– Кадровик спросил, есть ли у меня преподавательские способности.

– Какие? «Преподавательские»?

– Так их же обучать надо…наверное.

– Они тебя сами научат, профессор! Ты, кстати, женат?

– Женат.

– Жена где?

– В Питере, с дочкой.

– Ну, вот, как приедет, скажи ей, чтобы не вздумала партизанам одеколон покупать!

– С какого перепуга, она будет партизанам одеколон покупать?

– Ну, они её, сто пудов, об этом попросят. А на острове Ша, между прочим, сухой закон. И одеколон в лавке им не отпускают. Вот, они и пытаются через новеньких отовариться. Они нажрутся, а комбриг тебе же башку и открутит.

Лейтенант погрузился в размышления, озадаченный внезапным появлением на своём горизонте, партизан.

– А подготовка… с ними проводится? Стрельбы, например, торпедные.

– Если тебе пострелять хочется, попросись на «горбатые», там этого добра – залейся. А «партизаны» готовятся сами. Один трюм «Маслова» переделали под матросские кубрики, вот там они и готовятся. На койках, в три яруса. Как одна партия подготовится, так другая подъезжает, через полтора месяца.

– Они же одуреют за сорок пять суток!

– А я тебе про одеколон, просто так, что ли говорю?

– Но подготовку им организовать должны были…

– «Должны были» в восьмидесятом году коммунизм построить и деньги отменить. Но уже на пять лет опаздываем, а отменили пока только водку.

Эф вздохнул, как будто срыв сроков построения бесклассового общества, в отдельно взятой стране, стал для него открытием.

– А матросов на корабле сколько?

– По штату девятнадцать, в наличии пятнадцать. По бойцам, тебе всё Эбёнс расскажет.

– Кто?

– Боцман.

– Русский?

– Однозначно.

– Фамилия у него какая-то странная.

– Это псевдоним. Но он его себе не сам выбирал, поэтому так называть боцмана не рекомендуется.

Глава 6. Душевные муки боцмана Эбёнса.

Свой вес Валерий Яковлевич, почему-то, мерил не килограммами, а пудами. И если возникал вопрос, сколько он всё-таки весит, Яковлевич, с сомнением грузчика, которому предстоит «на глаз» определить тяжесть конструкции, похлопывал себя по животу:

– Я сейчас набрал немного… – и выдавал приблизительный результат прикидок: -Пудов семь… с гаком.

Ну, и конечно, когда такая семипудовая махина, грохнулась в трюм, шансов остаться целой, было мало. Там, ведь, свободного полёта метров пять! Вот, у Яковлевича, позвонки и хрустнули, покрывшись трещинами.

Тогда грузоподъёмной операцией по эвакуации своих семи пудов, боцман, лёжа в трюме, руководил лично, потому что в непростых ситуациях привык полагаться только на себя.

С того падения прошло пять лет, не притушивших огоньки в глазах Яковлевича, но оставившие ему на память о несчастном случае, нервный тик и глубокие познания в отдельных разделах медицины.

Ввиду малочисленности офицерского состава на «Маслове», количество едоков в кают-компании, было увеличено силами мичманов корабля, включая, конечно, и боцмана.

И нервный тик Яковлевича, настораживал Эф, поскольку они сидели рядом. Первое время, лейтенант не мог избавиться от ощущения, что боцман заглядывает в его тарелку.

А познания Яковлевича в медицине озвучивались парой слов по латыни, оставивших глубокий след в его душе, и рассказом, как брали пункцию спинного мозга.

После длительного лечения, справку о годности к военной службе не давали, и боцман согласился на очередную пытку. Происходило это в восьмой раз, что значительно увеличивало шансы Яковлевича, стать клиническим идиотом, потому как, сами понимаете, позвоночник это не то место, куда можно безбоязненно втыкать иглы.

Когда его положили на хорошо освещённый стол, доктор сказал:

– Ну, держись, моряк, сейчас больно будет.

– Я знаю – невнятно ответил Яковлевич. Говорить ему мешал платок, который он закусил в ожидании боли.

– Откуда?

– Так, в госпитале, пока лежал, семь раз брали.

– Сколько?!

– Семь.

– Они, что там, офуели?!

Из-за марлевой повязки на лице, казалось, что доктор путается в шипящих согласных. Док снял маску и выписал справку без мучительной процедуры.

Это, конечно, весьма вольный пересказ новеллы Яковлевича о бесконечных медицинских мытарствах, не передающий авторской лексики. В записках лейтенанта Эф имеется протокольная запись монолога, которая, увы, не может быть здесь приведёна, но объясняет, почему к боцману прилип этот дурацкий «Эбёнс».

У людей с интеллигентной внешностью принято извиняться за каламбуры. Авторский коллектив, данного художественного произведения, тоже не пальцем деланный, поэтому , любезный читатель, не обессудь: на флоте боцман фигура узловая, и дело не только в морских узлах, в которых, кроме него, мало кто не запутается.

Ясное дело, что и без механика, и без штурмана, корабль не зайдёт даже за угол ближайшего полуострова. Но, не разводя бессмысленные дискуссии о том, чьи корабельные обязанности шире и глубже, заметим только, что механик и штурман, есть и в авиации, и в автогонках, а вот боцман только на флоте.

Если же взять такую боевую единицу военно-морского флота, посошкового периода страны Советов, как малый противолодочный корабль «Николай Махов», то на его верхней палубе, фигура боцмана Эбёнса возвышалась, как скульптура поэта Пушкина на одноимённой столичной площади.

Остров Ша радовал адмиральский глаз своим расположением, не только с точки зрения возможной морской баталии, но и неисчерпаемым педагогическим потенциалом. Здесь служило много военных, совершивших на материке что-нибудь выдающееся, но не то, за что дают ордена, а из-за чего возникает желание пристрелить.

И судьба «Махова» органично вписывалась в суровый рельеф острова. По большому счёту, военная карьера корабля, с его рыбацким прошлым, не задалась. Ведь многие гениальные идеи со временем накапливают моральную усталость, и если от них не отказываются вовсе, то задвигают в самый дальний угол.

Вот и блестящая мысль, посетившая чью-то стратегическую голову: в тревожный для Отчизны час, ставить на рыбацкие фелюги бомбомёты и топить вражеские субмарины, с развитием военного атома, поблёкла.

И «Махов», на который поначалу возлагалась грандиозная задача по подготовке экипажей для этих убийц подводных лодок, чуть погодя, обрёл вид старого жбана, от которого толку в хозяйстве мало, а выбросит жалко.

К тому же, резервисты, которых народ, не просто так, назвал «партизанами», своим видом пейзаж флотской столицы не облагораживали.

И «Махов» привязали к плавпричалу острова Ша, где и от учебного процесса ничего не отвлекает, и мобилизационные секреты державы надёжно скрыты от посторонних глаз.

А три офицерские должности корабля, по сути, стали резервом отдела кадров флотилии. И для командования «Маховым», стали присылать, то лейтенанта, которому не досталось должности на боевом корабле; то капитан-лейтенанта, от которого с трудом избавился Тихоокеанский флот и теперь мучился Северный; а то, даже, капитана третьего ранга, спалившего свою блестящую карьеру, собственной невнимательностью к оружию, секретам или женщинам.

Яковлевича это, скорее, злило, чем расстраивало, и уж точно, не могло заставить менее ревностно исполнять свои обязанности или вовсе опустить руки. Да, и было ли вообще что-то, что заставило бы опустить руки Яковлевича?

Воли Эбёнса хватило бы не только для командования родным кораблём, но и всей бригадой, куда он входил, но мичманские погоны чуть сдерживали флотоводческие дарования Яковлевича.