Но в армии не военной поры такие кипучие натуры приживаются с трудом, превращая статистическую цифирь воинской дисциплины в ночные кошмары замполитов.

И как уже было сказано, препятствием для поступления на службу послужило слабое зрение Горького, и теперь он работал радистом на вспомогательных судах Северного флота.

Вся комната Горького: пол, стены, подоконник и даже шторы внезапно оказались голубого цвета, а окно выходило на голубое здание районной поликлиники.

В те далёкие времена, когда геи были просто педерастами и имели свою статью в уголовном кодексе, юмор однополых радостей не пользовался такой популярностью, но комментарий напрашивался.

К тому же, не бог весть какие квадратные метры комнаты, были оккупированы консервами, среди которых высокомерно возвышался столбик банок импортной ветчины, знакомой далеко не каждому советскому желудку.

– Дизайн спорный вышел, потому что боцман смог только голубую краску подогнать – поведал Горький.

– А консервы?

– В Финляндию идём. В ремонт, на полтора месяца.

– И чего?

– Костян, ты вчера родился? Наши люди за границей жрут то, что привезли с родины, а на валюту покупают барахло.

– Так ты же говорил, что после Чили, тебя дальше Териберки не выпустят?!

– К счастью, удалось замять. Я тут посчитал, сколько меня это стоило: жуть!

Незыблемые советские цены отливались в чугуне сковородок, выдавливались на пластмассе ведёрок и печатались на обложках книг.

Цены на американские джинсы тоже были непоколебимы: 180 рублей, но клейма со стоимостью не имели, потому, как в магазинах не продавались, а «доставались» у пращуров российских бизнесменов, фарцовщиков. Эти недостойные сыны отечества шухерились, и при покупке контрабандных товаров, элемент конспирации давил на нервную систему, как продавца, так и покупателя.

История обретения Горьким заокеанских штанов обросла семейными легендами, но если опираться на милицейский протокол, составленный по итогам банкета по завершении коммерческой сделки, то в конфликте можно было углядеть политический окрас.

Советская пропаганда обладала исполинской мощью, и могла закоптить любые мозги, как дымящиеся ольховые опилки, окуня. Как выяснилось, даже такие, как у Горького. Имеется в виду, не самые комсомольские.

Несколько лет назад, мощнейшие челюсти советской пропаганды разжались на глотке американского империализма, чтобы вцепиться в чилийского диктатора Пиночета.

Генерал возглавил военный переворот в этом далёком государстве, и разогнал правительство, симпатизирующее стране Советов. После чего, три слова: «Пиночет», «хунта» и «Чили» поселились на чёрно-белых экранах телевизоров. Кроме этого, кровавый диктатор бросил в застенки главного чилийского коммуниста, и лозунг: «Свободу Луису Корвалану!», угнездился рядом с девизом советских газет: «Пролетарии всех стран объединяйтесь!»

Наш сердобольный народ сочувствовал чилийскому, но когда телевизионные ужасы кровавого режима начали приедаться, стал привычно ёрничать:

– Повесить бол-ва-на, Луиса Кор-ва-на!

Тут, стоит деликатно заметить, что в адрес собственного генерального секретаря партии, советский народ отпускал и вовсе непотребные рифмы.

Была еще одна глава в чилийской драме, добавившая горечи русской душе.

Как назло, стыковые матчи на чемпионат мира по футболу мы должны были играть с этой южноамериканской страной. И наша сборная не поехала на ответный матч в Сантьяго, на стадион, ещё недавно служивший тюрьмой для политических заключённых. За это сборной СССР было засчитано поражение, и на чемпионат мира поехала команда Чили.

Конечно, не факт, что наши виртуозы кожаного мяча, в своём коронном стиле, не пролетели бы мимо чемпионата, если бы ответный матч состоялся, поскольку дома смогли вымучить только нулевую ничью. Но осадочек, что называется, остался.

Не самым удачным вечером, жар компании против диктатора всё-таки подплавил мозги Горького, не тронутые ни политическими, ни футбольными страстями чилийского разлива.

И Игорьку, вдруг, показалось, что шпионы Пиночета проникли в общагу судоремонтного завода города Мурманска, где он обмывал джинсы фирмы «Вранглер».

Шкары ковбоев дикого запада, волшебного синего цвета, обтягивали далеко не каждый советский зад, и требовали соответствующего застолья. Поэтому водку щедро мешали с портвейном.

Но всё было чинно, благородно и местами интеллигентно. И когда Игорёк, на выходе из гостеприимной общаги, сказал:

– Одну минуточку, я, кажется, забыл в комнате перчатки! – никто не заподозрил ничего дурного.

Горький вернулся на второй этаж, где согласно милицейского протокола, нанёс гражданину Решетову Н.В. два удара рукой, а гражданину Загорулько А.С. один удар, но ногой.

Охранники, в те времена, сидели не в каждом коридоре , а мирное население пребывало в готовности к мобилизации, поэтому драка получила развитие.

Обошлось, к счастью, без серьёзных телесных повреждений, но имуществу общежития судоремонтного предприятия был нанесён ощутимый урон.

Если бы, Игорёк поделился с друзьями, своими подозрениями о слежке со стороны чилийской разведки, которая решила его выкрасть, всё могло обойтись менее бюджетно.

Друзья, наверняка, усомнились бы в намерениях чилийского диктатора Пиночета выкрасть именно Горького. Да, и честно говоря, рожи граждан Решетова Н.В. и Загорулько А.С. не вызывали ассоциации ни с южноамериканским танго, ни с судьбой разведчиков-нелегалов . Впрочем, в Мурманске вообще трудно найти характерный чилийский типаж внешности.

Но Игорёк решил в одиночку дать отпор чилийской хунте, поэтому процесс изъятия милицейского протокола потребовал включения всех семейных связей, изрядных наличных средств и нервов.

Кстати, в протоколе было отмечено, что при задержании Игорёк сопротивления сотрудникам милиции не оказывал и выражал сожаление по поводу произошедшего.

Но это сухой, канцелярский язык, не способный предать счастливых слёз Горького, при появлении родной милиции, прибывшей вытащить его из лап вражеской разведки.

И если бы патрульно-постовой службе было разрешено заполнять протоколы ямбом и хореем, то, конечно же, родилась песня, в стиле шансон, о славном пареньке с кликухой «Горький». Который, рискуя собственным здоровьем, вступил в неравный бой с прихвостнями кровавого чилийского диктатора. А в последнем куплете были бы строчки про братание с милиционерами и их изумлённые физиономии при этом.

– А джинсы тогда в клочья разодрали. – Горький на мгновение вернулся к событиям, давно минувших дней, и тут же озадачился нынешними планами: – Из Финляндии видик привезу.

– У меня, у одноклассника знакомый есть, у него видик. Так он говорит: кассеты дорогущие…

– Это, да. Но я думаю, что две кассеты смогу привезти. А потом меняться буду.

– В смысле?

– В Мурманске уже есть штук десять видеомагнитофонов. Ну, и народ обменивается кассетами. Всё, что угодно: боевики, мультики, порнуха.

– Порнуха?!

– В полный рост! Я видел: чума! Через два месяца подкатывай – посмотришь. Тебя, кстати, куда назначили?

– Корабль в заводе стоит, в Абрам-Мысе.

– Странно.

– Почему?

– В Абрам-Мысе военных нет. Там только рыбаков ремонтируют.

Эф поблёк, словно парадная мишура военной формы ссыпалась с него, как перхоть, и пробормотал:

– Это мпк переделали из рыболовного траулера.

– «МПК», что такое?

– Малый противолодочный корабль.