Виктор ЕРАЩЕНКО

ХУДСОВЕТ

Виктор Степанович Еращенко родился в 1947 году на Нижнем Амуре. Всю жизнь провел он на Дальнем Востоке, в Хабаровске. Учился в педагогическом институте, работал на нефтеперерабатывающем заводе им.Орджоникидзе, в ВААП, в редакциях газет, на телевидении, в журнале "Дальний Восток". Закончил Литературный институт им.Горького. В 1975 году в издательстве "Молодая гвардия" вышел первый сборник его стихов. Новые книги лирики, очень любимые, прекрасно встречаемые читателями, выходили в Москве и Хабаровске. В 1979 году он был принят в Союз писателей.

Фантастические рассказы В.Еращенко публиковались в альманахе "На Севере Дальнем" и, к сожалению, были мало известны.

Весною 1989 года Виктор Еращенко трагически погиб. ______________________________________________________________________

Таков провинциальный обычай: вас встречают у трапа, дарят цветы, машины подают прямо на поле, а потом оставляют в гостинице отдохнуть, не поинтересовавшись даже, голодны ли вы, и не объяснив толком, где можно пообедать. Знал же кто-то, что в ресторане ремонт, что в буфете пусто, а худсовет, между прочим, через два часа. Ну ладно, я молод, а шеф? Ректор института монументальной скульптуры, человек немолодой, знающий, что такое прободение язвы и холецистит, - он достоин большего внимания. Но вот стоим мы, он и я, в очереди какого-то молочного кафе, где и гардероба нет, и едят стоя, да и есть нечего: запеканка, брынза, творог - надо думать, оставшийся от ветеранов и наверняка кислый.

- А в этом городе, между прочим, готовят некоторые оригинальные блюда, каких нигде нет. Названия не помню, но очень вкусно, товарищ на сессию привозил.

- На какую сессию? - вежливо спрашивает шеф, и сразу становится наглядной разница в возрасте и общественном положении.

- Да в студенчестве еще, - лихо отвечаю я, но, меняю тему: - У вас уже есть какие-то предположения? Как по-вашему, из-за чего весь этот сыр-бор разгорелся?

Шеф, которого еще зовут Арбитром, не сразу вникает в суть вопроса, уж больно легко я перешел от проблем кулинарии к высокому искусству, а вникнув, не спешит с ответом - надо расплатиться, отнести на столик еду, - и лишь потом, неторопливо жуя, отвечает:

- История обычная: едят главного. Это случается всегда и везде, во всех местных отделениях Союза. Но тут оригинально едят... Такие деньги! Это ж надо: построить два экспериментальных комплекса с тем, чтобы один сломать! Такого еще не бывало!

Он восхищенно засмеялся и стал рассказывать поучительные истории, больше похожие на анекдоты. Когда-то я слушал их с интересом, но с тех пор, как они стали безвариантно повторяться, а слушание их вменяется мне в нерегламентированную производственную обязанность (тут я чувствую себя психотерапевтом), анекдоты потеряли всякую прелесть. Я скучаю и думаю о своем. Например, найдется ли время повидать сокурсника по Строгановке. Адресами мы обменялись после защиты диплома, но с тех пор не переписывались, и, конечно, адрес мог измениться. Или он меня найдет - о нашем приезде уже сообщило местное телевидение. Нет, если он не смотрел программу "Новостей", а просто слушал радио, то не появится - примет меня за однофамильца: все-таки в моем легкомысленном возрасте быть главным референтом по вопросам литературы, науки и искусства при Арбитре - рановато, неприлично; но я ж не виноват, что умен и талантлив.

Через окно замечаю движение у входа в гостиницу, машины, людей. Да, те же самые, только уже без цветов.

- За нами!

- С запасом!.. - иронически вздыхает шеф, взглянув на часы, и мы выходим из кафе, чтобы вместе с творческим активом отправиться на чрезвычайное заседание художественного совета.

Из окна легковой машины мир смотрится иначе, чем, скажем, из окна общественного транспорта, или с борта грузовика, где ветер слезит глаза. И я так углубился в созерцание этого холмистого города, что не сразу понял: возвышающееся в стороне серебристое сооружение и есть цель нашего визита. А поняв, постарался сделать лицо непроницаемым: местные товарищи улавливают все нюансы, чтобы потом долго-долго комментировать их в своем кругу. А про себя размышлял, что представляет из себя данный архитектурный ансамбль. Насмотрелся я в последнее время подобных немало, и, конечно, был готов к тому, что основой служат нержавеющие корпуса межконтинентальных ракет, а вокруг - как сработает фантазия автора - образцы тактического и стратегического оружия.

Новизна этого решения была очевидна: частокол баллистических ракет образовывал нечто подобное средневековому замку. На башне ударил колокол, медленно распахнулись ворота и опустился мост, выполненный из стартовых площадок.

- Использованы стартовые площадки, - счел нужным прокомментировать организатор всей этой скандальной истории, монументалист Бэтерлин. Противник его главный, Финден, ехал в другой машине, и нам еще предстояло познакомиться.

Машины въехали во двор замка, все вышли, и Бэтерлин возглавил осмотр. Вначале мы поднялись на галерею. Ограждение ее составляли авиационные бомбы, все более крупных размеров. На месте взрывателей пробивались цветы, каждая третья бомба была перевернута стабилизаторами вверх, и в них, как в клумбах, росли цветы покрупнее.

- Не засохнут? - заботливо спросил шеф.

- Внутри земля, система орошения с другой стороны, поэтому незаметна, - объяснил автор.

За многотонными фугасками открывалась панорама осмотра. Металл тихо гудел под ногами идущих и затих; Бэтерлин, слегка побледнев, попросил всех остановиться.

- Я уже говорил об этом, но не все слышали, и потому несколько предварительных замечаний. Все, что вы здесь увидите, организовано в виде лабиринта. Здесь не всегда просто найти выход. Такая форма соответствует общему замыслу: показать сложность, непредсказуемость, извилистость пути, по которому человечество шло к разоружению. Может быть, это и не нравится кому-то, но упрощать, примитизировать историю я не считаю достойным художника. Прошу.

Вряд ли есть нужда подробно описывать все это сооружение. Ракеты веером и ракеты на центрифуге; пол, выложенный из подогнанных друг к другу снарядов и залитый лаком, сквозь который мигали в ритме музыки разноцветные огоньки; неожиданно уставленные в грудь дула орудий и пулеметов - там, где выход считался недействительным; торпедный катер в разрезе с известными пиктограммами на дверях, обозначавшими мужскую и женскую уборные; мозаика, выложенная осколками химических (в том числе - и форфоровых) бомб; надпись из капсюлей: "МИР ПОБЕДИЛ ВОЙНУ"; множество игральных автоматов с боевыми самолетами, авианосцами, танками, запрограммированными так, что ни один желающий не мог выиграть ни одного боя; и наконец - чему я весьма обрадовался довольно приличный буфет в салоне подводной лодки.

Но гораздо интереснее было другое: реакция Финдена. Это главный монументалист города, которого "ели". Он всему удивлялся, восхищенно крутил головой и спрашивал озабоченно, без всякой насмешки: "А вам не кажется, что левая и правая часть здесь не уравновешены? Я не о симметрии говорю - о гармонии" - на что Бэтерлин вначале отвечал охотно и вежливо, но потом начал откровенно злиться. "Что, здесь, мальчиком меня хотят выставить, что ли?" - было написано на его лице. Но замечания Финдена чаще всего мне казались интересными.

Это трудно объяснить. В студенчестве, потом в вольной своей жизни, когда я ни перед кем и ни за что не отвечал, взгляды на искусство были у меня определенными, жесткими, несомненными. Свободно, без предубеждения рассматривая любую вещь - будь то старинное нэцке или полотно Сахатова, - я быстро и уверенно мог сказать, хороша она или не хороша, и почему не хороша. Тот инструмент в душе, при помощи которого легко отличить настоящее от подделки, всегда был исправен. Но как только интерес к искусству стал профессиональным, на мои глаза словно чужие очки надели: я ничего не мог понять. Необходимость пространной аргументации, обилие специальных терминов, зависимость чьих-то судеб от моих слов - все это сбивало с толку. Словно какой-то компас внутри меня был смещен магнитной бурей. И потому я уже не судил сразу и безошибочно: мне нужно было выслушать всех, осмыслить каждое суждение, чтобы потихоньку, осторожно прийти к собственному. И каждый раз со страхом ждал: а вдруг меня первого спросят?! Не знаю! Вроде и ничего. А чего-то не хватает...