ответил вор, не проявляя внешне никакого любопытства и даже не поворачивая головы в сторону бьющего копытом представителя подрастающего поколения. Однако совсем уж дотошный наблюдатель заметил бы, что морщины вокруг глаз Варшавы стали чуть глубже. Артур помялся и слегка сбавил тон:

— Мне одному — не взять. У вора дрогнули ноздри:

— А ты что, брал когда-нибудь?

Тульский смутился и в этот момент вдруг стал похож чем-то неуловимым на давешнего «паренька-очкарика».

— Ну, по мелочи… А тут… Варшава беззвучно рассмеялся и сощурил один глаз.

— С самоката на «Волгу» пересесть хочешь?

Артур самолюбиво нахмурился: он не любил, когда его щелкали по носу, — от Варшавы терпел, конечно, но все равно не любил — не маленький уже.

— Так рассказать?

— Объявляй, — пожал плечами вор и прикрыл глаза. За все время рассказа он ни разу не прервал Тульского, не открыл глаз и все время чуть покачивал головой, словно в такт какой-то звучавшей внутри него мелодии. Когда Артур замолчал, Варшава открыл глаза и задумчиво сказал:

— Как все просто…

— А что смущает? — Тульский готов был защищать тему, потому что уже считал ее своей.

Вор помолчал, потом дернул бровями уже серьезней и энергичней: